Сериал давно закончился. Канал крутил старую американскую комедию. По экрану прыгал и неестественно хохотал глава семейства с простецким и придурковатым лицом. Весь фильм он занимался тем, что создавал проблемы этому самому семейству. Никогда не могла запомнить фамилию примелькавшегося актера, как и названий фильмов, в которых он снимался. Эти фильмы часто крутили по федеральным каналам, обычно за полночь, не рассчитывая, видимо, на взыскательную аудиторию.

Сердце трепыхалось, как оторванное. Я никогда не страдала тахикардией. Возможно, меня что-то напугало, пока я находилась между явью и сном? Приложив руку к груди, я пыталась определить причину беспокойства.

Нечто носится в воздухе, и я не могу это ни услышать, ни поймать. Казалось, я упустила что-то важное, оно лежит на поверхности, а я не вижу, некий эпизод, мелочь. Нет, не могу вспомнить.

На ногах лежал плед. Но холод не отпускал, а невидимая ладонь продолжала давить на лоб. Я с усилием встряхнулась, решительно сбросила плед, выключила телевизор. Выпила остатки чая, рассматривая сувениры на столе. Под светом лампы скарабей, птица и пантера выглядели как живые. Наверное, я все еще находилась на границе сна и яви, немного плыла голова. Это мешало сосредточиться, сбивало с толку. Казалось, стоит прекратить сопротивление, и все предметы вокруг меня растают, нечто снова утянет меня в сны.

Вдруг поразила тишина в квартире, такая необычная для нашего дома. Мы − не самая шумная семейка в подъезде, однако звенящей тишины здесь не бывает. Всегда есть шумы, по которым можно судить, что жизнь катится своим чередом − то вода из крана капает, то машина за окном проедет, то чайник буйно закипает, то полуночник Асик хлопает холодильником или ворочается в кресле перед компьютером.

Сейчас в доме не было ни звука. Словно, пока я спала, все живое, все то, что способно производить звуки, унеслось в недоступные для моего слуха дали, в параллельные пространства, должно быть.

Я прошла в кабинет Асика, радуясь, что слышу хотя бы собственные шаги. Компьютер отключен, мужа не месте нет. Куда он мог исчезнуть в два часа ночи? Неужели лег спать, оставив меня на диване в гостиной? Раньше не замечала за ним подобного коварства. Разве только по рассеянности мог учудить.

Я обнаружила, что из-под клавиатуры торчит свернутый вдвое листок бумаги, старорежимно подписанный − «Полине!» С восклицательным знаком. Это что-то новенькое. Прежде Асик не оставлял записок, а по любому поводу рассылал эсэмэски. В листке рваным почерком отвыкший писать рукой человек накидал две строчки: «Я срочно ушел к другу по делу. Проблемы в проекте. Утром позвоню. Спокойной ночи. АС».

Это мы называли его Асик, а сам себя он именовал иначе − АС. Юмор такой плоский или тщеславие − так и не почесалась у него спросить.

Какой еще проект? Впрочем, я была не в курсе его дел. Может быть, и проект. Может быть, коллеги Асика так же склонны к ночным бдениям, как он − вся эта армия программистов-термитов, тайно, под покровом темноты подтачивающая наш мир. Решила не звонить мужу. Пусть шляется где хочет. Если приносит деньги, значит, так надо.

Рядом с текстом было пририсовано небрежное сердечко: одна половинка больше, другая меньше.

Сердечко нарисовал. Но даже не разбудил. Так бы и провалялась до утра под пледом, а утром, между прочим, на работу. Не теряя времени, я умылась, почистила зубы и отправилась на боковую. То, что мужа нет рядом, меня не беспокоило. Я почти всегда засыпала без него. Асик был типичной совой.

Когда перебьешь сон, некоторое время трудно отключиться. Закрыв глаза, я с медитативной педантичностью перебирала звенья браслета, который так и не сняла перед сном. По какой-то причине мне было с ним спокойней. Я посмеивалась над собой − становлюсь суеверной, пугливой, сама себя накручиваю. Это только браслет. Да, с удачной энергетикой, не отрицаю. Мне нравилось чувствовать пальцами многослойное плетение цепочки и тонкую резьбу анкха.

Казалось, сон играл со мной, щекотал невесомым перышком, то напускал тумана, то пропадал. Хотелось заснуть, но никак не получалось. Когда пытаешься заснуть усилием воли, становится только хуже. Откуда ни возьмись такая бодрость появляется, ни в одном глазу.

В свое время я немало потрудилась над тем, чтобы обеспечить в спальне абсолютную темноту. Окна закрывались тройными плотными шторами без единого зазора. Такой соблазн как телевизор отсутствовал вовсе. Комната была выдержана в темных тонах и всегда заранее хорошо проветривалась. Никаких букетов с резким ароматом, только мята в специальных саше. Несколько лет назад у меня были проблемы со сном, и с тех пор я заботилась о создании правильной атмосферы в спальне.

Даже с закрытыми глазами я поняла, что, кроме навязчивых мыслей, мне мешает заснуть некий новый раздражитель. Я неохотно открыла глаза, и неожиданно заметила слабый свет из-под двери в коридор. Очень странно: я твердо помнила, что вырубила все лампы. Пришлось встать − так и есть, из-под двери сочился слабый зеленоватый свет. Почему зеленый? У меня в доме нет зеленых ламп.

Вдруг навалилась страшная усталость. Ноги сделались как гири, которые не дают шагу ступить. При этом я знала, что должна идти к свету, а если нет сил идти к нему, то ползти. Волоча ноги, я дотянулась до ручки двери. Свет молочно-зеленым квадратом с нечеткими границами проник в спальню.

Хватаясь за косяк двери, я выбралась в коридор. Источник света располагался не здесь. Гостиная освещена гораздо ярче. Что может там так сиять? Ноги окончательно отказали. Я упала на четвереньки и поползла, повинуясь неведомому порыву.

Я должна увидеть источник света! Кому должна и почему должна − не отдавала в тот момент отчета. Умру, если не доползу до света. Все мои желания сконцентрировались на этом, будто в мире не осталось более важной вещи.

Руки от плечей до запястий налились свинцом. Сложно управлять конечностями. Казалось, свет сам вытягивает меня из коридора в гостиную, а тело сопротивляется, отказывается туда идти. Я бессильно расплакалась и начала что-то шептать. Я прислушалась к себе. Не мои слова. Будто их произносит чужой человек, пользуясь моим голосом:

«Я иду… Я должна дойти… Подожди меня… Выведи меня отсюда». Зачем я это говорю?

От гостиной по полу прихожей подобно февральской поземке прошлась ледяная волна. Похоже, изморозью покрылись даже зубы. И нос забило бархатной пылью. Трудно дышать. Я не самая фанатичная хозяйка, но все же − откуда здесь столько слежавшейся пыли?

«Ушшепти..., − принесло с волной. − Ушепти… Найди… Маа…»

Или послышалось?

− Кто ты? − тоненько заныла я. − Что тебе надо?

Сияние впереди, в гостиной разрасталось. Вопреки собственному желанию, я волокла вперед свое тело к этому очагу холодного свечения, и, наконец, доползла до порога комнаты. Хватаясь руками за стену и косяк двери, я поднялась − не упасть бы, так и тянуло вниз. В последнем порыве сделала еще один шаг вперед.

Резкая боль в правой руке остановила меня. Эта боль, как последний и смертельный удар, окончательно обездвижила ноги и руки.

Браслет на руке − это он остановил меня. Он зацепился за край выпуклой рамы большой картины, которая висела на стене перед входом в гостиную. Браслет запутался в витиеватой резьбе на раме, натянулся и больно впился в запястье. Пальцы не слушались, когда я пыталась освободить цепочку. Вторая попытка, третья… Полное отчаянье. Я принялась стягивать браслет с руки. Я должна освободиться и идти дальше, к сиянию, убеждала я себя и не знала, почему делаю это. Дергала, дергала рукой, уже без сил. Браслет не поддавался, не отпускал меня, держал. А казался таким невесомым…

…Я открыла глаза в кромешной темноте спальни.

Все как всегда и на своих местах, ни единого неприятного раздражителя, прохладно, пахнет мятой.

Значит, мне все привиделось. Я просто не заметила, как уснула. Ничто не беспокоит. Сердце бьется уверенно, ровно. Нет боли, руки и ноги в полном порядке. Я с облегчением выдохнула, повернулась на бочок, и без проблем улетела в глубокий сон без видений, без могильного холода и зеленых поземок.