— А уважаемый Марк к нам присоединится? Я думал, он меня будет встречать?

— Он… — они замялись.

— Онв городе?

— Был там — слабо бросил Ливарх Стейн.

— Милорд, его арестовали позавчера. — Выпалил гонец. — Городская стража, по приказу церкви и магистрата.

— Что? — Оулден отодвинул яства. — какого дьявола у вас происходит?

Ливарх пожал плечами:

— По новому королевскому указу церкви не должен перечить никто. Мы уже хотели его отбить, но он сам им сдался.

— Да мы бы и не отбили, они как на войну под стены пришли, с полусотней человек, не меньше.

Гонец кивнул.

— В чем его обвиняют?

— В ереси, в том, что он помог сбежать каким-то еретикам, обвеявшимся в убийстве первосвященника.

— Здесь? В Солнохте? Что за бред?

— Сейчас всех за это ловят, допрашивают, выявляют связи.

— И ведь находят — буркнул старый мечник.

— Проклятие. Он в чем-нибудь этом замешан?

— Он замешан лишь в том, что не особо часто ходит в церковь, ну и пару раз нахамил парочке вельмож.

— Ну и подрался с гвардейцем на святом посту

— Но тот сам виноват.

— Проклятье.

— Я собираюсь немедленно отправится к вашему отцу… — начал было гонец.

— Нет — резко оборвал его Оулден. — Я сам посещу ратушу и все разузнаю, лишь потом, если необходимо, пошлю тебя. Пока останешься здесь.

— Как будет угодно, милорд.

— Боюсь бесполезно, милорд. — Зал наполнил проклятый громкий змеиный шепот. Рыцарь, одетый в черное, попросил взглядом разрешения сесть за стол, Оулден жестом позволил.

— Вы так думаете, сэр…

— Шорох, так и называйте меня. Другого имени у меня нет.

— Хорошо, из какого вы дома?

— Давно мною забытого.

— Мой брат уважает рыцарские клятвы и прочие игры. Я нет.

— Простите, но другого ответа вы от меня не дождетесь.

— Тогда, пожалуй, я забираю вашу вассальную клятву.

— Вы не можете.

— Не могу? — Оулден насупился, его начинал раздражать этот мечник.

— Я не привязан клятвой к вашей семье.

— Вот как? Тогда вам явно не место за этим столом?

— Я не привязан к вашей фамилии, но я дал клятву чести и крови Марку. И я не успокоюсь, пока не отдам ему пожизненный долг.

— Это прекрасно, но видимо, вскоре его казнят и вы освободитесь. Не вижу смысла вас здесь держать.

Лицо Шороха наконец-то выразило хоть какую-то эмоцию. Рыцарь отвернул свой взгляд от стола, в противоположную от Оулдена сторону, видимо, искал слова. Он резко встал, сделал несколько шагов от стола и развернулся. Оулден поднял вопрошающий взгляд.

— Вы хотите ему помочь?

— Марк друг моей семьи и он меня воспитывал, так что да, я сделаю то, что в моих силах.

— Нужно большее.

— Я не могу восстать против короны и церкви из-за Марка, как бы сильно он мне не был бы дорог.

— Боюсь, у меня перед ним иная клятва. — Шорох поклонился, развернулся на каблуке и зашагал прочь.

— Но — остановил его Оулден.

Рыцарь заинтересованно развернулся.

— Мне понадобится искусный мечник, если получится запросить суд поединком. А мне не хочется рисковать кем-то их своих добрых людей. Так что со мной у вас будет возможность выполнить клятву.

Мечник улыбнулся. Оулден жестом пригласил к столу. Шорох притронулся к еде, только когда ему принесли миску жидкой похлебки и кувшин разбавленного водой вина.

— Всеотец был настолько ко мне мил, что не только наградил меня не только голосом барда, но и желудком, способным даже переварить камни, если те превратятся в воду. — Усмехнулся Шорох.

— Его милость велика, будем надеяться, что она сойдет и на нашего Марка.

К вечеру Оулден обошел весь двор и всю крепость. Перед глазами то и дело всплывали картинки из детства. Вот тут, во дворе они с братом познавали зачатки военного искусства. Брат всегда был лучше в этом. Отец, еще не пораженный болезнью, разъезжал на огромном коне с такими же, как он, закованными в железо рыцарями. Он часто видел, как отряд уходил на восток и возвращался через недели. Довольные, счастливые, с добычей и изрядно поредевшие. В этих стенах бродил призрак его матери. Он лишь смутно помнил ее, а внешность да и то, только по портрету. Но он помнил братьев и сестер. Всеотец не был милостив к его отцу, может за грехи, а может, наоборот, посылала свои испытания, проявляя свою странную извращенную любовь. Но дети у Тириона Тавруса умирали через одного. Оулден помнил, или, ему казалось, что помнил, маленькие синие тела. Их закапывали вне замка, чтобы отвести ту злобу, которую могла принести их смерть в стены. Священники не одобряли этого, ибо душа безгрешного дитя непременно бы отправилась в объятия всеблагой Матери. Но отец не зря был жителей границ Рейна, вера Всеотца, даже среди благородных, а тем более у занимающихся такой деятельностью, странно переплеталась с местными поверьями или даже язычеством северных танов. Отец мог одновременно отстоять молебен в честь святого небесного престола, и в тот же день принести жертву лесным друидам, дабы очистить его имя от злого недуга. Оулден видел, как по крепости ходили и священники Всеотца, изгоняя зло, забиравшее младенцев, а потом, вслед за ними приходили лесные святоши, поклоняющиеся рогатым. А однажды, после похода в степи, отец и вовсе привез степного шамана. Тот не продержался долго, и через неделю, отец его отпустил. Шаман проделывал то же самое, что и остальные, пускал курительный дым, танцевал кругами, что-то пел. Восновном какие то воинские заклинания для удачи в походах. И походы были удачные, но дети умирали. Его мать потеряла шестерых. Шестеро мертворожденных, ив конце концов, не выдержала. Анви стала последней.

Отец не был одинок в своем стремлении познать всех возможных богов, многие рыцари за этим бегали. Но сейчас, кажется, он совсем забыл про это, как и все они. Встретившие его рыцари были не менее богохульниками, чем Тирион Таврус, но сейчас они предстали толпой уставших от всего мужчин, пытающихся хоть как-то, в спокойствии дотянуть свой век. Оулден надеялся, что любимый дядя Марк не изменился. И судя, по его последним подвигам и тому, что он сейчас заключен в ратуше, не изменился.

Единственным лишним элементом ему казался пресловутый Шорох. Мечник без имени и рода, коих, надо признать, было достаточно по Рейну, кто-то давал обед по каким-то романтичным или религиозным причинам, кто-то вынуждена, из-за позора или преступления. Отказ от имени не был самым странным, брат как-то рассказывал Оулдену о рыцаре, который дал обед не касаться девы, пока не отомстит за оскорбление дома одному иллрийскому князьку. Не отомстил, даже близко не подошел. Так и умер, не выполнив клятвы, но оставшись безгрешным. По злой иронии, умер он от стрелы в паху. Всеотец тоже имеет чувство юмора.

Ужин был скромным — похлебка с мясом (единственный кусок которого лежал лишь у Оулдена) и много разбавленного вина. Пили престарелые рыцари больше, чем ели. Шороха за столом не было.

— Вы ему доверяете? — Уже после ужина, сидя за старой книгой, которую он впрочем, еще в детстве с десяток раз, Оулден напрямую обратился к сидевшему рядом сэру Найджелу. Единственному читающему мечнику в этих стенах.

— Шороху? Он ближе всех к Марку. Они почти братья. Не знаю, по какой причине Шорох дал нашему Марку такую сильную клятву, но видимо по очень весомой.

— Когда он вообще появился?

— Меньше месяца назад.

Оулден удивился.

— Да?

— Марк вернулся тогда от своего сына.

— У него есть сын?

— Да, но не совсем законный. Он помогал его матери деньгами, она держит какое-то заведение под столицей, кажется. Всеотец знает, что случилось по дороге, но он вернулся израненным, помутненным, а с ним этот. Ну, Марк и сказал: вот мол, это мой кровный мечник, личный телохранитель, давший клятву чести и крови. Ну мы и приняли. Вообще, он хороший парень. Как мы — усмехнулся Найджел, скриви одну половину лица.

— Как вы?

— Уставший рыцарь, чьи доспехи потускнели и стали слишком тяжелы для его плеч, а меч затупился и не рвется больше из ножен. А тут, как видите, прибежище для таких.