— Услышали…однако, фраза требует доработки. Голос умирающего сложно разобрать…Но вот другие, видите ли, другие из нашей свиты возможно слышали что-то другое и могут разносить лживые еретические слухи.
— Я так понимаю, те, что не поддерживают вашу кандидатуру на престол первосвященника? — Поднял глаз лорд-канцлер.
— Смутьяне, милорд. Они не уважают ни корону, ни принца. — Он уставился на Гластейна. — За спиной вашего отца и под присмотром невиноубиенного первосвященника кардиналы совсем ушли в разврат и опустошились душою. Они больше не служат трону ни небесному, ни земному. С детства я видел в церкви…
— Оставьте — прервал его разглагольствования Редманд. Он предвидел, что сейчас начнется долгий рассказ о нелегком пути городского мальчишки, послушника при каком-нибудь мелком храме до высот святейшей длани кардиналов. — Корона поддержит церковь и вашу кандидатуру, будьте уверены.
— Благодарю за доверие, моим священным долгом будет сказать, что помимо благочестивых братьев здесь находятся далеко не самые честные сыны церкви… — он замялся.
— Вы о брате Семиноне, Арлоне…Если не ошибаюсь, они подручные кардинала Аргона?
— Да, так и есть. Не хотелось бы говорить о святом брате плохо…
При этих словах у Гластейна непроизвольно на лице нарисовалась ухмылка: «Ага, конечно, не хотелось. Все это представление только и нужно было для того, чтобы донести до неугодного соперника. Мерзость, сплошная мерзость».
— …он, между нами говоря… — продолжал будущий первосвященник — нелестно в последнее время отзывается о принце Гластейне нашем будущем короле. А здесь его соглядатаи лишь наговаривают неверным дворянам его лживые речи о вас. А если учесть…учесть, что они могли услышать из уст вашего отца, что им могло послышаться…Я лишь предупреждаю.
— Нам об этом известно — лорд-канцлер привстал. — И мы примем меры. Прошу вас присоединится к монашьей процессии и отпеть измученную душу нашего упокоенного короля.
— И что же дальше? — Спросил Гластейн, когда монах скрылся за дверью.
— Соберем всех в тронном зале, соберем совет и объявим вас королем. А далее: «да здравствует король, да здравствует король!» и прочее…
— А как же ваши смутьяне, люди кардинала Аргона?
— Они всего лишь серые святоши и ничего скажут, пока что…
— Здесь граф Стонхольд и еще несколько прихлебателей с востока. Насколько я знаю, они не плохо заплатили за выдвижение кардинала. Из-за этого выборы и застопорились. — Вмешался Редманд.
— Мы объявим вас без монахов, их отправим в молельную башню, пускай отпевают короля. Стонхольд не посмеет обвинить вас без священников. — Канцлер поднялся и подошел к выходу. — Я пришлю за вами гвардейцев, вам следует собраться. Наступают последние минуты вашего юношества.
Гластейн поднял кубок и демонстративно выпил вино:
— Так выпьем за это, проклятье.
Канцлер, сжав тонкие губы, резко развернулся и скрылся за дверью.
— Не ерничай. — Редманд облокотился. — Он переживает.
— Мне придется кого-то казнить?
— Скорее всего. Многие графы ждали смерти отца.
— И ты сбрасываешь это на меня. Ты же умнее.
— Да, но я…вспомни слухи о нашей матери…Сколько из твоих друзей северян схватятся за них.
— Ты не бастард, ты сын отца. Я это чувствую и знаю, да и ты тоже.
— Да, но грехи нашей матери лежат на мне, и многие припомнят это, а в купе со словами отца, с войной, с убийствами священников, с вольницей танов, это все может вылиться в войну.
— Мы победили иллирийцев, почему бы не побить друг дружку. — Гластейн усмехнулся.
Редманд встал возле карты Рейн и прилежащих земель.
— Вот почему — он стукнул кулаков на восточную границу герцогства Клермонта, неспокойного, но мирного соседа королевства. — Орда. Клермонт не сможет ее сдержать, а то и вовсе пропустит ее через свои земли. Ему эта война ни к чему.
— Эти сукины дети и сортир мой захватить не смогут. Наши форты им не взять!
— Они умеют брать крепости, странно, что ты этого не знаешь. Я думал, ты прочитал все книги о войнах.
— Не-а. Только о северянах и загорелозадых. — Уже на полном серьезе сказал Гластенй. — Орда идет не просто резать и жечь, им что-то нужно, иначе, они бы не снимались с восточных хребтов. И вряд ли что-то — это корона Рейна. Может немного пашень или торговые союзы. Ну или направим орду туда, куда нужно нам. Не в первой.
— Слова короля…
***
Гластейна вели в тронный зал десяток парадно одетых гвардейцев, держащих перед собой обнаженные мечи. Их лица были сосредоточены настолько, что никто даже и не повел бровью, когда принц отпустил пару шуточек для того, чтоб разрядить обстановку.
Два гвардейца открыли двери в тронный зал, и тут же слух принца оказался пораженным, словно сотней стрел, тихими вздохами и долгими перешептываниям. Стоило ему переступить порог зала, как тут же ему захотелось загнутся, скрыться за спиной одного из широкоплечих гвардейцев, однако, при его росте это было бы проблематично. Гластейн невольно вздрогнул от направленных на него напряженных взглядов. Ему захотелось быть сейчас ни здесь, под прицелом сотни жадных благородных глаз, а во главе какой-нибудь атаки, и пускай в грудь будут нацелены тысячи стрел и сотни мечей, нежели это. У холодного железного трона уже столи в ряд члены совета. Добродушный командир гвардии улыбался во всю ширь, чуть ли не мохая своему воспитаннику. У подножия трона отдельно стоял горбатый, одетый в коричневый балахон — старейший из храма, второй после первосвященника, тот старик считался выше совета кардиналов, хоть и был всего лишь старым писарем. Этот низенький, опирающийся на нескольких послушников, старик, и должен был назвать его королем, за неимением первосвященника.
Все кланялись, улыбались и упорно не мигали глазами. Гластейну показалось, что за время его прохода по длинному залу никто из присутствующих ни моргнул, ни отвел взора от него. Груз короны уже прижимал его к полу и раздавливал драгоценным камнем, а ведь его еще даже и не провозгласили королем. Осталась буквально минута и он займет место отца, а через пару месяцев, кода пройдет траур по королю уже новый и уже известный Гластейну первосвященник помажет его как божьего избранника, а потом…
«А потом я разжирею, засею с десяток раздражающих мальцов и отправлюсь к Всеотцу, убитых кем-нибудь из них, ну или мучаясь в кровати месяцами, ходя под себя» — усмехнулся он.
Гвардейцы остановились у ступеней к трону, дальше Гластейн поднимался один. Он встал перед железным стулом, который ему было суждено протирать своим задом и развернулся к толпе. Старик-монах, ведущий под руку с послушником медленно поднимался к нему, каждую из пяти ступеней он преодолевал за столько же времени, за сколько Гластейн прошел весь путь.
Монах взглянул в лицо принца и медленно поклонился подняв в руке корону отца. Гластейн взял ее в руку и поднял вверх. Одеть он ее сможет лишь на помазании.
— Да здравствует король Гластейн! — просипел он.
— Да здравствует король Гластейн! — Повторил его проводник, а за ним и весь зал.
Мысли Гластена утопли в криках его имени и лязганья железом.
— Помазание, как того следует обычай, пройдет на сороковой день после похорон отца! — Провозгласил новонареченный. — Мой отец. Король Йоррен второй этого имени из рода Бедфордов отдал жизнь, чтобы сделать Рейн великими королевством. Он отбил нападки муровингов! Он опрокинул иллирийский флот! Наша конница под его правлением смертельным вихрем прошлась по степям юга и востока! И вы, его верные вассалы, всегда были рядом с ним! Верой и правдой служили и проливали кровь за короля и Рейн! Вы готовы остаться верными трону и Рейну если я, его сын, Гластейн первого этого имени из рода Бедфордов воссяду на трон и встану над вами! Вы пойдете за мной во имя величия Рейна! Во имя Всеотца и чести!
— Да-а-а! — Дворяне вскинули мечи.
Коненчо же, половина из них не отличалась верностью ни при отце, ни при его деде. Но того требовал обычай, дворяне давали клятву королю и Рейну на верную и вечную службу, а потом кто-нибудь да найдет везкий повод отступиться от нее. Вправду, Гластейн все-таки признавал, что короли не забывали подкидывать причины для того или иного отступника. Впрочем, его отец так же клялся своему отцу в верности, а потом и своему брату, но это не помешало ему убить обоих.
