— Он как? — Редманд, не взглянув на постель короля, обратился к брату.

— Умирает, но в себе. Если хочешь последний раз заглянуть в глаза, самое время подойти.

Младший сын бездвижно уставился в сторону кровати и кашляющего отца. Он оцепенел, не в силах и шевельнутся. Король повернулся в сторону своих сыновей, толпа, под тяжестью взгляда рассосалась, и Редманд почувствовал на себе взгляд тускнеющих глаз отца.

— Королю нужно сказать слова напутствия своим сыновьям! — Канцлер с несколькими вооруженными стражниками встал в центр комнаты. — Прошу выйти всех лишних! — Толпа не дрогнула, дворяне начали переглядываться, ожидая, кто первый признает себя лишним: желающих не нашлось. — Не заставляйте меня выбрасывать вас за шкирку, словно плешивых псов! — Никто из горделивых рыцарей не посмел призвать лорда-канцлера к ответу за оскорбления и медленно, чуть ли не строем вышли из палат.

Монахи остались недвижимы. Эревард Ги посмотрел на принцев, Гластейн взглядом показал, что те, могут остаться. Один из ряда монахов выставил вперед деревянную подставку с широкой пыльной, зажелтевшей книгой. Собираясь вписать туда последние слова короля. В зале осталось лишь два десятка молчаливых священника, принцы, члены совета и несколько членов родственных семей.

Король Йоррен IIс помощью неведомой силы привстал на кровати, Гластейн стремительно подбежал к отцу, чтобы поддержать его. Принц заглянул в серые бездвижные и испуганные глаза отца, и оцепенел: король с настоящим ужасом смотрел на него, своего первенца, своего наследника. В руках ослабленного короля прилилась сила, Гластейн почувствовал это, когда тот больно сжал его локоть.

— Отец! — Он почувствовал рвущуюся боль из недр королевской души.

Глаза Йоррена округлились, выпали из орбит, изо рта полилась слюня:

— К…корона…Редманд — Вырвалось из бледного рта. — Редманд…король…Ред…

— Что? — Гластейн попытался успокоить отца. — Отец, что…?

— …вороны прилетели… — с выдохом раздались слова, последние, те, что запишут и запомнят.

Тело обмякло за мгновенье, глаза, через один удар сердца закатились, веки сомкнулись. Под рвущийся по рядам шепот Гластейн мертвецкий взглядом уперся в брата. Тот растеряно начал искать место, чтобы спрятаться.

***

— …да послушай ты меня! — Редманд с яростным раздражением вскинул руки к небу. — О, Всеотец, вразуми этого недоумка!

— Отец сказал свое слово.

— Отец наговорил предстмертный бред. Вспомни, что нес старый граф Оулд перед смертью, про хряков и свеклу. Этому ты тоже предашь важное значение? Ему это тоже шептал бог?

Братья расположились в зале совещания совета. Замок был заперт, по приказу лорд-канцлера, все, кто находился в замке, должен был оставаться внутри. По его же приказу, ввели удвоенную стражу, а ночные клинки внимательно наблюдали за дворянскими толпами изнутри. Все, кто присутствовал при последних словах королях, находились в отдельной комнате, и, конечно же, под пристальным присмотром шпионов канцлера.

— Замок заперт и оцеплен, мой принц — Эревард Гис поклонился Гластейну.

— Ему кланяйся — через плече бросил принц. — Он король, ты слышал.

— О, проклятье! Господин канцлер, хоть вы его вразумите. Он всерьез уверовал в сакральность последних слов отца!

— Не стоит милорд, — канцлер усмехнулся. — Он лишь сказал, то, что виде: корону, вашего брата.

— Он смотрел на меня, мне в глаза. В мои проклятые глаза! И он меня боялся.

— Милорд, вы старший сын…вы первенец…

— Это ничего не значит, король может назвать приемником любого из детей.

— Да, но это должно быть закреплено в завещании, которое, как мне известно, ваш отец не оставил…

— Плевать, в бездну все это! Вы слышали отца, он не хотел бы, чтобы я надел короны.

— Идиот! — Редманд ударил по столу.

— Корона твоя…

— Ты развязываешь руки им! — Редманд указал на дверь. — Этим жадным, чванливым графам! Ты даешь им повод для войны. Войны, что разрушит Рейн!

— Они подчиняться воле…

— Нет! Знаешь, что будет? Часть графов обвинят меня в том, что я подсуетился в нужный момент и заставил отца сказать эти слова. Они начнут говорить и тебе об этом! День за днем, месяц за месяцем.

— Я их заткну…

— Нет, ты хочешь корону, очень хочешь, но страх перед отцом тебе мешает. И когда появиться возможность, через год, пять, десять, мы развернем войну друг с другом. Вот к чему это приведет. Отец мертв, он больше не властен ни над тобой, ни надо мной. Ты король, тебя любят, и народ, и большая часть этих, по крайней мере, северяне. А нам нужен дружественный север, пока что!

— Я знаю, что говорят обо мне и моем ребенке!

— Об этом уже забыто, ты перекрыл это своими победами.

— Перекрыл? Ты говоришь о моем мертвом сыне! Думаешь, я не слышал, что о нем говорили. О младенце с черной чешуей и огромными волчьими клыками! О моем мертворожденном сыне! — Слезы затмили взор Гластейна, и тот стряхнул их на стол.

Редманд отвернулся, не в силах вынести слез брата. Зал совета погрузился в молчание.

— Я, пожалуй, зайду попозже. — Канцлер медленно вышел и запер зал. — Никого не пускать и не выпускать. Пускай поговорят.

— Не было на нем ни черной кожи, ни клыков. — Редманд сел и налил кубок вина. — Обычный бледно-розовый парнишка с внушительным прибором. Ему просто не повезло.

— Я знаю.

— Тогда зачем…

— Не знаю. — Гластейн сел напротив брата. — Он так на меня смотрел, как будто боялся. Он был полон ужаса.

— Он умирал. Я думаю, это весьма неприятно.

— Дело было не в этом, вернее, не только в этом…

— Он не называл меня приемником, он просто бредил о том, что увидел, и все…

— Ты меня пытаешься убедить или себя?

— Что за вопрос? Тебя конечно.

— Я слышал их перешёптывания, они думают по-иному.

— Кто?

— Совет, монахи, родственнички…

— Заставим их замолчать. О последних словах короля никто не узнает, напишем, что он благословил тебя или что-то подобное.

— Сколько человек там было? Двадцать больше? Такой компанией тайны не хранят.

— Проредим ряды.

Глаза Гластейна, казалось, сейчас

— Ты предлагаешь…

— Да брось ты, нет конечно. Никого убивать не будем. Хотя отец начал войну, чтобы взять корону у деда и братьев. Ты обойдешься без крови. — «Возможно».

— Надо послать за Мердоком, он должен знать об отце.

— Канцлер уже послал за ним, но я сомневаюсь, что брату сейчас здесь место.

— Почему?

— Нам нужно все прибрать до его прихода.

***

Предводитель монашеской когорты выглядел более уверенным, чем Гластейн помнил на совете. Тогда он казался испуганным ягненком, брошенным в логово волков, сейчас же, он ничем не уступал, ни клыками, ни когтями. Он смотрел на принца оскорбительно благосклонно, не отводя взгляд. В его маленьких потемневших глазах проблескивала некая насмешка, он будто знал, что у него что-то попросят, и он запросит взамен более важное и крупное для себя, и через минуту принц узнал что:

— Вы записали последние слова короля? — Канцлер, сложил руки на худой груди, снизу вверх глядел на священника и его спутников.

— Да, разумеется, нечасто удается застать эти откровения. Ведь их сам Всеотец дает в уста умирающему. И какое наше счастье, что нам удалось их застать! — Он вежливо склонился, его голос с каждой фразой возвышался все выше и выше. — Наример, слова вашего достопочтимого деда, нам услышать не удалось.

— Он умер быстро — перебил его Гластейн. — Врят ли человек, разрубленный мечом способен что-то изрекать.

— …да, верно. Но ваш отец почил с миром. — Он по-хитрому улыбнулся. — А его последние изречения сулят вам долгое и великое правление.

Гластейн чуть ли не вскочил с места:

— Вот как!

Монах махнул рукой, к нему подошел сгорбленный священник и раскрыл толстый том:

— «Благословлен первенец мой, как и земля под стопами его» — процитировал он.

— Вы это за пару минут придумали? — Усмехнулся Гластейн, получив неодобрительные взгляды канцлера и брата. В ответ на которые, он лишь невинно развел руками.