— Тогда почему ты не ешь? Рыба остынет.

— Ну. Мне не хочется. — Влад честно хотел сказать про аллергию. Про то, что мама запретила ему даже прикасаться к ней, и что это не просто каприз. Но горло перехватило от глупого страха и гордости. И он не захотел ничего объяснять. Мама же дала папе бумажку, значит он и сам в курсе, что и почему.

— Что значит не хочется? — Домейн закипел, но держал себя в руках. Он считал неправильным орать на сына, и старался вести себя с ним как со взрослым. — Ты ничего не ел весь день. Только сладкую вату. Нельзя постоянно сидеть на сладостях.

— Не буду. — Набычился Влад, всеми силами пытаясь скрыть набежавшие на глаза слезы. Папа говорил, что плакать не по мужски. И ныть тоже. Он не станет жаловаться и оправдываться, он покажет характер.

Лицо Домейна приняло каменное выражение. Он сверлил сына тяжёлым взглядом молча, пытаясь найти логику в его поведении. Но логика не находилась. Он весь день делал все, что хочет Влад. Повел в музей, организовал индивидуальную экскурсию, вывалил кучу денег, попросил гида в порядке исключения пустить сына на какую-то действующую съёмочную площадку. Накупил сувениров на память, из тех самых «Звёздных войн», о которых Влад прожужжал ему все уши. Неужели нельзя хоть пятнадцать минут посидеть спокойно, поесть и поехать в гостиницу? Что за упертый ребенок? Совершенно не интересуется играми сверстников, а часами пропадает в своей комнате на вилле и рисует. Замкнутый, не общительный, колючий. Еще и вредничать вздумал. Хотя раньше капризов по поводу еды Домейн у сына не замечал.

— Ешь без разговоров. — Влад шмыгнул носом, но упрямо поджал губы.

— Ну па-ап… — Владу было очень страшно сопротивляться давлению отца. Но перед глазами стояло строгое лицо мамы, которая твердила: «пообещай, что…». Он пытался выполнить обещание, хотя уже чувствовал, что все его намерения обречены на провал.

— Влад. — Одно слово, колкое и острое, брошенное отцом намеренно, попало в цель. Влада приморозило к стулу, и сил сопротивляться уже не осталось. Отец стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнули все столовые приборы. И рявкнул:

— Быстро!

Пришлось приложить усилия, чтобы вернуться обратно, в реальность своей студии, картин, на которых так любовно была изображена Нелли. Влад открыл глаза и прерывисто вздохнул. Больше двадцати лет прошло, а он как вчера помнит, как съел почти половину порции лосося. А дальше… отец не попал на свою важную встречу. Потому что больше двух суток провел в больничной палате вместе с ним. Хотя сам Влад этого не помнил. Удушье, анафилаксия, отек Квинке… столько мудреных слов, которые несут в себе один финал, если не принять правильные меры лечения. Смерть. Ему повезло, он попал в больницу вовремя, он выжил. Он помнил все урывками. Стеклянные от ужаса глаза отца, и как тот отказался покинуть его палату. Папа сидел вместе с ним, постоянно, и практически не отпускал его руку. Даже когда Владу стало лучше, когда можно было отправиться домой. Отец не стал этого делать. Черт, он и ел в палате, то, что тайком за деньги приносили ему сердобольные медсестры. Папа, на самом деле, не был так плох. Он просто никогда не знал, что делать со своим слишком странным сыном. До последней их встречи искал подход, но так и не смог найти. К Владу были неприменимы шаблоны, а времени с отцом они проводили слишком мало. Всего-навсего три летних месяца. Быстро отвыкали друг от друга, сложно притирались. Мама говорила, что характеры у них похожие. Но Влад так не считал. Он — совсем другой.

Влад горько улыбнулся, вспоминая как после того случая мать прилетела первым рейсом и забрала его домой. Обещала больше не отпускать к папе. Но уже через неделю отец приехал к ним в Питер, и на условиях уже мамы Влада проводил время с сыном. Наверное, чувствовал свою вину. А может, ему действительно хотелось? Влад не знал и по сей день. Их отношения с отцом всегда были непростыми. Но следующее лето он снова провел на его вилле в Италии…

Влад начал собираться домой. Снял готовую картину с подрамника, оставил сохнуть, убрал за собой разбросанные кисти. А воспоминания все не оставляли его, жалили, как разъярённые пчелы. Он помнил, как в свои шестнадцать лет полностью разорвал общение с отцом. В последний раз они виделись на похоронах матери. Про смерть Светы отец даже не был в курсе. Влад умел вычёркивать людей из своей жизни. Особенно близких. Вот только с Нелли этот маневр не прокатил.

Влад поежился, вспоминая, как они орали друг на друга с отцом, стоя на старой кухне матери. Как отец кричал на него: «ей нужно лечение, ты что, не видишь, куда катится?! Она же ненормальная, у нее не в порядке с головой! Ее надо отправить в спецучереждение!»

«Нет!» — Кричал тогда Влад в ответ. — «Я не дам превратить ее в овощ! С ней все будет хорошо!»

А в дверях кухни стояла его младшая сводная сестра и внимательно смотрела на них. Так, словно видела обоих насквозь. Таня. Его сестра — та самая семейная тайна, о которой не знала даже Света, покойная жена Влада. У каждого есть свои скелеты в шкафу. Влад невесело усмехнулся. Чтобы сказала Нелли, если бы увидела целую армию его скелетов? Бежала бы от него, без оглядки, спотыкаясь и падая? И правильно бы делала, между прочим. Некоторые мужчины приносят женщинам одни беды. Влад причислял себя к их числу.

— Ходячее несчастье? — Сам себе сказал Влад, закрывая студию на ключ. — Да ты по сравнению со мной — ангел во плоти. Я дам тебе сто очков форы в этом вопросе. Но… я не настолько благороден, как те герои из книг, о которых ты так любишь читать. Я не отступлюсь от тебя. Даже не смотря на твоего…хм, брата?

Нелли. За час до бала…

Кап. Кап. Кап. Монотонный стук капель дождя действовал на нервы. Я подошла к зеркалу и уже ставшим привычным мне жестом, потянула за серебристые ниточки ожерелья. Сегодня оно давило на мою шею, как ошейник.

Сегодня я должна была дать ответ Егору на то, стану ли я его женой или нет. Сейчас я еще не знала, что скажу ему вечером. Разум говорил «да». А сердце кричало: «нет». Я почувствовала фантомный толчок ребенка в моем животе, который привел меня в чувство. Довольно слушать сердце.

Я три месяца пребывала в прострации. Настало время вернуться в реальность. Вот она, совсем рядом, только руку протяни… я и протянула, и очнулась, когда пальцы коснулись холодного стекла. И вздрогнула. Отражение в зеркале показывало взволнованную девушку, не выглядевшую на свои двадцать пять. А скорее на восемнадцать.

Длинные светлые волосы рассыпались по плечам, ненакрашенное лицо дышало свежестью юности. Как я умудрилась сохранить такую нежную кожу, ума не приложу. Я потянулась к дымчато-серым теням, чтобы подчеркнуть голубизну глаз, а потом несколькими взмахами кисточками туши от диор придать моим ресницам длину и объем.

Все как в рекламе, вот только я знала, что все мои труды напрасны. Мне не быть королевой этого бала. По сравнению с «измененными» пластической хирургией остальными девушками, их нереальными скулами, идеальными носиками и пухлыми «ботоксными» губами я снова буду выглядеть бледной молью.

И плевать, сколько косметики я нанесу, и какой дорогой она будет. Все, как прежде. Как в мои шестнадцать, у ворот нашей частной школы, ухоженные девочки смеялись за моей спиной, тыкая пальцами в мое тело. Насмехались над моей детской полнотой. Я закрыла глаза и выдохнула, чувствуя, как задрожала рука, держащая кисточку. Все будто возвращается. Но самое главное, не то, что я не «в тренде». А то, что я еду на бал «не с тем». И «не за того» мужчину собираюсь выйти замуж. И от этого меня сейчас трясет. А не от того, что я не соответствую ожиданиям толпы.

Медленно, как во сне, я потянулась за серебристым воздушным платьем от Валентино. Совершенно невероятная ткань, которой я так и не смогла подобрать название, струилась, ниспадала складками до пола, практически полностью скрывая мой уже округлившийся животик. В тончайшей ткани едва заметно поблескивали серебристые нити, и только застегнув на спине молнию, и закружившись перед зеркалом, я поняла, насколько это платье похоже на свадебное…