И тут случилось то, чего так не ожидала Вильгельмина. Многие девушки тайно вздыхали о своем новом красивом пасторе. И когда Эльза – дочь богатого виноторговца Ганса Миллера увидела его в первый раз, то сразу дала себе клятву выйти за него замуж. Задача эта была не из легких. Во-первых, пастор сторонился женщин, а во-вторых, вокруг него всегда находилось много знатных и красивых девушек. А Эльза не отличалась ни красотой, ни благородством крови.

Она была обычной русоволосой и сероглазой девушкой, каких можно встретить где угодно, не запомнив их лиц. Но за такой непримечательной внешностью стояли ум, веселый и добрый нрав, смекалка. Быстро сообразив, что представляет из себя пастор, Эльза сменила красивое платье на очень скромное и старомодное. В ее руках теперь всегда была Библия. Она стала горячо участвовать в делах прихода, гневно отвергала даже самый намек на ухаживания противоположного пола. И хотя ее сердце пылало от любви, она продолжала держать высоконравственную позицию, часто появлялась в поле зрения фон Лансдорфа в обществе старух и чопорных старых дев. Все это не ускользнуло от внимания пастора. Много еще времени, сил и уловок потратила Эльза на Фридриха. Борьба длилась пару лет. Другой девушке давно, может, и надоела бы эта погоня за призрачным счастьем, но не такова была Эльза – ее любовь только усилилась.

И вот, наконец, она победила! Пастор, восхищенный ее добродетелью, сделал предложение. Эльза прекрасно понимала, что ей, возможно, придется всю жизнь подавлять свои искренние чувства, веселый и жизнерадостный нрав, но она была из тех женщин, которые твердо знают, чего хотят. А она больше всего на свете хотела стать женой пастора Лансдорфа, и она стала ею!

Ярости Вильгельмины не было никакого предела. Она не желала признавать новую баронессу, как когда-то не признала жену Ульриха. Зато Ганс Миллер полностью разделил с Эльзой радость, дав за ней солидное приданое. После смерти жены он один воспитывал ее. Ганс был вполне зажиточным виноторговцем, а его дочь теперь баронесса!

Значит, и внуки его будут аристократами. Тайная и, казалось бы, несбыточная мечта о титуле осуществилась! Но Эльзу совсем не волновал ее титул, к тому же почти мифический – она упивалась своей любовью. А Фридрих, узнав получше свою жену, еще раз понял, что не ошибся в выборе и искренне привязался к ней.

Вильгельмина и ее дочери приложили все усилия, чтобы сделать их жизнь невыносимой. Такая ситуация начала раздражать Лансдорфа. Эльза души не чаяла в своем муже, во всем его поддерживала.

Поддержала и тогда, когда он загорелся поездкой в Англию, по приглашению своего богатого родственника. Эльзе уже предстояло скоро родить, но, несмотря на это, они спешно отбыли из родных краев.

Вскоре по прибытии в Лондон у них родился сын, которого назвали Теодерих Вольфганг Иоганн, а уменьшительно, по-немецки – Дитц, от имени Теодерих. Они дали такое имя своему сыну в честь его крестного – Теодериха Эммануила барона фон дер Пфальца, который был дружен с ними и открыто называл Фридриха бароном, общаясь с ним на равных. Через два года, когда им отказали в гостеприимстве и всяческой поддержке, семья фон Лансдорф была вынуждена скитаться с одного места на другое, в поисках лучшей доли. С досады Фридрих готов был отправиться назад на родину, но жена, вспомнив о Вильгельмине, сумела его отговорить. Семейство перебралось в Оксфорд, где Фридрих снова стал преподавать в Университете, а епископ назначил ему приход. Там же, на деньги из приданого Эльзы, они купили неплохой двухэтажный домик.

Потекли годы. Рос их сынишка. К удивлению родителей, Дитц с ранних лет начал проявлять огромный интерес к музыке. Фридрих желая, чтобы сын всегда был при церкви, отдал его в обучение к церковному органисту Роберту Лайну. Уже в шесть лет Дитц, или как его теперь все звали по-английски – Дерек[2], мог на службе заменить Роберта, когда это было необходимо.

Услышав впервые звуки скрипки, мальчик решил, что будет обязательно играть на ней. Отец о том и слышать не желал, считая это безнравственным занятием. И тогда Дерек учился тайно от него. Мать поддерживала его, понимая, что сын унаследовал от нее живой нрав.

Скоро способный мальчик играл и на скрипке, и на духовых инструментах, а кроме того сочинял музыку. Особых усилий при этом он не прилагал – музыка звучала у него внутри. Когда отец про это узнал, то сильно разгневался. Дереку помогли мать и Роберт Лайн, которые лишь частично убедили преподобного отца, что у его сына талант. Пастору и самому нравились церковные сочинения сына, написанные для органа. Но постоянный страх за нравственный облик единственного отпрыска заставил его пойти на следующее: помня, какой урок он сам получил в детстве, Фридрих решил показать нечто подобное своему сыну.

Однажды вечером, под предлогом прогулки, он повел Дерека в одну таверну, где по достоверным слухам происходили настоящии оргии. Войдя в заведение, ничего не подозревающий мальчик хотел было спросить у отца зачем они сюда пришли, как вдруг замер: на руке у того повисла отвратительная, видавшая виды проститутка.

– Отпустите отца, мэм – пролепетал Дерек, видевший в своем окружении до этого только строгих и чопорных женщин.

– Как ты меня назвал? Мэм? – пьяно расхохоталась потаскуха и обнажила гнилые зубы, обдав Дерека смрадным дыханием.

Он в ужасе отпрянул и увидел другую девку, которая под громкие восторженные вопли пьяных мужчин танцевала на столе, задирая юбки, тем самым показывая исподнее несвежее белье. Такие же пьяные музыканты играли на скрипках.

– Какие холеные красавчики! – не унималась потаскуха, повисшая на пасторе. – Сейчас, сейчас. Ты хочешь сам или привел сыночка? Ему не рано, а?

– Ну все, хватит! – сказал Фридрих, и с непреодолимым отвращением стряхнув с себя проститутку, схватил сына за руку и повел прочь из притона.

Потаскуха от злости, что упустила добычу, разразилась им в след площадной бранью. Какое-то время они шли молча и вдруг у Дерека подкосились ноги, он остановился – от волнения ему стало тяжело дышать. А его отец выглядел очень довольным. Когда сын повернул к нему свое бледное лицо, он сказал:

– Вот для чего пишется такая музыка, о которой ты мечтаешь!

– Отец, простите меня, простите, – разрыдался мальчик, уткнувшись в него.

– Все, все, сынок, идем, – произнес обычно не склонный к нежности пастор и погладил сына по голове, – ты уже достаточно взрослый, чтобы понять, зачем я это сделал. Сейчас я открою тебе одну тайну. Ведь ты сохранишь ее, не так ли?

– Конечно, отец, – всхлипнул Дерек.

– Я был примерно в твоем возрасте, когда видел почти то же самое.

– Вы?

– Да. Только видел я это не в мерзком притоне, а в собственном доме.

– В собственном доме?!

– Такую жизнь вел мой отец – твой дед. И, я надеюсь, у тебя достанет благоразумия молчать. Разумеется, твоя добродетельная мать ничего об этом позоре не знает. Я всю свою жизнь посвятил Богу, чтобы изгладить сей родительский грех, потому и питаю отвращение ко всем светским забавам, ибо известно до чего они доводят. И так как за себя я теперь уверен, то ныне переживаю за тебя, моего сына.

– Будьте уверены, отец, я вас не подведу, – твердо ответил Дерек, утерев слезы.

С тех пор Эльза стала замечать, что в ее прежде подвижном, веселом сыне начала проглядывать скрытность, сдержанность во всем, даже в его любимой музыке. Она приписывала это его кризису отрочества. Дерек же, поразмыслив над увиденным, проштудировал много раз катехизис и пришел к выводу, что музыку писать все же не грех, если она заведомо не преследует низких целей.

Прошел год. И вот, однажды к ним в дверь постучал незнакомец, спросив, не дом ли это пастора Лансдорфа. Получив утвердительный ответ, он сказал, что прибыл сюда по приказанию министра иностранных дел лорда Болингброка и должен видеть преподобного отца Фридриха Лансдорфа.