Глотаю воду.

— Да, но тебе и твоим друзьям, наверное, стоит сходить на занятия. Они обычно бесплатны или действительно дешевые.

— Хм, а что, если я просто позову тебя в качестве сопровождающего? — Она шевелит бровями, голубые глаза сверкают живым интересом.

Я откидываюсь на спинку деревянного стула, скрещиваю руки на груди и решительно киваю.

— Тебе надо сходить на занятия.

Лорел

Руки Ретта скрещены, и мой мозг автоматически делает то, что ему, естественно, хочется сделать: проверяет его мышцы. Его плотные, гладкие бицепсы и сильные руки перекрывают друг друга, большие пальцы засунуты под подмышки.

Он огромный.

Во рту пересыхает, желание облизать губы усиливается. Я тянусь за стаканом и вместо этого делаю глоток воды, проглатывая первый настоящий всплеск похоти.

Господи, у него прекрасное тело.

Я украдкой поглядывала на него всю дорогу до «Луиджи». Из-за роста Ретта он возвышается надо мной на добрых шесть дюймов, и нет сомнений, что под всей этой одеждой у него прекрасное телосложение. Бейсболка повернута назад козырьком, каштановые волосы торчат тонкими завитками. Широкие плечи, каждый напряженный мускул виден под натянутой фиолетовой футболкой.

От каждого глотка горячей липкой пиццы у Ретта напрягаются шейные связки.

Его темно-карие глаза смотрят на меня, в них не отражается ни малейшей вспышки желания, хотя они продолжают отражать мою копну огненно-рыжих волос, собранных на макушке.

Я играю с куском сыра, свисающим со следующего куска.

— Наверное, ты прав. Я думаю, было бы разумно пойти на занятия. Это то, что всегда хотела сделать.

Я не могу не думать о том, на что это было бы похоже, если бы он дал мне урок или два — это большое, крепкое тело, бросающее меня на землю, парящее надо мной, задыхающееся.

Я дрожу.

Ох.

Гормоны, успокойтесь. Успокойтесь, девочки.

Да, я встречалась с безумно привлекательными парнями, парнями, которые были сексуальнее меня, с потрясающими телами и лучшей выносливостью. Спортсмены с родословной, красивыми лицами и… без индивидуальности.

Этим парням было наплевать на мою безопасность, и они, конечно же, не пытались уговорить меня пойти на курсы самообороны с моими подругами.

Теперь я сижу здесь с Реттом, хорошим парнем, который ни разу не объективировал меня — даже когда мы занимались секстингом прошлый раз, независимо от того, как сильно я пыталась заставить его проглотить наживку.

Интересно, как у него дела с женщинами? Когда в последний раз занимался сексом? Что его возбуждает? Физически, какой он тип?

Я подавляю эти мысли, когда приносят счет, достаю из заднего кармана немного наличных и кладу на стол десятку.

— Я оплачу это. — Ретт качает головой, протестующе толкая деньги обратно ко мне.

Я оплачу это.

Грудь раздувается.

Он такой вежливый.

— Ретт, ты только что снял с кредитной карточки четыреста долларов. Тебе не нужно платить за пиццу, — слабо возражаю я.

Что-то в том, как он сжал челюсти, заставляет меня колебаться.

Он качает головой.

— Все будет хорошо, мои родители поймут причины.

— Когда ты им скажешь?

— Я планирую сделать это после победы в Пенне. Они посмотрят матч по телевизору, а потом я позвоню, пока мой старик будет в восторге от моей победы.

Я возвращаю деньги в карман. Встаю. Натягиваю жакет.

Ретт ждет у двери, придерживая ее для меня, как джентльмен, чтобы я могла выйти в темную ночь. Первый квартал мы идем молча, пока ломаю голову, что бы такое сказать, и чем дальше мы уходим в темноту, тем сильнее ощущаю тепло его тела.

— Извини, что тебе сегодня надо на пробежку.

— Не волнуйся, я к этому привык.

— Хочешь, пойду с тобой?

Он останавливается, как вкопанный.

— Ты бегаешь?

Я благодарна тусклым уличным фонарям, когда мое лицо нагревается.

— Ну… нет.

— О. — Ретт снова идет, засунув руки в карманы. — Я сохраняю быстрый темп, который, возможно, убьет тебя. — Он бросает на меня косой взгляд. — Ты занимаешься спортом?

— Занималась. Я играла здесь в волейбол на первом и втором курсе.

— Почему ты бросила?

Пожав плечами, пинаю землю под ногами.

— Я не хочу называть это бросанием — скорее назвала это перегоранием. У меня не было жизни, и мне это надоело. Кроме того, драма от моих товарищей по команде и практика нон-стоп была изнурительной. Так что однажды я просто…

Отваживаюсь взглянуть в его сторону, гадая, увижу ли разочарование на его лице.

Спортсмены обычно не отождествляют себя с неудачниками, и если быть честной, я попадаю в эту категорию.

— Что сказали твои родители? — спрашивает он в ночи.

— Они вздохнули с облегчением. Думаю, им надоело получать от меня плачущие звонки каждую неделю. К тому же я была статистом, а не стипендиатом, так что обучение не было бесплатным. Мои оценки страдали, и я не могу позволить себе быть здесь пять лет.

В отличие от Ретта, которого обхаживал и вербовал не один, а несколько высших учебных заведений. Интересно, насколько он хорош на самом деле; делаю мысленную пометку погуглить его статистику, когда приду домой.

Мы проходим оставшиеся три квартала, несколько раз касаясь друг друга в темноте, и ни один из нас не решается отойти в сторону.

Подходим к его джипу.

— Подвезти домой? — Его низкий голос грохочет в ночи.

Я бросаю быстрый взгляд на свой внедорожник, припаркованный тремя рядами ниже. Сжимаю губы.

— Конечно. Это было бы здорово.

Ретт нажимает на брелок, отпирая двери. Открывает пассажирскую дверцу и придерживает ее.

— Запрыгивай.

Я вся таю от его галантности, задеваю его, когда прохожу мимо, чтобы забраться внутрь, и со вздохом устраиваюсь в кабине его джипа. Положив рюкзак на колени, с любопытством оглядываюсь, пока он обегает вокруг.

Он машет кому-то, кто идет по тротуару из библиотеки. Бросает им улыбку.

Рывком открывает дверь и лезет наверх.

— Куда мы направляемся?

— Я живу в трех кварталах отсюда, недалеко от Кинси. Знаешь, где это?

— Хм, — говорит он, разворачивая джип. — Там я и живу.

— На Кинси?

— Да.

— Формально я живу на перекрестке, Макклинток, но Кинси все знают, поэтому я просто говорю это.

— Понял.

Я изучаю его профиль, горбинку на носу. Сильную челюсть. Щетину на шее и подбородке. Отражение в зеркале заднего вида, как маска, закрывает все, кроме его темно-карих глаз.

Удивительно, кабина джипа пахнет чисто, но по-мужски. Мускусный запах, как одеколон, а не как старые спортивные носки.

Меня так и подмывает подвинуться поближе, чтобы втянуть в себя его запах, но передумываю, потому что, Господи, я, должно быть, схожу с ума. Он не может мне нравиться.

Или может?

Черт, а если так?

До моей улицы жалкие три минуты, светящиеся окна нашего маленького арендованного дома — маленький маяк в конце дороги, ветхий, но причудливый.

— Вон тот. — Я показываю на крошечный белый домик на углу, тот, с ветхим сайдингом и сломанной сетчатой дверью. Наш домовладелец не стрижет траву и не чинит разбитое окно над кухонной раковиной, но в темноте ничего не видно.

Машины Донована и Ланы исчезли.

Должно быть, они на работе.

И все же над плитой горит слабый свет, тусклый, но теплый.

— Этот? — Ретт притормаживает перед моим домом и паркует джип. Его рука лежит на спинке сиденья, тело выгибается, чтобы посмотреть в ветровое стекло позади нас. — Видишь вон тот дом? Синий?

Я вытягиваю шею и щекой касаюсь его руки.

— Какой?

Такая чертова лгунья — я точно вижу, какой дом его, синий с черной отделкой. Когда его рука невольно касается моей шеи сзади, щекоча выбившиеся волосы…

Я дрожу.

— Вон тот, вон там. — Он считает дома между своим и моим домами. — Через девять домов. — Затем опускает подбородок и смотрит мне в глаза. — Каковы шансы?