Поэтому сама задаю вопрос:

— Та, кого ты подвозил к хрущевке, которая тебя с Демидом сравнила… Это была Малена?

— Малена, — подтверждает Глеб. — Я ведь наблюдал за вами с Демидом. И не представляешь моё удивление, когда я узнал твоё имя. А особенно отчество и фамилию. Уж в такие совпадения я не особо верил. Демид, его отец, Юдин. К этому времени у них довольно много дел общих появилось, а тут ещё и ты. Как думаешь, случайно ли Демид появился в твоей жизни?

Мотаю головой, верить не собираюсь в эту чушь, Глеб просто не знает, как мы познакомились и понятия не имеет, что такое настоящие чувства. Взаимные. Такие, как были у нас с Демидом. Он просто не понимает, не догадывается…

— Не веришь? — ухмыляется Астахов. — Конечно, это же я зло во плоти. Вот только пойми, твой Бронский ничуть не лучше меня. Он тоже рядом с тобой появился не просто так. Ты понимаешь это?

Не понимаю. И понимать не собираюсь.

Продолжаю качать головой из стороны в сторону, он не навяжет мне этот бред.

— Как хочешь, — пожимает плечами Глеб. — Но что-то мне подсказывает, твой дорогой муж по наводке папочки к тебе подобрался. Документы ему нужны были, которые Юдин разыскивал. А иначе, как они у него оказались?

— Для этого было необязательно жениться на мне.

— Всякое случается, Лика. Я вот тоже в свою же ловушку попал. Как идиот последний влюбился. Говорю же, дрянное это чувство — любовь. Планы переворачивает, заставляет рисковать. И дарит идиотскую иллюзию, что можно добиться взаимности.

Астахов делается мрачным.

— Обманом? — напираю и я. Он говорит, конечно, красиво, вот только умалчивает, насколько подло он поступил, добиваясь этой взаимности.

Глеб прищуривается.

— Раз ты такой откровенный сегодня, может поделишься, что вы вытворили с Маленой?

Астахов всё понимает. Я вижу по глазам, что он не ожидает, насколько раскроется вся правда.

— Лика…

— Ты разрушил мою жизнь, Глеб, — перебиваю его, взгляда не сводя и даже делаю шаг навстречу сама. — Ты задавал мне вопрос. Да, у меня к тебе появились чувства. Я тебя действительно ненавижу, — бью его в грудь ладонями. — Ненавижу! — срываюсь, не выдерживая напора собственных эмоций, отталкиваю Астахова, когда он пытается меня обнять за плечи, сбрасываю его руки. — Добился? Устраивает тебя такая взаимность?

Астахов снова пытается приблизиться, но я не даюсь, вырываюсь в очередной раз, случайно оступаясь, теряю равновесие, и вижу страх в глазах Глеба, он так быстро меня хватает, что я едва понимаю, что его напугало. Я упираюсь в самые перила, они в этой части невысокие и за спиной пустота. Вот только действует он интуитивно, не подумав, и сейчас, держа меня у края, у него есть возможность передумать.

Разжать руки и просто толкнуть.

Мы замираем, секунды кажутся вечностью, я даже не держусь за Глеба, инстинкт не срабатывает. Просто застываю, выставив перед собой ладони, а Астахов продолжает сжимать меня в объятиях, мне даже кажется, хватка ослабевает в какой-то момент, как будто он прямо сейчас разожмёт руки. Глеб наклоняется ко мне, но я точно не прижмусь, потому что в этом случае коснусь его губ. Или придётся его обнять.

Страха нет, нет и ничего, что может заставить меня поддаться и потянуться навстречу. Но Астахов вдруг сильнее притягивает меня к себе одним рывком и разворачивает лицом к перилам. Сам обхватывает меня за плечи, теперь со спины.

Держит, не отпускает.

— Мне жаль, — говорит он хрипло, и вот теперь замирает сердце. Когда набережная находилась позади, коленки не подкашивались, не было ощущения высоты. Не кружилась голова, от того, какими крошечными кажутся деревья внизу. А сейчас тело охватывает озноб. Даже вот так, спиной, чувствую, как колотится сердце Глеба, он сильнее сжимает пальцы: — Лика, мне жаль, — повторяет и добавляет: — Жаль, что ты меня боишься. Что можешь подумать, будто вред тебе причиню. Я подставил себя, отдал все эти документы и доказательства, что Демид не причастен к шантажу Юдина, и всё это не для того, чтобы сейчас тебя потерять, — делает паузу, усмехается. — Хотя это был бы выход. Ты так решила?

Просто молчу, меня начинает трясти, но Астахов сдерживает мою дрожь, притягивая к себе, наклоняется ближе к самому уху, и шепчет:

— Я люблю тебя, Лика. Слышишь? И это моё наказание.

Он делает паузу, мне кажется, я слышу, как он стискивает зубы, и уже считаю, продолжать не будет, но сделав усилие, всё-таки признаётся:

— И на обман пошёл, потому что у меня не было другого выхода.

— Был, Глеб. Мы могли остаться друзьями.

— И встречаться по выходным семьями?

Молчу.

— Я с ума сходил, Лика. И хотел во что бы то ни стало заполучить тебя. Это стало наваждением, навязчивой мыслью, я сам не заметил, как цель поквитаться с врагом превратилась в одержимость тобой. Я хотел тебя.

— Назло Демиду, Глеб…

— Ты меня не слушаешь, Лика, — обрывает он меня, голос повышает. — Не назло. А потому что смотреть, как ты улыбаешься ему, стало невыносимо. И то, что ты мне повода не давала, всем видом показывала, что даже мыслями ко мне не прикасаешься — всё это лишь напротив делало тебя желаннее.

Сдерживаю вновь подступающий приступ и сжимаю губы. Я бы всё отдала, чтобы Демид тогда не подошёл к джипу. Пусть бы с Оксаной остался, пусть не со мной, пусть улыбался бы ей и любил, и если бы мне пришлось изо дня в день смотреть на них, я бы скорее пожелала этого, чем никогда больше не иметь возможности услышать его вдох. Я просто хочу, чтобы он был жив. На глаза снова наворачиваются непрошеные слёзы. Всё могло быть иначе. Всё.

И если раньше истязала лишь себя, то сейчас имею полное право разделить вину ещё с двумя. Ошибку я тоже допустила тем вечером, и до беспамятства себя доводить меня никто не заставлял, но Глеб умело воспользовался моим состоянием и пусть не рассказывает теперь, что считал, будто я тоже о нём мечтаю.

— И кому из вас пришла в голову эта «замечательная» идея?

Я едва сдерживаюсь, чувствую, как Астахов напрягается. Нервны натянуты, провода оголены. Я вдруг понимаю, что Глеб по-прежнему меня к себе прижимает, и в его объятиях мне становится неуютно ещё больше.

Теперь от его близости, а не от высоты передо мной.

— Мне, — убивает Астахов своим спокойствием. В его интонации звучит еле уловимое чувство вины, небрежное, случайное. Как будто он не жизнь разрушил, а забрал последний кофе в автомате. — Малена хотела Демида, я — тебя.

— Всё это время, — глотаю эмоции, пытаясь озвучить догадки. Сжимаю кулаки до боли. — Все её действия — это ты? Она на тебя работала?

— На меня, — даже не собирается отпираться Глеб.

— И с Иваном связался по её наводке?

— По её.

Такие простые ответы, они как выстрелы на поражение. Один щелчок и сразу в цель. И шансов никаких.

— Парень, кстати, действительно на тебя в обиде. С готовностью вызвался поучаствовать в нашем с тобой «знакомстве», — бьёт наотмашь правдой Глеб. — Но когда я послал его за тобой в хостел, — говорит он, сделав паузу, а я замираю, — всё выспрашивал, насколько серьёзно настроен Юдин. Храбрился, крутым себя изображал, а глаза бегали. Переживал за тебя парень, первым хотел тебя найти. Твоё местоположение всё равно бы вычислили, позже, но мне нужно было, чтобы в то утро у тебя имелось алиби, и чтобы с пожаром тебя не связали.

Глеб снова замолкает, проводит руками по плечам, немного сдавливает их, я тут же вспоминаю, как Оксана уверяла, будто Ивана не посылала за мной в гостиницу… Выходит, она говорила правду. Усмехаюсь мысленно. Просто интересно, она за меня боялась, или гнева Демида. Глеб снова наклоняется и понижает тон:

— Вот, что ты творишь с окружающими, Лика. Просто не представляешь, какая ты… Не представляешь…

Глубоко дышу. Медленный вдох — продолжительный выдох.

— Я творю, — произношу, растягивая губы в нервной улыбке. — Я творю, — повторяю, пытаюсь отдышаться, закрываю глаза от порыва ветра, который бросает пыль в глаза. Качаю головой. — Вы совершали бесчеловечные поступки, Глеб. Вы ненормальные! Сколько времени вы потратили на свои идиотские цели? Вы жили чужими жизнями. У вас не было своих!