Не знаю, о чем собирается говорить Бронский, но уже хочу поскорее уехать, и лишь то, что надеюсь получить ответы хоть на какие-то вопросы, заставляет меня сейчас следовать за бывшим мужем.

Уже настраиваю себя на благополучный исход и почти выравниваю дыхание, уверенная, что ничего не произойдет, но у порога полутёмной прихожей снова возникает опасная ситуация.

Демид пропускает меня в квартиру и случайно задевает мою ладонь своей, мне, конечно, только этого и не хватает, но реагирую я интуитивно, одёргиваю ладонь, оборачиваясь на Бронского, и спотыкаюсь о порог: лучше бы если бы у Демида была плохая реакция, и он не обхватил бы меня за талию обеими руками, не прижал бы к себе, чтобы не упала, я бы никогда не поняла, как сильно он напряжен, и не услышала бы, как шумно выдыхает.

Я бы не впивалась пальцами в сильные плечи в попытке удержаться на ногах, а он бы не забрался внезапно одной рукой в мои волосы, притягивая к себе, и не наклонился бы к губам, не оставляя шанса для побега.

Но всё именно так и происходит, потому что у Демида эта чёртова хорошая реакция.

Уговариваю себя, что всё какой-то абсурд.

Не надо. Неправильно. Нельзя.

Должна его оттолкнуть, но просто не хочу. И врать себе не получается: прямо сейчас не только по-прежнему больно, мне ещё и хорошо. Пытаюсь думать о Глебе, о сегодняшней сцене у квартиры Чистяковой, но без особых усилий Астахов и Оксана исчезают, растворяясь словно ненужные помехи. На смену приходит чёткая картинка, настолько ясная и понятная, что тут же убивает своей резкостью — Демид меня целует.

А я не просто отвечаю, я стремительно плавлюсь в его руках, окончательно отбрасывая мысли, которые так и не смогли помешать поцелую. Глупое сердце разносит ударами грудную клетку, по телу проносится дрожь, упираюсь ладонями в сильную мужскую грудь, и Демид всё же отрывается, так же резко, как и прижался, он едва сдерживается, и кажется, готов снова наброситься на мои губы, но ловит мой взгляд и застывает.

Я действительно только сейчас понимаю, что этого нельзя было допускать. Ни при каких обстоятельствах. Но пульс со мной не согласен, он пускает по телу мягкую дрожь, от которой и томительно, и страшно. Очень хорошо понимаю простую истину: у Демида инстинкты, у меня — чувства.

Дверь захлопывает громко, она с силой ударяется и разносит по прихожей эхо. Я же, словно отмираю, берусь за ручку, считая, что нужно отсюда уходить, бежать, не оглядываясь, но Демид меня перехватывает:

— Не спеши, — мрачно произносит он и указывает взглядом в сторону арки. — Это больше тебе нужно. И твоему парню.

Он впервые не называет Глеба по имени, ждет пока решусь, а я глотаю горечь, так и не дав прорваться ей наружу. Ладно, Лика, ты уже здесь. И уже позволила ему себя поцеловать. Куда уж хуже.

Сжимаю губы и ручку двери отпускаю.

В кухне у Демида пустынно, невольно оглядываюсь и отмечаю, что всё по-прежнему, но одновременно по-другому. Без фото, без картин, без мелочей: всё как-то безжизненно, серо, уныло. Нет того уюта, который я создавала. Хочется подытожить: квартира холостяка, но вряд ли отсутствие постоянной девушки приносит радостные мысли.

Может быть, и холостяк, но найти компанию на ночь для него явно не проблема.

Занимаю место за столом, Демид, не спрашивая, принимается возиться с кофе, теперь он стоит спиной: разглядываю его широкие плечи, спину, ловлю каждое движение, заранее знаю, что он сделает в следующий момент.

Вскоре он ставит передо мной чашку капучино и садится напротив.

В воздухе повисает неловкость, которая никуда и не исчезала, но сейчас к ней прибавляется чувство вины: от Астахова я съезжаю. Ничего у нас не выйдет.

Демид смотрит на часы:

— Что-то твой Глеб не спешит на встречу.

— Прошло не так уж много времени, — возражаю, защищая Астахова.

В голосе Демида пренебрежение, и я не знаю, к чему больше относится эта неприязнь, к самому Глебу, или к тому, что его девушка только что отвечала на поцелуй другого мужчины. Если Бронский это сделал специально, если он всё это намеренно…

Чувствую себя паршиво как никогда.

Даже понимая, как сама облажалась, хочу притронутся к своим губам — они горят от поцелуя до сих пор, но обрываю свои же мысли, наталкиваясь на потемневший взгляд:

— Он тоже тебе доверяет? — мрачно ухмыляется Демид.

Камень летит точно в цель, но я смотрю в упор, выдерживая удар:

— Тебя это так заботит?

Не думаю, что Бронский переживает за Глеба, сама эта мысль абсурдна, а значит, что-то за этим обязательно последует. Он опирается локтями на стол:

— Твой парень влез, куда его не просили. Вопрос в том, послушает ли он тебя.

— Хочешь через меня ему что-то донести?

Даже удивляться не пытаюсь — Демиду плевать, какие у нас взаимоотношения с Глебом. Его волнуют дела и никак не то, что у нас с Астаховым не всё гладко.

— Донести хочу, — звучит ответ, подтверждающий мои выводы. Я тут же вспоминаю, что именно Астахов говорил про Юдина. Выходит, тот действительно поддержка Бронского? Если этот Мирослав так опасен, что тогда рядом с ним делает сам Демид? — Но донести не до него. Так точнее, — добавляет он, прерывая мои мысли.

И смотрит так пристально, что становится невыносимо.

— Так расскажи.

— Наберись терпения, не все в сборе, — явно не собирается идти на уступки Бронский.

И теперь я не удерживаюсь от комментария:

— А Оксана приглашена на наш семейный обед?

Демид замирает, прищуривается:

— А её это не касается.

Да, конечно! Даже губы в улыбке растягиваю и бью в ответ:

— У тебя от неё тоже секреты?

Бронский на удивление расслаблен, если его и задевает вопрос, то вида он не показывает, даже с интересом разглядывает мои глаза. А потом наклоняется и произносит:

— Не такие, как у твоего парня.

— И что он скрывает? — подаюсь немного вперед, киваю, зная, что обычно это срабатывает, и я по обыкновению получаю от собеседника утвердительный ответ. Но не сейчас.

Демид лишь ухмыляется и тоже подается вперед.

— А это уже не ко мне вопрос.

Бронский умолкает, ждёт моей реакции, и она, конечно, следует.

Его спокойствие добивает, он море во время штиля, обманчивое, таящее в себе опасность, а я тонущий корабль, посреди этого умиротворения. Ухожу под воду, так и не зная причину крушения.

— Но ты ведь в курсе, что происходит, чёрт возьми! — не выдерживаю всё же. — Ты ненавидишь меня, портишь мою жизнь, выгоняешь из города, а потом внезапно спасаешь, но молчишь! Зачем ты всё это делаешь, Демид? Ответь, потому что я не понимаю.

— Не понимаешь? — довольно искренне поднимает брови. Если и играет, то очень хорошо. — Возможно, не всё. Но вид не делай, что не знала, с кем спуталась.

Я действительно удивленно распахиваю глаза. Мотаю головой по инерции:

— Ты о чём?

— Будешь утверждать, что впустила в наш дом человека, с которым была не знакома? — снова этот взгляд, пронзительный и жестокий: в наш шаткий мир стучится прошлое. — Или скажешь, что спуталась с ним, совершенно не предполагая, кто он?

— Ты прав, не едва, но это не…

— Не то, что я думаю? Лика, брось.

— Я действительно знаю его давно.

— Избавь меня от подробностей своих измен, мне неинтересно, — даже головой качает, а я снова задыхаюсь: так долго убеждала себя, что нужно смириться, но Бронский намеренно окунает меня в то отчаяние.

— Всё не так было, Демид. Ты же меня ни разу даже толком не выслушал.

Сердце колотится слишком быстро, оно очень хорошо всё помнит, оно слишком много знает. И даже то, что я вообще говорю сейчас с бывшим мужем — уже событие невообразимое. Обычно всё заканчивается молчаливыми упреками, и я действительно сделала Демиду больно.

Только и он легко от меня отказался. Так просто: без разбирательств и возможности всё объяснить.

— Всё это в прошлом, — прерывает он опасный разговор. Сердце падает в пятки, Бронский снова закрывается. Опирается спиной на стул, скрещивает руки на груди, принимает расслабленный вид, но теперь я точно знаю, как он напряжен. Вместо расслабленных рук — пальцы, сжатые в кулаки.