А я не выдерживаю:

— У тебя ещё полчаса, — говорю спокойно, но совсем не дружелюбно. — И тебе придётся рассказать, какого чёрта ты задумала, потому что я никуда не уйду, пока не выясню это. Так что решай, как долго ты готова радоваться моему пребыванию здесь.

Оксана приподнимает брови, так натурально, что это даже раздражает, девушка не из тех, кто способен свернуть горы на своём пути, это бесспорно, но такой тип людей и отличается своей показной жертвенностью. Найти помощников и действовать с их помощью, отвлекая от себя внимание — вот, во что я готова поверить.

Она опускается обратно на стул.

— Я ничего не задумывала. Не понимаю, о чём ты, Лика.

— Тогда почему не сказала, кто именно приходил к тебе с просьбой?

Девушка бледнеет, я вижу, как она берёт себя за запястье — нервничает и пытается успокоить пульс. Видит, что я обращаю внимание на это, и руку отпускает.

— Может, ты забыла, кто такой Иван? — не даю ей прийти в себя.

При упоминании имени нашего общего знакомого Оксана дёргается, может быть, она снова решает, как увильнуть от разговора, но я напираю:

— Расскажи мне, как так вышло, что человека, который испытывает ко мне неприязнь, ты спутала с тем, кто добра мне желает?

— Откуда ты про него знаешь? — девушка даже плечи опускает, словно смирившись, что её ложь открылась. Не знаю, на что она рассчитывала, сдавая меня, ведь должна была понимать, что сопоставлю её звонок и появление Ивана у меня в номере.

— Потому что он сам ко мне пришёл или ты думала, не пойму, кто его ко мне послал?

— Но я не… Подожди, когда ты его видела?

— Сегодня ночью, и не делай вид, что не знаешь. Иван, угрожая пушкой, доставил меня Юдину. Так себе забота, не находишь?

Что-то не так. Во взгляде Чистяковой появляется страх, но боится она явно не меня. Быстро поднимается, подходит к ряду шкафчиков, там, на столешнице лежит её телефон, его она и берёт. Быстрые удары пальцев по экрану, и она прикладывает телефон к уху. Видимо, ей не отвечают, девушка резко оборачивается, словно только сейчас вспоминая, кто у неё в гостях, и мобильный опускает.

— Он что-то говорил? Почему ты решила, что это я?

— Почему я должна думать иначе? — брови всё же поднимаю.

— Лика, понимаю, что ты думаешь, но всё совершенно не так. Я к тебе его не посылала, ведь даже не знала, куда ты отправилась.

Снова недоумение на лице.

— Тогда почему ты так боялась сказать мне правду? Поделилась бы по-дружески, что меня давний неприятель разыскивает? Что тебя остановило, не объяснишь? Почему ты мне соврала?

Чистякова подходит к столу, кладёт телефон и опускается на стул, трёт лицо, а потом поднимает взгляд:

— Да, я не сказала тебе про Ивана, он интересовался тобой, но вчера я ему не звонила и помощь тебе предлагала искренне.

Она делает паузу. Вижу, что девушка по-настоящему напугана, и не понимаю, что её так взбудоражило. Кому она звонила? Чего боится?

— Я правда должна срочно идти, оставайся здесь, моя смена заканчивается в девять, потом я свободна, от Крепостного до дома минут двадцать, мы обязательно поговорим.

Замираю:

— Ты снова работаешь в студии?

Оксана кивает.

— Решила вернуться. К тому же нужен был второй администратор.

Девушка смотрит виновато, хотя отчитываться передо мной не должна. Значит, она снова работает у Демида…

Впрочем, их сближение для меня не новость, тогда чему удивляться?

— И всё же поговорить придётся сейчас.

— Я очень хочу тебе всё рассказать. Поверь мне, Лика. Хочу. Но…

Она делает паузу.

— Но… — подсказываю ей.

Закрывает на мгновение глаза и выдыхает, устало ставит локти на стол и кладёт голову на ладони, закрывая лицо.

— Я не могу.

— Тогда я помогу, — произношу после паузы. Девушка поднимает глаза, а я продолжаю, взгляда не отводя: — Дело в Демиде?

Она молчит, но здесь и так всё понятно. Глаза Оксаны наполняются слезами, но я не собираюсь её успокаивать, напротив, понимаю, что должна довести разговор до конца, даже если девушка в обморок соберётся падать.

— Тебе ведь всегда нравился Бронский, так? Теперь он свободен, мы не вместе, добилась своего?

По щекам Чистяковой начинают скатываться слёзы, я хотела бы подробностей, поэтому продолжаю напирать, игнорируя чувство жалости:

— Тогда что снова не так? Почему ты хочешь разрушить мою жизнь? Я тебе больше не помеха, тогда какого чёрта, Оксана?

Теперь она принимается мотать головой. Я же продолжаю, чувствуя, что она уже на пределе, нужно лишь зацепить за больное:

— Давно ты меня ненавидишь? Может быть, что-то было, пока… пока я была с ним?

Мне не нравится мой последний вопрос, более того, понимаю, почему не хочу его задавать — просто не желаю верить в утвердительный ответ. И если он прозвучит, я потеряю то малое, что у меня остаётся: мою веру в прошлое.

Да, у нас с Демидом вышел громкий разрыв, но всё, что было до, нашу семейную жизнь, я закрыла на замок, повесив табличку «запретная тема». Хочу оставить там всё, как есть.

Хотела. А сейчас вижу, как Оксана сдвигает брови и понимаю, что последовать за эти может, что угодно.

— Да, я люблю его, — сдается она и снова закрывает лицо руками, продолжая шептать: — Люблю… Очень люблю. Ты не понимаешь…

Мне нечего на это ответить. Конечно, подозревала, что у неё к Демиду чувства, но не ожидала, что такие. Она не просто испытывает к нему интерес, она его любит. И как бы я не хотела сохранить хладнокровие — не выходит. Сердце всё равно упрямо сжимается, тянущее чувство обволакивает горечью. Я тоже.

— И давно?

Чистякова опускает ладони и, даже не вытирая слёзы, смотрит мне в глаза.

Я устало выдыхаю набранный в лёгкие воздух.

— Пока вы были вместе… — тихо начинает Оксана. Она словно сдаётся, сбрасывая груз, который был ей дорог. Сжимает губы, но всё же снова продолжает: — Поверь, у меня и мысли не было, что это возможно. Что он и я… Когда-нибудь вот так… То есть я, конечно, хотела, но не думала, что вы когда-нибудь расстанетесь… Прости.

Сбивчивый рассказ Чистяковой большой ясности не вносит.

Замираю, ожидая продолжения. Мне уже больно от того, что я могу узнать, но если всё связано, я должна её выслушать до конца.

— Мне ничего не оставалось, как просто быть рядом с ним, когда вы разошлись. Было тяжело смотреть, как он… — девушка глотает слезы и снова произносит: — Как он пытается тебя забыть, но я терпела все, притворяясь, что всё нормально. Что я просто подруга, которой он может что-то рассказать, прийти, если ему плохо.

Нахожу в себе силы, не цепляться за царапающую правду. Оксана хотя бы может позволить себе дать волю эмоциям. У меня такой возможности нет, поэтому я сжимаю руку в кулак до боли, ногти впиваются в ладонь, и это даёт силы задать следующий вопрос.

— И что подвигло тебя к тому, чтобы вспомнить обо мне сейчас?

Оксана взгляда не сводит, в её глазах отчаяние, но я ничем не могу ей помочь. И плечо не подставлю. Она снова выдерживает паузу и всё же продолжает:

— У меня появилась надежда. У вас всё давно закончилось, а у нас… у нас только начинается… — Оксана всхлипывает, закрывает рот рукой. Я пытаюсь сохранить спокойствие, но внутри всё бушует.

Её «только начинается» прибивает сверху, обрушивается плитой, не дает вздохнуть.

«У меня с Оксаной ничего не было, но не факт, что не будет», — услужливо подсовывает память и ответ Демида.

Я вполне смирилась с тем, что Бронский всё это время ведёт разгульный образ жизни, наши пути разошлись. И вполне понимаю, что он мог хоть каждый день менять девиц. Но если у него зарождаются чувства к Оксане…

Даже внутри себя закончить фразу не могу.

Чувства.

Это посерьезнее интриг на один раз.

Я на время просто утрачиваю способность говорить, это оказывается сильнее меня. Считала, что придя сюда в прошлый раз и увидев Демида, уже ничему не удивлюсь и смогу любую новость принять, но сейчас во мне словно по очереди обрываются последние струны, которые и до этого были тонкие, мне кажется, я даже слышу, как они рвутся, звеня в ушах нарастающим гулом. И всё, что мне хочется, просто остановить поток мыслей, отключить чувства, перекрыть доступ к эмоциям.