— Было. И сейчас важно, — шепчет он и теперь выпрямляется. Мимолетный намек свое дело делает — по позвоночнику проносится дрожь. — Но объяснять тебе ничего не нужно, ты права. Это ничего не изменит.

Он подносит чашку к губам, делает глоток, по-прежнему взгляда не сводя. И отставляя кофе вновь, опирается двумя руками на столешницу так, что я оказываюсь между ними. Собраться я не успеваю — Демид разрывает тишину, словно новым выстрелом:

— Ты его хотя бы любила?

Воздух тяжелеет, внутри всё сковывает вмиг — мои чувства не имеют никакого отношения к Глебу.

Делаю глубокий вдох, наполняя легкие воздухом, бросаю взгляд на губы Демида, и возвращаясь вновь к карим глазам, на выдохе произношу:

— Я никогда его не любила, Демид, — отвечаю на вопрос, который даже звучит неуместно. — И не люблю, — добавляю и взгляд теперь не отвожу. Я хочу, чтобы он знал — в моем сердце никогда не было другого. На мгновение вижу боль в темных глазах, хватаюсь за неё, как за спасение.

И тут же проносится простая мысль — он тоже чувствует.

Вижу это или хочу в это верить, но не успеваю толком всё осмыслить, потому что Демид закрывается, снова надевая маску безразличия — продолжения не будет. Пульс бьётся в висках, сердце колотится как сумасшедшее, как будто на мгновение дали надежду, чтобы снова её безжалостно отобрать — мне не пробить его броню, сколько бы приемов не знала, сколько бы умных книг не читала — тут я бессильна.

И пусть откровенного разговора не выходит, но всё же кое-что я из нашей беседы выхватываю.

Я чувствую, что небезразлична ему, не могу знать, в каком качестве, и не стану утверждать, что у нас когда-нибудь получится всё вернуть. Возможно, он вообще решает отсечь прошлое и окунуться в новые отношения без груза предательства в прошлом.

Год — достаточный срок, и если Демид всё это время просто жил в свое удовольствие, то в теперь он вполне может быть готов к новым отношениям. Потому что и сам не прочь остановиться после года разгульной жизни. Вот только не со мной.

Но сегодня он здесь. И хоть закрывается, но вижу, что ищет в моих словах ответы на свои вопросы, которые звучат лишь между строк. А это значит, ему не плевать. Не плевать, чёрт возьми! Эта осознание будоражит, сводит с ума и вновь бьет правдой по щекам.

Демид, вполне возможно, здесь по простой причине — тоже хочет поставить точку в нашей незавершенной истории. Только я за новую страницу, а он, быть может, рассчитывает на яркий финал, чтобы «книгу» закрыть и поставить на полку.

Собственное бессилие убивает — я не могу его удержать. Бронский из тех, с кем невозможно играть, и предугадать действия тоже без вариантов. Готова ли я его отпустить? Внутри себя. Понять, что навсегда. Готова?

Пока что нет, не прямо сейчас. Пока он в жалких сантиметрах от меня, пока я могу прикоснуться, лишь руку протянуть и снова обнять, прижимаясь к его груди — не готова. Эта мысль вызывает горечь, но несмотря на тоску, я близка к тому, чтобы разжать пальцы. Если он этого по-настоящему хочет.

Демид, отталкиваясь от столешницы, теперь выпрямляется, а я всё ещё чувствую на себе его дыхание, наваждение отпускает медленно. Он всё ещё близко, но уже неумолимо отдаляется. Но как же хочется его просто притянуть к себе. Ещё немного задержать, хотя бы на пару часов, не думаю, что у нас много времени. К сожалению, это хорошо понимаю, и иллюзий нет. Я большая девочка.

— Ты права, Лика, — устало произносит Бронский, внезапно прекращая затянувшуюся паузу. — Дело не только в тебе.

Он качает головой, руки он засовывает в карманы джинсов, замечаю, что взгляд исподлобья меняется, и я понимаю, что тема сейчас сменится:

— Есть кое-что, что ты должна знать.

А потом разворачивается и теперь занимает место за столом. Взглядом он предлагает расположиться тут же. С удивлением смотрю на него, чувствуя волнение, Демид меня не балует откровениями — и каждое его слово для меня открытие. Беру две чашки и сажусь напротив. Подвигаю одну к нему, звук эхом разносится по комнате, и Бронский поднимает на меня взгляд.

— Ты помнишь наше первое свидание? — интересуется так просто, что я замираю. Не понимаю, почему Демид задает этот вопрос, и поднимаю брови. Он ещё спрашивает… Да я вряд ли вообще когда-нибудь забуду.

— Помню, — отвечаю коротко, унимая эмоции от внезапных воспоминаний.

Демид опирается на стол локтями, пристально меня разглядывает.

— Ты интересовалась заброшенным районом.

— Который после сгорел, — киваю снова.

— Ты говорила, вы там жили.

Просто молча прищуриваюсь. Демид внимательно изучает меня глазами, он как будто снова ищет ответ на вопрос, о котором я даже не догадываюсь. А потом глубоко вздыхает и продолжает:

— Юдин об этом знает и ищет кое-какие документы, — он делает паузу, а я хмурюсь. — Они ему необходимы для продолжения проекта, который должен быть построен на этом месте. Точнее, ему нужно их изъять для успешного продолжения работ.

— И причем здесь я? — непонимающе поднимаю брови. Ловлю очередную ухмылку.

— Потому что считает, ты можешь что-то об этом знать. И есть основания.

Глаза округляются непроизвольно:

— Он меня с кем-то путает.

Демид игнорирует моё недоумение. Пристально рассматривает мои глаза, и всё же отвечает:

— Это вряд ли. К тому же, кое-кто делает всё, чтобы он думал иначе.

Минуту мы ведем безмолвный диалог, Бронский этой паузой дает мне самой прийти к ответу, и когда я его нахожу, крепче сжимаю чашку в руках и произношу:

— Глеб?

Вижу, что попадаю в точку, и в голову врываются сотни вопросов. Мысли хаотично обдают то холодом, до жаром. Я вспоминаю, намеки Астахова, что Мирослав меня больше не потревожит, но всё равно не вижу в этом очевидного ответа. Допустим Глеб что-то нарыл на Юдина, но при чем здесь я до сих пор неясно.

— Зачем ему это?

— Интересный вопрос, — снова получаю взгляд в упор. Замечаю на лице Демида тень недоверия. Мне прямо сейчас кажется, что он словно прощупывает, проверяет на достоверность мои эмоции. Он мне не верит? Не верит, что я действительно ничего не знаю? — С одной стороны, Мирослав действует без церемоний, — тем временем продолжает Демид, всё ещё оценивая мою реакцию. — И его предположения, что вы вместе что-то задумали, уберегает и тебя от его определенных действий. Можно решить, что Глеб тебя таким образом оберегает, — за ухмылкой Демида следует мрачный взгляд.

Теперь по позвоночнику пробегает холод — факт очевидный, этот Мирослав способен на многое, ради достижения цели. Особенно если дело касается больших сумм.

— Но ведь Юдин может легко понять, что я не в курсе. Да хотя бы просто спросить. И откуда бы мне вообще это знать.

— Допустим, ты понятия не имеешь о происходящем…

— Так и есть, — говорю уверенно. Демид непоколебим, но не спорит:

— Хорошо, — кивает, соглашаясь пока что только внешне. Что он на самом деле думает, я знать не могу. — И что бы ты сделала, если бы он напрямую поинтересовался у тебя бумагами?

Закусываю губу:

— Попыталась бы выяснить, почему он считает, что у меня эти документы могут быть.

— Ты бы принялась их искать, — кивает Демид. — За тобой бы, разумеется, проследили, но в этом есть риск. Если ты не в курсе, могла бы нарыть что-то, что Юдину не понравилось бы. Вариант, что ты действительно осведомлена и заодно с Глебом, сделал бы тебя более осторожной, и до бумаг добраться стало бы в разы сложнее. Куда проще было за тобой наблюдать и сначала выяснить, что ты знаешь.

Теперь понимаю, к чему он клонит. Юдин не знает, в курсе ли я, что эти документы существуют, что в принципе так и есть. Занимая позицию наблюдателя можно очень много выяснить перед тем, как действовать, сбор фактов для полноты картины верная стратегия в ряде случаев, я и сама так делаю, правда в совершенно других сферах, но мои действия безобидны в отличие от того, чем занимается Мирослав, и у него достаточно полномочий для более быстрых решений.