Егор бросил известный портфель на капот кабриолета. Притянул меня к себе. Поцеловал.

— Перестань и рассказывай! — я отодвинулась настолько, насколько позволили его руки.

— Как же я тебя оставлю? Три месяца! Ты забудешь меня совсем, — он снова полез губами мне в шею.

— Рассказывай! Мне интересно, — я смеялась и пыталась уворачиваться от его мягких горячих поцелуев.

— Как пацан, — признался доктор сам себе. Убрал лицо, но из рук не выпустил. Сказал сердито: — Я видел утром, насколько тебе интересно. Глаз своих зеленых не отрывала от старого шарлатана. Поманил бы ногтем, помчалась бы, сломя голову, четвертой женой в его гарем.

Егор заглядывал в мое лицо, искал реакцию на свои горькие слова. Как пацан. Это он верно подметил.

— Почему шарлатан? — я не стала впадать в мутный разговор про жен. — Он снял приступ у Кристины одной левой. Я видела собственными глазами.

— Это он может. Мигель — человек неординарный. Я давно его знаю.

— Почему он не вылечит Кристу? — задала я бродивший подспудно во мне вопрос.

— Потому, что, золотце мое, нельзя сделать то, что сделать невозможно. Никакой волшебник не в состоянии восстановить разрушенное. Нельзя отрастить отрубленную руку заново. Можно только научиться жить с одной рукой. Сердце — непарный орган. Где это чертово такси? — Егор снова посмотрел на часы.

— Ты не рассказал про себя! — возмутилась я.

Егор вздохнул и поморщился, как от кислого.

— Моей пациентке поставили сложный диагноз. Я не хотел оперировать, шансы: тридцать против семидесяти. Честно говоря, я не давал и десяти на удачный исход. Предложил терапию. Но дама попалась богатая. Они все искренне верят, что за деньги можно купить удачу у господа бога. Насели со всех сторон. Клиника, деньги, угрозы. Я разозлился и отказался наотрез. Пусть ее зарежет кто-нибудь другой. Мало что ли хирургов на планете? Лола, садись за руль. Я опоздаю на самолет.

Я кивнула, и мы понеслись. С гор выполз холодный сырой туман. Старенький движок кабриолета отважно гудел во влажной атмосфере нашей гонки. Забыл чихать и пугать провалами. Выдавал пять тонн оборотов, как молодой, резвый конь.

— Сделай милость, входи в повороты четче, — приказал уверенно доктор. Строчил претензию перевозчику с холодной яростью. Таскало его из стороны в сторону, в буквы на экране не попадал. Разговаривать в ледяном свисте открытой машины не получалось. Слова залетали обратно в рот.

Огни промокшего здания рассеивал туман. Аэропорт заплаканно отменял вылеты. Природа своеобычно плевала на расписание.

— Тридцать пять минут до посадки. Жди меня здесь. Подними верх машины и вытащи пальто из портпледа, — распорядился мужчина и побежал к стеклянным дверям, прикрывая голову портфелем. Дождь.

— Я вернусь двадцать пятого. В Рождество. Я позвоню. Вечно у тебя нет телефона! Я позвоню Кристине. Лола, я тебя прошу подумай над тем, что я сказал! Будь, хоть в кои веки, серьезной! Я люблю тебя! — говорил быстро Егор, вытаскивая вещи из багажника. Слава богу, его рейс не отменили.

Он прижал меня к себе. Прощаться. Я приняла все положенные поцелуи и постаралась ничего не пообещать. Удалось.

Машина задергалась на подъеме и заглохла. Я глупо посмотрела на стрелку бензобака. Ноль. Вот это я попала. Включила аварийку. Обняла себя за плечи и стала ждать неизвестно чего. Телефона снова нет со мной, как нет. Надо выйти под дождь и отдаться на благородство ночной трассы. Не хочу. Тепло быстро улетучивалось свозь щели старого верха. Приятный мужской голос пел про Елисейские поля в синей подсветке панели. Влажный воздух неумолимо пролезал под тонкое сукно пальто доктора.

Я пошарила в бардачке. О! дешовский пластиковый плащ ярко- желтого цвета. Я натянула его поверх пальто. Вышла на холод внезапно подкравшейся осени. Голосовать.

Разные и красивые машины неслись мимо. Этот короткий виток дороги не охранялся злым глазом камеры. Водители честно жали на газ. Брызгали равнодушно водой на мои аварийные огни. Надежда медленно, но верно обещала капец. Я прислонилась к холодному крылу моей машины и опустила онемевшую руку. Сунула ладони подмышки, грея.

Лето закончилось. Зима, как не уворачивайся, наступит даже здесь в субтропиках. Рассудочный Егор влез в меня, как слон в известный магазин. На душе было муторно. Под стать погоде. Я знала это чувство за собой. Жизнь прижимает меня собой к холодной стенке. Накроет скоро.

Черная тойота проскочила. Потом, слепя красным светом, сдала назад. Встала впереди на обочине и заурчала теплом дизеля.

— Что случилось? — шофер опустил стекло и выглянул под дождь.

— Бензин кончился, — крикнула я в шум дороги.

Хлопнула дверь слева от водителя. Мужчина направился ко мне.

— Каждый раз, когда я вас вижу, Лола, вы меня удивляете…

Рыжий чужой кот нахально пересекал лужайку по диагонали. Равнодушная грация покоя. Брезгливая поступь мягких лап в сыроватой траве. Секунда и все переменилось в расслабленном движении вора. Притянул полосатое тело к земле и попер беззвучно. Пестрая птаха, не замечая угрозы, счастливо ныряла клювом в мелкое озерцо на газоне. Водичку пила.

— Смотри, вот наглец! — обернулась я.

Гуров встал из-за письменного стола. Нехотя оторвал глаза от бумаг. Снял очки. Подошел и обнял меня сзади. Дунул в кудри волос, чтобы не мешали смотреть.

— Что там?

Красный в хищных узорах зверь выбросил себя вперед почти неуловимым движением. Шух! И все было кончено. Только перышки взлетели мелкими брызгами. Неприятный хруст кошачьего пира. Скорость охоты и мгновенная смерть. Победа и довольное чавканье.

— Уже ничего, — вздохнула я. Птичку жалко.

Кот умывал морду лапой снова скучно и презрительно. Не мы такие, жизнь такая. Оставшиеся пока еще в живых кандидаты на обед звонко пиликали песенки в густой листве грецких орехов. Вилла доктора молчала пустыми окнами.

— Завтра тридцатое число, — проговорил Гуров, возвращаясь к столу. Дела у него. Генерал. Сел и повертел в пальцах очки в тонкой оправе черного цвета. Ему идет. — До конца октября я буду наезжать по выходным. Потом полностью переберусь в Столицу до весны. Не желаешь уехать со мной? Подумай, пока есть время.

Четыре уикенда подряд Гуров появлялся на побережье. Вызванивал меня через общий телефон в гостинице и водил по разным вкусным местам. Кормил и не прикасался не то что пальцем, даже намеком.

Тридцать дней одна. Отель, караоке, болтовня Кристины, игры в пазлы с Киром. Стирка, полы, посуда. И никакого приличного запаха рядом. Только бесконечно выжидающие черные глаза. Никогда. Я в своем уме, как любила повторять моя Аля: мне здесь жить.

Генерал сообщил, что у него отпуск, и я сдалась. Неделю целую ночую тут, в его удобном доме. Хорошо здесь. Спокойно. Аккуратный секс и полезная еда. Разговоры тихие, осторожные ни о чем. Толстею. Криста одобряет. Молча улыбается на мои ежевечерние уходы. Не пытается вести душеспасительные беседы, как тогда с Егором. Про богатых мужиков и глупых девочек-котят или людей другой породы. Доброй женщине нравится обстоятельный генерал. Хотя она Гурова в глаза не видела ни разу, только голос в телефоне, но ценит его заботу о бедной мне. Безупречная еврозадница Егора растаяла в недешевых закоулках старушки Европы.

Я залезла к нему на колени. Гуров поцеловал меня в висок. Добрый господин охотник снова со мной. Зачем это ему? Не распространяется про дальнейшие планы. Молчит, не хуже меня. Научился. У меня? Да ладно, Гурова учить — только портить. Выжидает.

— Я не знаю. Честно. Я не могу снова бросить Кирюшу. Не могу, — призналась я. О главном для себя. Под моим задом молчали удобные бедра. Хорошо сидеть. Спокойно. Надолго ли меня хватит?

— Поэтому я говорю заранее, за месяц. У тебя есть время, чтобы решить. Это ведь не твой ребенок. Вспомни, девочка моя. Это ребенок Кристины. Она его любит и воспитывает отлично. Ты сделала для них все, что могла. Это их жизнь. Пора начинать жить своей, собственной. Разве я не прав? — мужчина погладил меня по голове. Господин добрый охотник уговаривал глупенькую Красную Шапочку. — Курортный сезон скоро закончится. Наступит зима. Что ты будешь тут делать?