Крик ребенка позвал меня вниз. Я полетела. Кирилл тыкал ногой в собаку. Пепа валялась на спине. Подставив беззащитное брюхо новенькому кроссовку. Лежала и писалась от страха.

— Она нассала в комнате! Я наступил! Мой найк! — орал истошно Кирилл. Продолжая тыкать ногой в обнаженный собачий живот.

Я схватила его за шиворот и бросила на кровать.

— Ты понимаешь, что нельзя бить того, кто не может дать тебе сдачи! Нельзя! Тупо невозможно! — орала я, забыв про уши кругом. — Это же Пепа! Наша Пепа! Ты — мужчина! Ты большой и сильный! Ты — человек! Она — только маленькая собака! Живая! Маленькая! Доверяет тебе! Нельзя! Бить ее нельзя!

Слезы вырвались из меня страшной усталостью. Я стекла на пол и прижала собачье сердце к себе. Как они все мне надоели! Все-все-все! Дождусь Кристину и свалю отсюда нахрен! Пепка быстрым горячим язычком слизывала соленую воду с моих щек. Меня трясло от ужаса безысходности. Кирилл, такой. Монстр. Маленький злой монстр.

— Прости меня, пожалуйста. Я больше так не буду. Прости меня, пожалуйста, я больше так не буду…

Я оторвала взгляд от пола. Мальчик стоял на коленях между своей кроватью и моей раскладушкой, опустив голову, и бубнил, как заведенный. Я обомлела. Просто пошевелиться не могла. Господи! кто же его так научил? В какую гребаную башку зашла эта дикая рабская хрень? Лобастая, умная голова ниже опущенных плеч. Ручки нервно сжимают край футболки. Подошвы найковских кроссовок застыли напряженно. Носки вместе, пятки врозь. Сердце громко дзынькнуло и разбилось. Осколки опали серым пеплом. Я усадила ребенка на колени, обняла и прижала к себе. Сунула собаку в детские ручки. Пепа! Щедрость собачьего сердца неисчерпаема. Всепрощение бесконечно. Язык в носу, в губах, в ушах ребенка. Забыла все раз и навсегда. Как не было.

— Фу-фу! Дура, отстань, — Кирюша счастливо подставлял лицо навязчивым собачьим поцелуям. Я поняла. Его личные звери спрятались. Уползли. Чтобы вернуться в любой момент. Затаились. Ладно.

— Не называй ее дурой, пожалуйста. Ее зовут Пепа, — машинально поправила я.

— Ты моя свиночка Пепочка, — гладил ласково собачку Кирюша. Добавил. — Надо ее помыть. И пол.

Я кивнула обреченно. Голова разболелась страшно. Со стороны ресепшена раздались голоса. Снова на повышенных тонах. Сегодняшний дурдом продолжался.

Молодожены громко ссорились. Прямо в общем холле. Орали друг на друга так, словно прожили вместе двадцать лет. Только третьего дня заселились в лучший номер наверху. Люкс, как гордо именовала его Криста. Два дня совсем не выходили наружу. Трахались, как кролики. Сегодня выползли на пляж и на тебе.

— Ты смотрел на нее!

— Я не смотрел!

— Нет, смотрел! Пялился все время!

— Нет!

— Да!!!

И дальше по кругу. Красная от солнца и ревности бледнокожая блондинка, худенькая и нервная. Зелененькое парео на минусовом номере груди и скромненькой попе. Ее новорожденный супруг лез в глаза проходящим мимо гостям крепкой задницей в красных плавках и разноцветными рисунками на разных частях накаченного тела. Кто кого подцепил и как?

— Ребята, успокойтесь, пожалуйста, поднимитесь к себе… — доброжелательнейше улыбаясь, завела я примирительную песню.

— Пошла на х… — яростно ответила мне девушка. Прелестно.

— Не ругайся, зая, не надо, — проговорил парень вполне спокойно.

— Ты мне еще будешь указывать! Хочу и ругаюсь! — не снижала звука и темпа барышня.

— Пойдем наверх, зая, — парень легко закинул на плечо супругу. На правильном лице его не отражалось ничего. Даже скуки. Унес.

Через час девица вышла в костюме снова цвета молодой жабы с кисло-волевым выражением на слегка обгорелом лице. Чемодан скрипел колесиками следом.

— Я вернусь, — бросила слова, не удостоив ни жестом. Такси увезло ее прочь.

Моя бедная голова раскалывалась. Айк вернулся с рыбалки. Счастливый и свежий. Горничную вернул на место. Довольную и веселую.

— Иди, отдохни, — сказал, подойдя вплотную, заветные слова. Забрал Кирюшу играть в нарды с собой в караоке. Пепка увязалась за ними. Давид сел на мое место у компа. Спать!

Теплые губы обшаривают меня. Втянули сосок. Язык нежно ласкает кожу. На втором умелые пальцы. Слегка сжимают. Горячая ладонь прошлась по животу, нырнула в трусы. Я раздвинула ноги и проснулась. Большой палец на клиторе, остальные давят на промежность, собираясь залезть внутрь меня. Темнота в комнате полная и чужой запах.

— Ты кто? — заорала я шепотом.

— Тихо-тихо, девочка моя, — зашептал в мою правую грудь мужской голос.

— Пошел вон, а то заору! — я попыталась вывернуться из посторонних рук.

— Не кричи, не надо. Сейчас я сделаю тебе приятно, — чужак залез ко мне на раскладушку. Схватил мою руку и прижал к стоящему члену, уже выпущенному из расстегнутых брюк.

— Да ты охренел совсем! — я с силой отпихнула от себя все это в абсолютной темноте. Человек не ожидал и с грохотом свалился в узкий проход между раскладушкой и кроватью.

Я подорвалась к двери. Сдернула что-то с крючка и выскочила в холл. Никого, слава тебе, господи. Натянула с пожарной скоростью тряпки. Это оказалась моя майка и шорты Кирюши. Облепили меня в ноль, еле влезла. Сердце стучало, как сумасшедшее. Где Давид, засранец? Вытащила из ящика стола дежурный телефон. На первой кнопке забит номер Айка. Я в треморе попала только с десятого раза. Гудки и тишина. Не слышит. Хор из караоке доносился в открытые окна отеля. Я набрала снова. Круглые часы над входом показывали половину девятого вечера.

Дверь комнаты медленно открылась. В проеме нарисовался молодожен из люкса. Он, виновато улыбаясь, сделал шаг ко мне.

— Стой там, где стоишь! — прошипела я, наставив на него телефон, как пистолет.

— Прости, детка. Я думал… Мне показалось… Ты так смотрела на меня сегодня днем. Ты, правда, не хочешь? — он замер и не двигался.

— Ты охренел, придурок? Стой там!

— Стою, — он застыл возле кулера с водой.

Я включила полный свет. Голоса отдыхающих на улице. Семья из Мурманска возвращалась после вечерних купаний. Я спрятала телефон-пистолет за спину.

— Лолочка, у тебя майка надета шиворот-навыворот. Это для того, чтобы не сглазили или нынче мода такая? — пошутила полная дама, глава семейства. Голоса ее мужа я не слышала ни разу за всю ту неделю, что они жили здесь.

— Ой! — ответила я и ушла переодеваться. Неудавшийся мой любовник испарился. Жесть!

Трель телефона заставила меня вздрогнуть. Айк.

— Лола, дорогая. Выручай, приходи постоять на кофе.

— Лолка, привет! — нетрезвое лицо Ларисы всунулось осторожно в дверь подсобки со стороны моря.

Большая вода с шумом билась о гальку пляжа. Штормит. Соленые брызги долетают даже сюда, мешаясь с ночным дождем. Лариса ввинтила свое плотное тело в тепло. Айк давно запретил ей появляться в своем заведении. Тихорится.

— Привет, — кивнула я, открывая ключом дверь кладовой. Взяла двухкилограммовый пакет кофе и тщательно заперла за собой. — Говори быстрее, меня в зале ждут.

Лариса вдруг громко расхохоталась. Подшофе. На кочерге изрядно.

— Там в твоем зале один красавец тебя ищет. Задница — огонь! Где ты их находишь? Расскажи? — маменька Кирюши сунула в рот сигарету.

— Не кури здесь. Ты за этим пришла? — я отодвинула ее нетвердое тело в сторону и хотела вернуться к вечной кофе-машине.

— Не. Погоди, — Лара ухватила мою свободную руку, — Я вот зачем. Тест все подтвердил. Теперь этот хочет увидеть Кирюху. Законное желание. Да? Документ собирается сделать.

Женщина победно ухмылялась. Рада была до жирных складок в тесноте лимонного сарафана.

— Какой документ? — опешила я.

— Метрику. Хочет, что бы вписали его в отцы. По закону.

— Зачем? Усыновить хочет? — я чуть кофе не выронила из рук.

— Без понятия. Какая разница! Главное, чтобы денежки капали. Хрен его знает? Вдруг себе заберет? Избавишься от этой приблуды. Давно пора. Короче, завтра в девять он приедет. Смотреть и решать. Серьезный мужчина! — расхохоталась мама Кирилла.