Теперь началась нешуточная схватка. С треском сошлись щиты, и один из сражающихся отлетел в сторону, успев подрубить колено своему противнику. Тот, однако же, ловко поднял ногу, пропуская секиру, и рванулся следом, вертя свой топор над головой. От его удара от щита соперника отлетел изрядный клок толстой кожи, наклепанной на плетеное основание. Тут же он сам получил удар древком в живот, согнулся пополам и вынужден был попятиться, выставив перед собой секиру.

Генерал с сожалением отвернулся от любимого зрелища и стал спускаться вниз. К нему подбежал один из гвардейцев.

— Всадники уходят.

— Это я и сам вижу. Куда, в посольский особняк?

— Нет, совсем уходят.

— Из столицы? — поразился генерал.

— Похоже, из Каллины вообще. Они, как говорят, сопровождали посла на случай нападения лемутов, сбежавших из Д’Алви при разгроме Черного Герцога. Как только они прослышали, что гвардия Дего Шестого прочесывает ближайшие леса, решили вернуться, выступив на турнире.

— А чего же они не досмотрели до конца? — спросил сам у себя генерал, сбитый с толку.

— Может, этим павлинам в перьях не по вкусу наши простые забавы?

— Может быть, — задумчиво протянул Лунь, и добавил, глядя через площадь из-под уставленной козырьком ладони: — Впрочем, десятка два дворян еще осталось. И с ними победитель конного турнира, если я не путаюсь в их замысловатых гербах.

У Луня несколько отлегло от сердца, ибо он знал, на что способны в бою кавалеристы Д’Алви. Тем не менее он строго сказал гвардейцу:

— Возьми человек двадцать, и двигайся за ними до самой границы. Если что — вот тебе мой перстень, включишь в свой отряд и пограничную стражу.

— Если — что? — ошарашенно спросил гвардеец, который откровенно пялился через плечо Луня на происходящее посреди ристалища.

Генерал посмотрел на него таким взглядом, что воин побледнел, вытянулся в струнку и отдал салют, отчеканив:

— Будет исполнено, мой генерал, — четко повернулся и припустил по кривой улочке бегом, так что взметенная его сапогами пыль еще долго стояла столбом между домами.

— Распустились, — бросил ему в спину генерал, однако тон его уже не был суровым, как утром. Он даже принялся насвистывать бравурную солдатскую песенку времен своей юности, а нецензурный куплет, порочивший одновременно небесного владыку и всех владык земных, пропел вслух, словно подгулявший в кабаке лейтенант, получивший первое жалование и не рассчитавший сил.

Вскоре явился взмыленный не хуже выступавших на площади хопперов скороход и отрапортовал, что в ближайших кабаках и среди глазеющих на представление толп он нашел добрых три дюжины морских головорезов, каковые вскоре будут здесь.

— Совсем пьяных отправишь назад, а кто еще помнит, с какого конца за абордажную саблю браться, держи здесь.

— Если вас не будет, расползутся, — с сомнением сказал скороход.

Генерал почесал в затылке, но тут взгляд его упал на дом купца из гильдии виноторговцев. Лицо Луня прояснилось.

— Бери двоих гвардейцев и мою печать. Взломай дверь, если что, прислуге по мордам, но аккуратно по мордам, не эфесами и сапогами, а так, пару оплеух для уважения к делам короны. Выкатишь бочонок вина и поставишь абордажников сторожить, намекнув, что я не расстроюсь, если они маленько отопьют.

Генерал развернулся, чтобы уходить. Но тут же повернулся к скороходу и наставительно воздел палец:

— Одну бочку, и не самую пузатую, ясно? Пропадет что из дома лишнее, сгною! Гвардейцам выдашь по чарке и велишь встать в дверях, чтобы другим неповадно было.

— А если хозяин явится?

— Мою печать поставь на дверях и на бочке. Расплачусь после турнира.

Весьма довольный своей выдумкой, генерал направился в сторону циркачей. Те спокойно смотрели на вторую пару топористов, уродовавшихся на ристалище. Ничего особенно подозрительного здесь генерал не углядел. Разве что морды у аллигаторов показались ему уж очень плотоядными. Но что поделаешь, решил он, крокодил, он и есть крокодил, траву жрать его не заставишь, все одно, на мясо косится.

В промежутках между сшибками, когда лекари осматривали раненых, а герольд вызывал из толпы нового смельчака, циркачи потешали публику то незамысловатыми акробатическими фокусами, то огневой потехой, то жонглированием дьявольски остро отточенными ножами.

Когда вдоль ристалища повели аллигаторов, делающих стойку на задних лапах, правда, не без помощи могучих дрессировщиков, поднимавших их за ошейники, генерал скосил глаза.

Возле дома виноторговца шумно обсуждала рептилий пестрая компания морских сорвиголов, а в сломанных дверях маячили угрюмые гвардейцы.

«Все идет как надо, — подумал довольный генерал, подходя к загадочным бочкам.

Оттуда действительно омерзительно тянуло тухлятиной. Заметив его интерес, вразвалочку подошел хозяин труппы, почесывая голый живот и зевая во всю глотку.

— Интересуетесь?

— Что тут у вас, — скривив нос, спросил Лунь. — Водоросли солите, или осьминоги протухают?

— А это самый главный наш подарок к вашему празднику. Скоро уже преподнесем.

— Хорошо бы, — пробурчал Лунь, отходя в сторону. — А то вся площадь, поди, провоняла.

Люди в ливреях поправили брошенные на землю платки, и на них вступил новый боец. К удивлению Луня, им оказался один из гостей, спешившийся дворянин, который после недолгих колебаний снял с себя камзол и рубаху и вступил в длинную дискуссию с церемониймейстером по поводу шлема. Толпа, поначалу притихшая при виде такой самоуверенности гостя, принялась улюлюкать. Тем не менее, устроитель турнира разрешил мужчине из Д’Алви остаться в шлеме.

Запели трубы, и один из самых известных в Каллине бойцов на секирах принялся осыпать своего противника оскорблениями.

Было скверно слышно из-за гула толпы, однако генерал знал своих земляков хорошо, и не сомневался, что мишенью для насмешек служит стальной шишак с плюмажем из петушиных перьев.

Не выдержав града насмешек, дворянин устремился вперед, умело отвел щитом секиру противника и с маху заехал ногой в живот обидчику. Тот упал, перекатился, успев нанести с земли не очень прицельный, но все же напугавший противника удар, и сам пошел в атаку.

Созерцая интересный поединок, генерал и думать забыл о скороходе, отправленном на поиски своего юного помощника.

А тот как раз пробирался мимо каменного забора, огораживающего особняк, предоставленный в распоряжение многочисленной свиты посла Эфрема.

Скороход казался напряженным. Костистое, слегка вытянутое лицо его излучало тревогу и озабоченность.

Он двигался так, чтобы все время оставаться в тени, отбрасываемой изгородью, и внимательно прислушивался.

Он был полукровкой, отец которого некогда оказался изгнанным из становищ му’аманов, а мать являлась коренной уроженкой столицы Каллины. Кроме умения бегать с невероятной скоростью и запоминать колоссальное количество информации, скороход отнюдь не был лишен сообразительности.

При первом же взгляде на спутников посла, кое-как завернутых в белесые тряпки он тут же смекнул, что имеет дело отнюдь не с кочевниками из Д’Алви. Родного языка своего отца он не знал, но ввиду специфики своей службы знал несколько десятков самых ходовых слов из торгового лексикона, которым пользуются купцы вокруг Внутреннего моря и по всем торговым артериям континента. На том же жаргоне в большинстве своем разговаривают и пираты, и наемники. Вряд ли кто из му’аманов стал бы употреблять специфические жаргонные словечки, некоторые из которых уловил чуткий слух скорохода, крадущегося вдоль забора.

«Куда же запропастился ординарец? — думал молодой человек, приглядываясь к часовому, маячившему у распахнутых ворот.

Некоторое время скороход размышлял, не подойти ли ему в открытую к высокому грузному мужчине, который небрежно опирался на алебарду, весьма специфическое оружие, пригодное лишь для того, чтобы рубиться в узких городских проходах или стаскивать всадников с седел. Эта замысловатая конструкция могла оказаться в руках степного кочевника еще с меньшей вероятностью, чем тонкий стилет, что выглядывал из-за голенища сапога часового.