— Это уж точно, словно аллигаторы у циркачей.

— То-то же. Идя монолитным строем в ногу, они переходят на легкий бег, а по команде бросаются вперед, когда до врага осталось шагов пять-шесть. Таранный удар, натиск накоротке, и строй неприятеля разрезан, словно сухая краюха хлеба, в которую загнали колун. Будь броня тяжелее, они попросту не смогли бы воевать. А так, у них прикрыто то, что выглядывает при шаге и беге из-за щитов. То есть ноги и правая рука. Ну, разумеется, и на головах шишаки.

— И тем не менее, сейчас они уязвимы.

— Так я тоже не лыком шит, юноша. Последнее дело — пытаться воевать с помощью панцирного строя на узких улочках.

Меж тем лучник Эфрема, лесничий и один из лесных охотников готовились к выстрелу.

— Если он обставит гостя, велю бить кнутом, и посыпать спину солью.

Генерал поразмыслил, не послать ли оруженосца к лесничему с соответствующим предупреждением, но решил, что это может оскорбить противную сторону.

Послышался охотничий клич, и гомон толпы, за которым свиста стрел расслышать было решительно невозможно.

— Однако, — восхищенно сказал генерал, когда стоящий на самом краю ристалища щит повалился на землю. К пораженной мишени подбежали люди и принялись размахивать руками.

— Кажется, две стрелы в самом центре, а третья угодила в край, — сказал оруженосец.

Теперь уже на линии прицеливания остались лишь лесничий и гость. Охотник, в сердцах сломавший свой лук, был подозван к церемониймейстеру и получил поощрительный приз — щенка роскошной породы бойцовых псов, которых весьма редко завозили в Каллину из Намкуша.

— Зачем он ему, лучше бы дали пару нормальных волкодавов, — сказал генерал и тут же нахмурился. Пока взгляды всех собравшихся на площади, оказались прикованными к приготовлениям двух последних лучников, на площадь небольшими группами стали выходить му’аманы. Они издали отдавали салют, нимало не заботясь тем, что король их вовсе не видит, и смешивались с толпой. Приглядевшись, Лунь отметил, что они продолжают держаться спаянными группами.

— Держи лестницу, юноша.

С этими словами генерал, кряхтя, полез на крышу. Когда он пробовал ногой ветхую черепицу, снизу раздался дружный возглас толпы. Но сейчас Луню было решительно не до лучников.

В толпе он разглядел не только му’аманов, но и группы различного сброда, приплывшего на кораблях и наводнившего портовые постоялые дворы. Эти также стояли небольшими группами и не особенно приглядывались к творящемуся на ристалище, оживленно беседуя.

— У меня дьявольски мало сил! Не надо было отсылать капитана с полусотней гвардейцев к Грязевому Ручью. Ведь знал же, что мало людей, а все равно послал!

Пока генерал сокрушался и теребил бороду, силясь сосчитать подозрительных типов в толпе, вновь прозвучал горн.

На линии прицеливания продолжали оставаться двое. И вновь толпа вздохнула сотнями глоток, когда добротно сработанный дощатый щит покачнулся и опрокинулся на землю. Рванувшиеся к нему слуги с громкими воплями выдернули из древесины и показали толпе две стрелы. Стрелки оказались достойны друг друга, теперь все мог решить случайный порыв ветра, или плохое оперение, ослабевшая тетива или, в самом деле, мушка в глазу.

— Высеку мерзавца, — процедил сквозь зубы генерал, мельком глянув на поле, и вновь ушел в свои подсчеты. Придя к самым неутешительным выводам, он снизу позвал оруженосца.

— Немедленно ко мне королевских скороходов!

На поле, меж тем, ситуация повторилась. Правда, на этот раз щит не упал, но обе стрелы сидели достаточно близко и от центра мишени, и друг от друга. Августейшие особы решили вмешаться и подозвали обоих претендентов на приз. Пока мудрый Дего пытался вручить им обоим по серебряному рогу с гербом Каллины и выгравированными геральдическими чудищами, явились скороходы. Лунь отправил одного из них в гавань с тем, чтобы немедленно привел абордажные команды с галер. Второго же отрядил на поиски запропастившегося ординарца.

«Надежды мало, — сокрушался генерал. — Наверняка морские волки распущены на берег, и сейчас пьянствуют или смешались с толпой. Но надо же что-то делать. У меня самые поганые предчувствия.»

Пока седой старик с крыши бездумно созерцал стаи ворон, клубившиеся над ристалищем, перебирая в голове все виденные им за сегодня скверные приметы, на поле начался турнир.

Вначале, по просьбе посла, съезжались дворяне на хопперах. Народ с удивлением следил за этим небывалым зрелищем. Ушастые скакуны, совершая невероятные прыжки практически с места, скакали по песку, а их верховые бешено размахивали пиками. Длинные древка, раскрученные за середину особым способом, превращались в умелых дворянских руках в мерцающий расплывчатый веер, а что до наконечника, то жала попросту не было видно. И как это умудряли кавалеристы Д’Алви не только маневрировать, но также и уклоняться от ударов, и парировать резкие выпады?

Тем не менее, то и дело одного из дуэлянтов могучий удар повергал с седла. В тучах песка и под громовой рев восторженных зрителей побежденный медленно поднимался и пристыжено ковылял к своим, пока победитель заставлял своего скакуна буквально бесноваться на месте, потрясая копьем и выкрикивая свой родовой клич.

Большинство ударов приходилось тупой стороной древка, да и доспехи на аристократах были добротные. Однако двоих с поля унесли помощники церемониймейстера, а на песке остались явственно видные с крыши рыжие пятна.

Наконец желающих сражаться верхом не стало, и победителю король Дего вручил пару охотничьих птиц, вместе с роскошно вышитыми золотыми и серебряными нитями ловчими перчатками.

Припекало все больше и больше, и командир панцирников наконец сжалился над своими подчиненными. Послышался короткий свист, и застывшие, словно изваяния, пехотинцы сняли с бритых наголо голов шлемы и стеганные подшлемники.

В это время дворяне Д’Алви построились в круг, сотрясли воздух столицы диким кличем и стали уходить с поля.

— Узнай, что такое, — распорядился генерал, свесившись с крыши и выведя оруженосца из состояния соляного столпа. Тот перестал глазеть на знаменитую кавалерию соседей и заковылял к хмурым гвардейцам, кутавшимся в длиннополые серые плащи.

Меж тем началась главная забава, любимое зрелище зевак Каллины, многие поколения заставляющая томно вздыхать молоденьких девиц, яростно топорщиться усы дряхлеющих ветеранов и вносить разнообразие в привычную скуку двора.

На песок постелили несколько клетчатых платков, ограничив пространство боя. На относительно небольшую площадку одновременно вступили двое мужчин, голых по пояс, с двуручными секирами в руках. Поклонившись в сторону короля, они подбоченились и принялись осыпать друг друга ритуальными оскорблениями. Каждую реплику народ встречал взрывами смеха. Можно быть уверенным — самые язвительные и тонкие замечания, высказанные не без применения площадной брани, станут достоянием молвы на многие месяцы, а наиболее талантливые имеют все шансы уйти в присказки и поговорки.

Некоторое время перепалка продолжалась с переменным успехом, но наконец один из молодцов, видно, потерявший чувство юмора или же задетый за живое едкой репликой, зарычал диким зверем и метнулся к оскорбителю, занеся секиру.

Его оппонент, сохранивший более холодную голову, успел не только мастерски отклонить топор, схватившись за опускающееся древко рукой, но и подшибить ногу противнику, заставив того кубарем покатиться по устланной тканью земле.

Новый громкий взрыв энтузиазма стал свидетельством того, на чьей стороне прочно закрепились симпатии большинства зрителей. Даже король, вскочив со своей скамьи, что-то голосил, потрясая кулаком и улыбаясь во весь рот, в котором не хватало одного переднего зуба, к полному неудовольствию королевы.

Метнувшиеся на поле боя люди в ливреях быстро дали каждому из бойцов по небольшому круглому щиту и стремительно выскочили за четырехугольное ристалище. Щиты не только позволяли отбивать удары. Кроме этого, они не давали пустить бойцам в ход вторую руку и наносить жуткие удары своими страшными секирами, иначе подобные бои обязательно заканчивались бы смертью дерущихся, или же, в лучшем случае, потерей конечностей. Орудовать в полную мощь большими топорами, насаженными на длинные древка с помощью одной руки могли немногие.