«Что за сброд привел к нам посол Эфрема? Этому детинушке место в ватаге вольных наемников или в кабаке Намкуша, где собираются наемные убийцы или люди, желающие наняться на один из корсарских кораблей, а не в свите вельможи лантического королевства.»

В это время внимание часового привлекла стайка уличных мальчишек, которые принялись его разглядывать, раздумывая, стоит ли дразнить верзилу, или же следует спокойно шествовать мимо.

Часовой показал им кулак и что-то пробурчал, и тогда один из мальчишек показал ему язык, а другой, подняв с земли камень, запустил прямо в живот. Не ожидавший столь нахального нападения мужчина не успел уклониться, и булыжник угодил чуть выше ременной пряжки.

«Очень интересно», — подумал скороход, услышав характерный звук, говорящий о том, что под тряпичной одеждой пришельца была кольчуга. Му’аманы из свойственного им религиозного фатализма и презрения к смерти никогда не носили доспехов. Только командиры их иной раз делали исключения для поножей или легких наплечных щитков из плотной кожи.

Часовой, разозленный не на шутку, устремился за мальчишками, но не тут-то было — те разлетелись по закоулкам, словно стайка шаловливых воробьев. Громко выругавшись, фальшивый му’аман забухал тяжелыми сапогами вслед за своим главным обидчиком. Уличив момент и косясь в сторону могучей спины пришельца, затянутой в белое, скороход прошмыгнул в проем ворот, и тут же нырнул в пышные заросли кустарника. Оттуда он стал пристально оглядывать двор.

Большинство воинов находилось на рыночной площади столицы, но двое или трое возились с огромными крытыми телегами, стоящими посреди двора. Они разбирали дощатые крыши кибиток, призванные скрыть от любопытных глаз содержимое. Изнывая от жары, работающие скинули грязно-белые саваны, и теперь скороход обозревал короткие кожаные куртки с костяными пластинками, кольчужные рубахи и прочую снасть, излюбленную профессиональными солдатами и пиратами. Под тюрбанами, как и следовало ожидать, оказались плотные войлочные подшлемники, небольшие шлемы и кожаные колпаки, обшитые металлическими полосами. Однозначно выдавала принадлежность своего хозяина к сословию наемных убийц островерхая шапочка, к которой стальной нитью владелец пришил несколько десятков монет из серебра и золота, пробив в них дыры. Сражаясь и убивая за золото и серебро, наемники-изгои предпочитали внешне показывать презрение к деньгам.

Из дверей особняка показались еще семь или восемь пришельцев, которые также успели сбросить надоевшие им тряпки. Скороход узрел полный набор разнокалиберного доспеха, и даже одну кирасу с серебряной насечкой и инкрустацией в виде одного из самых известных аристократических гербов Д’Алви. Этот нагрудник, вне всякого сомнения, можно было снять лишь с мертвого владельца, ибо нынешний его хозяин никак не мог относиться к какому-либо дворянству. Ноздри его были в свое время безжалостно разорваны клещами, а жидкая борода не могла скрыть клейма, которое ставят в каменоломнях того же Д’Алви разбойникам и ворам.

«Что же делается в нашей столице?»

Крыша и стены ближайшей кибитки оказались сорванными, и скороход принялся раздвигать руками ветви кустарника, силясь разглядеть, что же скрывается от посторонних взглядов в недрах повозки. Тут его нога случайно коснулась какого-то предмета. Молодой человек наклонился и увидел широкий кожаный пояс, снабженный великолепным набором бронзовых блях и серебряных заклепок. Пояс был в крови, болтающиеся на нем ножны пусты.

Скороход слишком хорошо знал владельца. Им был ординарец генерала Луня. Пошарив в глубине кустарника, молодой человек вскоре обнаружил тело несчастного. Труп еще не успел окоченеть, но на краях многочисленных колотых и резаных ран уже черной коркой запеклась кровь. Ординарец, беспечно сунувшийся в ворота особняка, все же успел кое-что сообразить, и дал свой последний бой.

В это время внимание скорохода привлекли весьма странные звуки, доносящиеся со стороны внутреннего двора. Он вернулся к своему наблюдательному пункту, больно исцарапав лицо колючими ветвями.

Уже три или четыре повозки стояли разобранными, и рядом с ними прохаживались самые настоящие чудовища, потряхивая затекшими конечностями.

Это были невысокие создания на кривых коротких лапах, покрытые густой коричневой шерстью, морды которых отдаленно напоминали медвежьи. Они перемещались странной ломанной походкой, словно им более привычно ходить на четвереньках, но неведомая сила заставляет их держаться на задних конечностях.

В Каллине никогда не видели бойцовых Росомах, но скороход по маленьким, полным злобой глазкам, в которых светился отнюдь не звериный ум безошибочно определил, что имеет дело с творением Нечистого.

«Дело плохо. Нужно немедленно выбираться, и бежать к генералу.»

Быстроногий гонец никогда не носил с собой оружия и плохо умел с ним обращаться. Тем не менее, он вернулся к телу мертвого ординарца, пошарил вокруг и нашел обломок меча, который кто-то зашвырнул вглубь кустарника. Сжимая трофей в побелевшей руке, скороход прокрался на прежнее место.

Десятка полтора лемутов столпилось вокруг бьющего посреди двора фонтана. Они свесили морды в искристую воду, почитающуюся в Каллине лечебной, и шумно лакали, издавая визг и утробные стоны наслаждения. Двое наемников вынесли к повозкам связку окованных медью шипастых дубин, и напившиеся Росомахи принялись разбирать оружие.

В это время удары топора обрушили боковину последней кибитки, и оттуда хлынули гибкие тела крупных ласок, величиной с добрую охотничью собаку. Зверьки ринулись к тому же фонтану, и Росомахи поспешили уступить им место, сторонясь стремительных силуэтов лесных шпионов и разведчиков Зеленого Круга.

Одна из ласок внезапно оторвалась от воды, фыркнула и встала на поребрике столбиком, уставившись своими глазами-пуговками точно в переносицу скороходу, укрывшемуся в кустах. Раздалось негромкое тявканье, и несколько гибких фигур ринулись в ту сторону, где уже не скрываясь, ломился сквозь кустарник несчастных скороход. Он не успел добежать ни до ворот, ни до стены, когда оказался настигнут врагом.

Одна из ласок с голодным воем прыгнула ему на плечи, и тонкие, словно иглы, клыки рванули ухо, оставив от него жалкие ошметки. Скороход стряхнул хищника, повернулся и наугад ткнул обломком в летящее к нему тело. Гибкая фигура, мелькнувшая среди ветвей прямо в воздухе изогнулась, избегая клинка, и ударила человека в живот. Тот согнулся пополам, чувствуя, как клыки рвут его плоть, а когти царапают кожаную куртку. В следующий миг он оказался погребен под визжащими телами лемутов.

На ристалище меж тем мастера боя двуручными секирами закончили свою смертельно опасную игру. Теперь на цветастых платках рубилась знать Каллины. Дворяне считали недостойным себя сражаться грубым оружием простонародья, предпочитая топорам мечи и кинжалы.

Генерал, убаюканный уходом кавалерии Д’Алви и появлением абордажных команд, с наслаждением смотрел на дуэли. Некогда он был одним из лучших бойцов королевства, кто когда-либо выступал на ристалище, показывая мастерство двуручного боя.

Над рыночной площадью продолжали собираться тучи воронья. Крыша городской ратуши уже чернела от их тел, а лучникам приходилось кричать в голос, чтобы слышать друг друга.

Наконец в череде дуэлей наступила пауза. По знаку церемониймейстера слуги понесли к возвышению столы, уставленные изысканными яствами и напитками. Народ также не остался в стороне от пиршества. Пекари, владельцы мясных лавок и знаменитые кондитеры столицы в этот день, согласно давней традиции, кормили народ бесплатно. Вдоль деревянных лавок потянулись колесные тележки, уставленные различной снедью, к которым тянулись десятки жадных рук. Между зрителями сновали юноши и девушки с кувшинами слабого кислого вина, одетые в одежды, на которых красовались гербы их цехов и гильдий.

Воспользовавшись возникшей паузой, хозяин бродячего цирка устроил новое представление. Пока танцоры, акробаты и жонглеры вновь показывали свое искусство, дрессировщики расположили аллигаторов кругом. Речные чудовища смирно лежали на животах, распахнув свои усаженные кривыми белоснежными клыками пасти.