В груди все распирает от гордости. Вот, что значат кровные узы.

– Ваша мама не хотела, чтобы мы вмешивались в ее жизнь.

– «Мы»? – уточняю я.

– Долгая история.

– Что ж, торопиться некуда, – обвожу ладонью дорогу, уходящую вдаль, и с вызовом смотрю дяде в глаза. – Раз мама нам так ничего и не рассказала, ты должен взять на себя ответственность и просветить нас.

– Да! – поддакивает сестра.

– Хорошо. Но остановок делать не будем.

Перехватываю руку сестры, пока она замешкалась, и встаю ближе к дороге. Если уж кто-то из водителей решит влететь в обочину, то сначала ему попадусь я, и только потом Мила.

Дядя идет позади и рассказывает историю. Чувство, будто он чтец аудиокниги.

– Мама не разрешала ей выйти замуж…

Как-то не верится. Мама была особенной, даже когда болела. Даже в последние дни, когда едва шевелилась и еле произносила слова, ее окутывало ангельское мерцание.

Сейчас я жалею, что иногда ненавидела ее и говорила гадости. Мама стала жертвой обстоятельств, и не могла разорваться между собой, домом и нерадивыми родственниками. Отца я никогда не видела, и сильно удивилась, когда мама сообщила, что ждет ребенка. Я тогда спросила: «Зачем ты посадила в живот кого-то еще?». Хоть мне и было девять лет, я мало общалась со сверстниками и не знала, откуда и как берутся дети. А через год узнала столько, что решила: в ближайшие лет тридцать о своих детях точно не задумаюсь.

– Тогда Надя сбежала в первый раз. Мы с отцом нашли ее и вернули домой. Отец посадил ее под замок в комнате и не разрешал выходить без присмотра. Наде пришлось перейти на заочное обучение.

– Неужели папа был каким-то плохим? – не могла не спросить я.

Дядя пожимает плечами:

– Я его не видел.

– Как и я, – отвечаю, фыркнув. – Похоже, ему хорошо удается скрываться. Может, его и не существует вовсе?

– Кто знает, – дядя, взглянув на Милу, ласково говорит: – Можешь закрыть ушки, солнышко?

Мила, закивав, прикладывает руки к ушам.

– Потом обнаружилось, что Надя беременна. Отец запретил ей рожать. Сказал, что отвезет ее на аборт и не выпустит из дома, пока она не забудет о женихе и ребенке.

Лицо горит, глаза слезятся. Щиплю себя за бедро, злюсь и слезы высыхают. Бормочу:

– Это было больно.

Тихон поворачивается к Миле и жестами показывает, что можно больше не зажимать уши.

– Сбежав во второй раз, она переехала в другой город и решила оборвать связи с семьей, – дядя хлопает меня по плечу. – Вот и вся история. Просто семейные ссоры.

Снимаю кепку и даю ветерку поиграться с распущенными волосами. Жар понемногу спадает, вечерняя тень холодит разгоряченную кожу. Убираю кепку в рюкзак, схватываю волосы в тугой хвост.

Раньше мама заплетала мне волосы в косу. Вначале, когда она только училась, моей голове сильно доставалось. Некоторые волоски выдергивались, некоторые рвались, но потом мама приноровилась, а мои волосы стали густыми и непослушными. Сколько бы раз я ни причесывалась, они все равно походили на распушившуюся от времени веревку. И тогда мы выбрали единственный сносный вариант: день через два она заплетала мне волосы и я гуляла, спала и даже купалась с тугой темно-русой косой.

Миле достались тоненькие, но золотые, волосики. Интересно посмотреть на нее, когда она вырастет и решит, что длинные ломкие волосы – плохо, и что их нужно немедленно укоротить.

– Я думала, что хочу увидеть бабушку и деда, но теперь у меня возникли сомнения, – говорю я. – Они ведь не живут с тобой?

– Нет.

Мы аккуратно спускаемся к ближайшим кустам. Она приподнимает юбку платья и с важным видом говорит мне:

– Только не вздумай подглядывать, – и присаживается на корточки.

Отворачиваюсь, обвожу взглядом лесной пейзаж. Лениво размахиваю рукой, отгоняя назойливую мошкару. Знойный вечер кажется приятным подарком природы после дневного жара. Наконец-то больше не липну к одежде и себе. Во рту поскрипывает песок, взбиваемый автомобилями на дороге.

Дядя стоит наверху спиной к нам, и рассматривает что-то вдалеке. Любопытно, что же он там увидел? Мила, пошуршав юбками, берет меня за руку.

– Далеко до гостиницы? – спрашиваю.

– Чуть больше часа.

Ладно, потерплю. В конце концов тут столько кустов, что можно будет в любой момент отлучиться.

Мы с сестрой поднимаемся. Дядя что-то срывает с куста неподалеку и вытягивает ладонь:

– Смотрите, девчонки, это лесной орех.

На ней лежит веточка с листьями и двумя крупными круглыми орехами в скорлупе.

– Ой, это же олешки, котолые белочка Пушкина ела, да? – ахает Мила, сложив ладони друг к другу.

– Хотите попробовать?

– Хочу-хочу! Я очень хочу кушать.

Сестра всегда хочет есть. У нее явно есть потайное отделение, которое открывается, когда поблизости появляется десерт. Иначе как объяснить, что после сытного обеда или ужина она может съесть большую порцию мороженого или блинчиков со всевозможными сладкими начинками? При этом у нее до сих пор нет прыщей, а я даже с диетой ими усыпана.

– Подождите, – встреваю, доставая из рюкзака пачку антибактериальных салфеток. Они, наверное, совсем выдохлись на жаре, но попытка не пытка. – Вытрем руки и орехи… на всякий случай, – уточняю под пристальным взглядом дяди.

– Лесной орех закрыт скорлупой и защищен от бактерий, – с теплотой в голосе журит меня Тихон.

– Руки должны быть чистыми, – настаиваю.

Дядя давит скорлупу руками. Мы с сестрой пробуем ядрышки. Настоящий фундук вкусный, сытный и слегка отдает травами. Похоже на эфирные масла.

– Неплохо, – говорю. – Даже вкусно.

Мила дергает за руку и просит еды. Вручая ей пакетики с заправки, думаю о горячем душе в гостинице.

В гостинице оказывается не так уж плохо. Разве что тесный санузел, где унитаз чуть ли не вплотную жмется к месту под душем, повергает меня в ужас. Трачу несколько минут на борьбу с отвращением и желанием поскорее уйти.

– Я хочу спать, – сонно канючит сестра, потирая глаза кулаком.

– Вот зубы почистишь и пойдешь, – протягиваю ей обычную зубную щетку. Купила ее на заправке, выбрала самый яркий розовый оттенок.

– Она обычная! – Мила кривит губы, рассматривая щетку.

Мама избаловала нас, приучив использовать электрическую щетку со сменными насадками. Но в дороге такая не очень практична.

– А мультик посмотреть не хочешь? – невзначай спрашиваю.

Сестра хмурится и начинает чистить зубы.

– То-то же.

Умываюсь вместе с ней, поглядывая на слив в плитке и протекающий душ. Тело, взмылившееся на жаре, жаждет прохлады. Но я не хочу оставлять сестру наедине с дядей. Черт его знает, что может взбрести в голову мужику.

Случаи из криминальной хроники прошлых и современных лет, статистика пропавших детей и прочие данные ежедневно нервировали меня с момента, как сестра научилась ходить.

– Поставь мне «Лусалочку»! – требует сестра, когда мы возвращаемся в номер.

Вообще-то она сама прекрасно умеет запускать мультики, но она так же любит, когда кто-то действует по ее указке. А, учитывая, что нам пришлось пережить, не хочу лишать ее одной из немногих оставшихся неизменными привычек.

Подключаю зарядку к ее планшету и выбираю в скачанных файлах мультфильм. В ночь перед уходом из дома мне не спалось, поэтому я заливала файлы с фильмами и мультиками в память планшета и смартфона Милы. Когда ребенок чем-то увлечен, появляется свободный час-полтора, и можно перевести дух.

– Я в душ, – дядя накидывает на руку полотенце выходит.

Поворачиваю замок на двери и достаю из рюкзака салфетки. Лучше оботрусь ими, а душ приму где-нибудь в другом месте.

Хоть дядя будет спать на диване, а мы на раскладушках, плотно приставленных друг к другу, у меня все еще нет чувства безопасности.

# # #

Когда дядя возвращается, подключаю к планшету сестры наушники и привычным движением вкладываю ей в уши. Мила сидит, держа голову ладошками, и смотрит на отважную русалку, осмелившуюся обменять голос на ноги.