– Ты мне только спинку потрешь.

# # #

Убедившись, что сестра помылась, рискую и выпускаю ее из ванной одну. Вряд ли дядя ее украдет, пока буду в душе.

Теплые струи массажируют кожу, шампунь вспенивается, но тревожные мысли не покидают меня. Похищения и убийства происходят в обычные дни. Когда ты даешь себе слабину. Когда решаешь, что ты в безопасности.

Мну зубами губы. Открываю глаза, ловлю каплю шампуня в один и, не обращая внимания на жжение, выпрыгиваю из ванны. Оборачиваюсь в полотенце, забываю выключить воду, и выхожу, шлепая мокрыми ногами. Шампунь и гель для душа смешиваются и белыми воздушными комками текут и сползают по мне. На чистые полы капает вода.

– Мила! – зову я и не узнаю́ свой голос: громкий, дрожащий и растерянный. – Мила! – сердце колотится так, что становится жарко. – Где ты?

А вдруг этот мужик вовсе не наш дядя? Вдруг он прямо сейчас убивает мою сестру?

Из глаз брызжут слезы: из одного от жжения после шампуня, из другого от страха. Я не могу потерять сестру. Она должна прожить долгую жизнь.

Из-за угла появляется дядя. Кидаюсь к нему и хватаю его за плечи:

– Где она?

Тихон кивает в сторону кухни.

– Мультики смотрит.

Широкими шагами пересекаю комнату. Мила сидит ко мне спиной с планшетом на столе. Она хихикает и вгрызается в свежую сочную грушу. В ее ушах наушники.

– Иди домойся. С ней все будет хорошо, – обещает дядя.

Ухожу в ванную комнату и запираюсь внутри. Сажусь на пол и даю волю слезам, обнимая колени. Кажется, я схожу с ума.

# # #

И вот мне снова не спится. Ни душ, ни чистая голова, ни удобный матрас не помогают сомкнуть глаза и проспать до утра. Мила сопит под боком, мы вновь делим одну кровать. Этой ночью она уже не просыпается в слезах. Когда рука, просунутая под подушку, затекает, приподнимаюсь и аккуратно встаю. Бросаю взгляд на дядю, но он тоже спит. Ночью уж точно ничего не случится.

Накидываю махровый халат и выхожу на террасу. Сажусь на скамейку и вглядываюсь в темноту окружающего леса. Вдалеке виднеются очертания другого коттеджа. От него по полю растекается нежный свет. Надеюсь, у тех людей причины бессонницы приятнее моих.

От скрипа двери вздрагиваю и поворачиваю голову, как это делают совы. В проеме стоит дядя и, сонно щурясь, смотрит на меня.

– Хочешь какао?

Киваю. Дядя возвращается с двумя кружками и садится рядом. Беру кружку и заглядываю внутрь.

– Что это?

– Маршмеллоу. Он чем-то похож на зефир.

– И что с ним делать?

– Ты его не пробовала?

Качаю головой. Отвечать на очевидные вопросы не хочется.

– Просто пей какао и закусывай им.

– Ну, не знаю, а вдруг ты решил меня отравить? – принюхиваюсь.

Дядя тихо смеется, достает из своей кружки маршмеллоу, показывает мне и сует в рот. Активно жует, затем показывает язык.

– Можешь подождать пару минут, но какао остынет.

Вздыхаю и впериваю взгляд в напиток. Запах приятный, шоколадно-молочный. Напоминает о наших с мамой посиделках до того, как родилась Мила. Тогда все было просто и я не переживала из-за каждой мелочи, касающейся сестры. А еще у меня в ту пору еще не выскочили прыщи…

– Вера, – приподнимаю голову и смотрю на дядю, – ты все еще не хочешь поговорить?

– О чем? – равнодушно пожимаю плечами и делаю глоток, жую кусочек маршмеллоу. Сахарно-воздушная масса наполняет рот. Мягко и вкусно..

– Ты слишком сильно беспокоишься за сестру. Так обычно переживают матери.

– А тебе-то какое дело? – внутри словно все обрастает колючками. – Я за нее отвечаю. И не переживу, если с ней случится что-то плохое. А ты… я тебе не доверяю.

– Неужели я дал повод?

Отвожу взгляд.

– Понимаю, – начинает дядя тихим спокойным тоном, – у тебя нет ни одной причины доверять мне. Я для тебя чужой человек и не стану близким за такое короткое время. Но доверие – это мост между людьми, Вера. И его надо строить.

Гнев отступает, уступив место горькому послевкусию непонятного чувства. Отпиваю какао и жую еще один маршмеллоу.

– Я никогда не причиню вреда ни тебе, ни Миле, – дядя протягивает руку, – обещаю.

Колеблюсь. А вдруг это ловушка?..

Поёживаюсь от внезапного ночного ветра. Пауза затягивается. Нужно ответить или проигнорировать жест дяди.

– Не могу, – стыдно за собственную беспомощность и нерешительность. – Я не могу просто взять и начать доверять тебе.

Дядя опускает руку.

– Ничего страшного. Просто знай, что всегда можешь прийти ко мне, – он поднимается и забирает с собой кружку. – Спокойной ночи, Вера.

Провожаю его взглядом, пока он не скрывается в доме.

Доверие и вправду как мост между людьми. Вот только мост за два дня не строят, ведь при неосторожной нагрузке он развалится.

– …ла!

Слышу писклявый голос сестры, силюсь разлепить глаза, но не выходит.

– Вела! Вела, вставай! – Мила больно хватает меня за плечи и потряхивает.

От ее пальцев у меня остаются синяки. В школе однажды заподозрили, что меня бьют дома, и отправили соцпедагога проверить, все ли в порядке.

– Ну Вела-а! – Мила с размаху шлепает меня по попе.

Глаза открываются мгновенно: подскакиваю и несусь за сестрой, размахивая подушкой.

– Ты меня ударила! – наказываю ее подушкой.

– Вставать надо было! Бе-е! – смеясь, Мила убегает за угол.

Не успеваю затормозить и врезаюсь бедром в стол. Он овальный, но все равно больно.

– Чего тебе, Хоббит? – зеваю, потягиваясь, и потираю ушибленное место.

Убедившись, что я ее не трону, сестра берет меня за руку:

– Идем, – и куда-то ведет.

Мы выходим на террасу. Неподалеку дядя разговаривает с кем-то у машины. Когда он оборачивается, в его руках холщовый мешок. Он что, купил картошку?..

– И чему ты так радуешься? – спрашиваю у сестры.

– Там кукулуза! Настоящая! – с возгласом Мила несется к дяде.

На кухне он заворачивает края мешка, показывая спелые кукурузные початки.

– Как вам такой завтрак, девочки? – улыбается Тихон.

Мила хватает початок, но я отбираю его, тщательно промываю, и только потом отдаю обратно. Сестра вгрызается в желтые зерна.

Никогда не ела спелую кукурузу, только консервированную и то в салатах.

С недоверием кошусь на дядю, но он притворяется, что не замечает этого. Тогда я беру початок, хорошенько промываю и пробую на вкус.

– Ну как? – спрашивает.

Пожимаю плечами. На вкус не очень.

– Вкусно! – выдает Мила. – Поплобуй, дядя!

Желудок панически сжимается. Она снова назвала его дядей. Прошло всего несколько дней, а Мила уже готова ему все простить за какой-то кукурузный початок.

– Больше не хочу, – отдаю ему свою полуобгрызенную порцию и ухожу в ванную комнату.

Здесь, в отличие от гостиницы, есть средства для ухода за кожей. Конечно, не те, которыми я пользовалась дома, но в последний год россыпь прыщей лишь увеличилась, и никакие новые пенки, гели или маски не помогали мне от нее избавиться. Стресс с лица так просто не смоешь.

Беру пузырьки, изучаю составы. Похоже, что даже косметические средства подобраны так, чтобы не нарушать атмосферу лесного домика. Все запахи натуральные: ягодные, еловые, фруктовые. Выбор вроде бы небольшой, но я зависаю минут на пять. Наконец беру гель с запахом алоэ, мою лицо и равномерно наношу на него полупрозрачный слой. Когда смываю его, кожа по-настоящему дышит. Мне так не хватало этого чувства последние два дня. Когда все злит, лучшего средства для успокоения, чем уход за собой, не найти.

# # #

И вот мы покидаем уютную обитель, вновь превратившись в скитальцев. Дядя тащит мешок с кукурузой, Мила, подпрыгивая, носится по полю, распугивая бабочек, кузнечиков и прочую живность, а я плетусь за ними.

– Быстлей, челепаха! – дразнится сестра с другого конца поля.

Когда мне что-то сильно надоедает, начинаю сутулиться. Однажды мама пошутила, что в таком положении рюкзак становится моим панцирем. А еще они высмеивали мое занудство. Скучаю по тем временам, глядя на раскинувшуюся вокруг природу.