Достаю из заначки на кухне одну из трех шоколадок, возвращаюсь в комнату и протягиваю ей.

– «Милка» для Милки.

– Ула-а-а! – сестра хлопает в ладоши, выхватывает шоколадку и легонько клюет меня в щеку. – Спасибо!

Она плюхается на свою раскладную кровать (в собранном виде – диван), и с довольным лицом ест шоколадку, отламывая по кусочку от плитки. Все ее внимание сосредоточено на диснеевском мультике.

# # #

У меня было время подготовиться. Мама болела, врачи не скрывали от нас печальные прогнозы, но… Я все равно верила, что каким-то чудом она выкарабкается, и мы продолжим жить втроем, как было всегда.

Когда заканчивается мультик, выдыхаю, отсчитываю три секунды и захожу к сестре в комнату. Мила лежит на полу, болтая ногами в воздухе, и что-то рисуя восковыми мелками.

– Мила, – опускаюсь на колени и складываю поверх них вспотевшие ладони.

– А когда мы поедем к маме? Я соскучилась, – сестра подписывает красного корявого человечка «Мама». Он криво улыбается, с упреком взирая на меня крупными глазами-точками.

– Мы… Мы больше к ней не поедем.

– Почему? – сестра бросает мелки, садится, скрестив ноги, и хмуро смотрит на меня. – Я что-то не так сделала?

– Нет… Конечно, нет. Просто…

За что это мне?..

Прикрываю глаза и на выдохе говорю:

– Мама умерла, Мила.

Тишина давит на голову. Сестра недоверчиво трясет головой.

– Что?..

– Ей больше не больно. Она не мучается, – продолжаю говорить, но уже успокаивая себя.

– Ты влешь! – глаза Милы мгновенно наполняются слезами.

Раскидываю руки, чтобы обнять ее, но сестра бьет меня по ладоням и отсаживается в угол комнаты.

– Влунья! Уходи! Не хочу тебя видеть! – кричит она вперемежку с рыданиями.

Поднимаюсь и выхожу. За закрытой дверью слышны всхлипы и дрожащий голос сестры, зовущий маму.

– Мамочка, это ведь неплавда? Мамочка, не шути так!

Провожу ладонями по лицу. Сердце щемит.

# # #

Похороны. Пришло много незнакомых людей. Часть из них – соседи, которых я изредка видела мелькающими на улице или на лестничных проемах. Они косятся на меня, перешептываются. Жалеют, наверное? Вот только они вернутся домой и забудут про наше с Милой горе, а нам от него никуда не деться.

Впервые за три дня вижу маму: ей сделали хороший посмертный макияж, она выглядит умиротворенной и спокойной.

– У нее больше ничего не болит, – бормочу себе под нос.

– Бедные девочки. Как же вам не повезло! Упокой господь ее душу, – крестится сердобольная соседка.

Она говорит что-то еще, но я ее не слушаю. И так тошно, еще причитаний пожилых женщин не хватало.

Первой кидаю землю в могилу и отхожу. Тук. Тук. Земляные комки, вылетающие из рук пришедших, словно град лупят по крышке гроба.

Могилу закапывают. Скорбящие галдящей рекой утекают в автобусы – их отвезут на поминки. Стою поодаль, дожидаясь, пока толпа рассосется. Холодный ветер лижет затылок и шею. Поеживаюсь.

Ко мне подходит соцработница. Не знаю, что она собирается сказать, но у меня нет к ней доверия. Да, она организовала похороны, и никаких казусов не произошло, но…

Все взрослые врут. Постоянно. Сначала мама, потом ее брат, если он вообще настоящий. Сказал, что придет, но гроб уже в земле, а нас с Милой завтра выселят из квартиры. Никто не посмотрит, что мы внезапно осиротели, деньги куда важнее.

– Вера, отвезти вас на поминки?

– Нет. Сестру надо забрать, не хочу обременять соседку.

Уважительно помолчав, соцработница снова прерывает тишину:

– Вера, мне звонил ваш дядя. Он просил немного подождать здесь. Хорошо?

Пожимаю плечами, сую замерзшие пальцы подмышки и блуждаю взглядом по сотням других могил.

– Кажется, это он.

Приглядываюсь: высокий жилистый мужчина с походным рюкзаком на спине идет в нашу сторону. Не нравится мне этот тип.

– Вера! – кричит он и машет.

Игнорирую его жест. Незнакомец быстро приближается и, запыхавшись, спрашивает:

– Похороны уже закончились?

Молчу, пристально вглядываясь в лицо «дяди». За меня ответят и так.

– Да, вы немного опоздали.

– Тихон, – он протягивает мне руку. – Мы говорили… по телефону.

– Ну… круто, – поворачиваюсь к надгробию. – Иди попрощайся, раз пришел.

Пока «дядя» навещает маму (похоже, он по жизни опаздывает), наблюдаю за ним. Соцработница, дождавшись его возвращения, с явным облегчением и улыбкой протягивает ему какие-то документы.

– Вот, все готово. Провожу вас до дома. Нужно удостовериться, что точно заберете младшенькую, тогда и с формальностями покончим.

Приглядываюсь к Тихону. Сходство колоссальное. Будто мамино лицо, только в мужском варианте: те же ярко-голубые глаза, нос с легкой горбинкой, широкие плоские губы, короткие темно-каштановые волосы. Даже ДНК-тест делать не надо, и так очевидно, что мы кровные родственники.

– И как ты собираешься забрать нас с Милой? – перевожу взгляд с дяди на соцработницу и обратно. – Разве документы на опеку не оформляются месяцами?

Тихон скидывает лямку рюкзака на локоть, достает полупрозрачную голубую папку с бумагами и протягивает мне.

– Я оформил документы заранее.

Хмурюсь, изучая строчку за строчкой. Теперь он наш опекун, деваться некуда. Кладу бумаги обратно в папку и отдаю:

– Дома обсудим.

Раз уж мама ему звонила, да еще и оставила голосовые сообщения, если верить его словам… Лучше рискнуть. Глупо отказываться от крыши над головой, пусть и в таких сомнительных обстоятельствах. Да и Миле сейчас нужны уход, забота и новые друзья. И новое место.

Дядя пропускает соцработницу в автобус. Заходим следом, занимаем места и молчим до самого дома.

Под пытливыми взглядами взрослых вдавливаю кнопку звонка. За дверью слышится топот, но открывает соседка. Из-за нее выглядывает сестра.

– Вела, ну наконец-то! – она выскакивает на лестничную площадку в тапочках и обнимает меня. – Почему так долго?

– Так вышло, – треплю Милу по волосам.

Облегченно выдыхаю. Я приняла правильное решение, когда не взяла ее с собой.

– А это кто? – сестра с любопытством разглядывает взрослых.

– Проходите, – предлагает соседка.

– Здесь я вас оставлю, – соцработница жмет руку Тихону, а потом протягивает мне. – Желаю удачи, Вера.

– Ага, – сухо сжимаю пальцы и тут же разжимаю. Перестук каблуков эхом отдается в подъезде.

Дядя присаживается на корточки перед сестрой:

– Привет, Мила.

Она с любопытством смотрит на него, потом на меня. Рассеянно качаю головой.

– Очень плиятно, – пока размышляю, можно ли ему довериться, Мила жмет Тихону руку.

Они улыбаются друг другу, и теперь видно их отдаленное сходство.

– И все же я тебе не верю, – говорю. – Извините, мы пойдем к себе. Спасибо, что присмотрели за Милой.

– Пустяки, – улыбается соседка, – твоя сестричка скрасила старческое одиночество, – ненадолго исчезнув в квартире, она появляется с чем-то, накрытым полотенцем. – Вот, помяните маму пирожками.

– Спасибо. Отдайте ему, пожалуйста, – киваю на дядю.

Он поднимается, поправляет рюкзак и берет блюдо.

– Спасибо, – говорит соседке.

Достаю ключи и открываю дверь квартиры. Соседка все еще присматривает за нами на случай, если понадобится помощь. Когда Мила и Тихон заходят внутрь, смотрю на нее через плечо и киваю. Грустно улыбнувшись, соседка закрывает дверь.

Захожу внутрь:

– Назови хоть одну причину, почему я должна тебе поверить?

– Ну, у тебя нет выбора. Или приют, или я.

Молчу. Напряжение ползет от лопаток к плечам. Его невидимые пальцы вот-вот вцепятся в шею. Слова Тихона жестокие, но скажи он что другое, и я в тот же миг вытолкала бы его за дверь.

# # #

Дома в молчании пьем чай с мясными пирожками. Мила нетерпеливо поглядывает на шкаф, намекая дать ей последнюю шоколадку, но я качаю головой. Лучше возьму лакомство с собой и подниму ей настроение потом. Вдруг не предоставится случай купить еще?..