Зоя стала студенткой госуниверситета. Сначала все ей здесь нравилось. Но, потом когда усвоилась по истечению первого полугодия, она обнаружила ряд проблем, которые тревожили ее душу и сердце. Первая проблема состояла в том, что папа получил двухкомнатную квартиру у черта на куличках. Это был поселок Фрунзе на окраине города, где проживали одни работяги. И ходил туда один единственный трамвай, восьмерка. На нем надо было тащиться свыше десяти километров до центра города, где располагался университет Зоя тратила час пятнадцать минут в одну сторону, а так как она стала возвращаться поздно, то приходилось тревожить родителей в час а то и в два ночи. Мать всякий раз отчитывала дочь, но дочь давала ей сдачи, а вот отца боялась. Она всякий раз произносила одну и ту же фразу:

– Ну, папуля… получи фатиру в центре, тогда я не стану опаздывать.

Вторая неразрешимая проблема состояла в том, что на курсе были практически одни девушки. Учились и мальчики… семь человек. Но они была не счет. Все худые, бледнолицые, в старой одежде, не всегда бритые, в мятых брюках и вечно голодные, с какими—то отрешенными глазами, в которых никогда не светился огонь. Зоя думала: если показаться любому в обнаженном виде, никакой реакции не последует. Тут искать чувака бесполезно. Что делать. Даже изнасиловать некому. Это было наиболее существенным разочарованием. Но пытаться что—то изменить, не имело смысла.

Зоя совсем опустила голову. Однажды ее соседка по парте Стела Костюковская предложила Зое составить ей компанию.

– И куда мы двинемся? Чуваки будут? А то я уже извелась вся. Представляешь, у меня ухажера не было уже два года. Время идет, мы стареем, перспектива выйти замуж сокращается подобно шагреневой кожи, как писал Стендаль.

Стела хихикнула, но не призналась почему. Она хорошо знала зарубежную литературу и никогда не путала, кто какой роман написал.

– Сегодня вечер в горном институте, а там одни мужики.

– Правда, что ли? Они, должно быть плечистые, мышцы так и выпирают… из штанов.

– Ты хулиганка, Зоя. А разве у тебя никого нет?

– Был бы, не рвалась бы на танцульки.

– Что ж! сегодня кого—нибудь закадришь.

– А я не одета. Что делать? домой ехать целый час с гаком, что делать, а?

– Я тебе ничем помочь не могу. Пропусти последнюю пару, тогда успеешь.

– О, это мысль. Я прямо сейчас. Прогремит звонок на перерыв, и я сбегу. Встретимся прямо здесь у входа, идет?

– Пусть будет по—твоему. Только не опаздывай.

– Ну, Стела, Если на десять минут задержусь, не уезжай без меня, ладно.

– Ладно, клуша. Но долго ждать не стану.

Зоя за короткий период зарекомендовала себя не с самой лучшей стороны. В отличие от других студентов, не вела конспект ни по одному предмету, зачеты и экзамены сдавала по несколько раз, а последний только при помощи папы. Правда, преподаватели, в отличие от учЖенелей средних школ, были более независимы и на угрозы чиновника в милицейских погонах реагировали вяло, а то и вовсе не придавали им значения. Зоя это чувствовала и считала себя несчастной.

– Ну, пап, что они на твои звонки не реагируют? Когда ты нацепишь погоны генерала? пора бы уж. Ты сдвинь это БуХСС с мертвой точки и тогда тебе сменят погоны. А то прямо издевательство какое—то. По три раза сдавать один и тот же зачет! да это офигеть можно. Голова болит от этих зачетов.

– Ты бы, дочка, больше сидела за учебниками, а то щляешься со всякими чуваками, как ты их называешь.

– Ты меня не любишь, папуль. Какая я несчастная, я чувствую и знаю, если бы у тебя был сын, ты бы к нему по—другому относился, – всплакнула Зоя и тыльной стороной ладони стала размазывать слезы по лицу.

Это размазывание слез по лицу и поразило Никандра. Когда—то в молодости он делал точно так же.

– Ладно, дочка, – сдался папочка, – я открою тебе секлет: представление на звание енерала уже послано в Москву, так что погоны скоро появятся на моих плечах, и тады я навещу твоего ректора, будь он неладен. Он ить в партизанах не воевал, советскую власть не зачичал. Придется ему напомнить об этом.

Зоя прямо расцвела. Она достала из шкафа самое лучшее платье, долго крутилась перед зеркалом и все спрашивала:

– Как я выгляжу, мама?

– Ты куда собралась, дитя мое.

– Секрет, мамочка.

Никандр выглянул из своей спальни.

– Ты красавица у меня, дочка. Гляди, шоб я не подымал милицию города на поиски.

– Пап, мы далеко живем от центра. Я добираюсь полтора часа до дома. Хоть бы машину за мной прислал.

Но папа не слышал. Он уже лежал на диване на правом боку, поглаживал отвисший живот, подложив под голову том Ленина. Он всякий раз пытался познать великое учение, но то, что накарябал его кумир, решительно не понимал. И всякий раз думал: да, высота, глубина, не понять простому смертному. Вот получу звание енерала, тогда я с тобой Ильич повоюю, ты раскроешься передо мной, и тады в своих речах я буду только на тебя ссылаться.

Зоя в это время уже закрыла за собой дверь, спустилась со второго этажа и посеменила к трамвайной остановке. Она спешила к подруге, Стела ее уже ждала.

В этот раз Зоя опоздала только на сорок минут. Стела дулась на нее, но дождалась.

На вечере в горном институте обе чувихи цвели и пахли, хотя Зоя своей внешностью, дорогими духами, шикарным платьем, глубоким декольте и чисто женским хищным взглядом оставила свою подругу Стелу далеко позади. Входящие в моду современные танцы требовали самостоятельности: каждый танцевал самостоятельно хоть и попарно, а Зоя любила старые танцы, особенно медленные, когда можно прижаться друг к другу, да еще запретным местом коснуться мужского достоинства, спрятанного не менее тщательно.

Женихов у Зои оказалось много, но она выбрала себе самого симпатичного, чуть выше ростом, он, правда оказался изрядно бухой, но с кем не бывает.

На вопрос, как ее зовут, Зоя охотно ответила и не соврала, назвала свое настоящее имя.

– Зоя Никандровна, прошу любить и жаловать, – сказала Зоя, награждая кавалера роскошной улыбкой.

– Любить буду и жаловать не стану, не дам спать с вечера до утра. Ты, ласточка, так хороша, что я просто… не знаю, что делать. Если бы не эти все дебилы…, вернее, если бы были вдвоем, я тут же бы доказал, на что способен. Ты, ласточка, не томи. Пообещай, что это вскоре случится, а?

И Костя тут же чмокнул ее в щеку.

Это было так приятно, Зоя стала еще симпатичнее: щеки порозовели, глаза сперва закатились, будто все уже происходило, а потом открылись, полоснули Костю, а потом засверкали, аки южные звезды в тихую волшебную ночь самой природой предназначенной для любви. И, несмотря на это, она сказала:

– Костя, мне показалось, что ты порядочный парень, а ты просто бабник. Да знаешь ли ты, кто перед тобой?

– Кто ты, ласточка? кто передо мной? не томи душу.

– Единственная дочка генерала и студентка университета. Прощай, бабник.

– Зоя, но… не предавай значения, все, что я сказал, не более, чем шутка. Надеюсь, ты любишь шутить.

– Ха, еще как, – произнесла Зоя, прогибаясь назад, чтобы почувствовать, что у Коли что—то там есть и уже шевелится. Но Костя крепко назюзюкался, а когда он переходил норму, его мужское достоинство погружалось в беспробудную спячку и даже сама царица Тамара, не смогла бы разбудить.

И, тем не менее, молодые симпатичные люди не расставались: Костя не отпускал от себя Зою, а Зоя не отпускала от себя Костю. Костя оказался просто молодцом: он выдержал тяжелое испытание – проводил Зою до поселка Фрунзы на том же проклятом восьмом трамвае и вернулся в общежитие в три ночи. Он проспал до обеда, пропустил важные лекции, а вечером в 18 часов встретил Зою у памятника вождю мирового пролетариата.

Идти особенно было некуда, поэтому он повел Зою в парк подальше от садовых скамеек, где чудом остались дикие заросли. И там, вдали от всего грохочущего, бурлящего мира впился ей в губы, а когда Зоя ответила на затяжной поцелуй, и при этом у нее из груди вырвался вздох, запустил руку в то место, откуда растут ножки.