– Зоя, опусти руки, – сказала врач. —Ого, как он тебя отделал, этот насильник! Сейчас я составлю акт осмотра, тебе придется прилечь, мне надо удостовериться, что у тебя девственная плева дехлорирована. Не стесняйся меня, я врач. Хорошо, что так кончилось, детка, могло быть и хуже. Ну—ка встань, повернись. Гематомы на теле есть? А, вот следы зубов в области правой ключицы. Это признаки садизма. Ты хоть кричала?

– Я… добровольно… согласилась, мне было так…

– Молчи, молчи, и хорошенько подумай. Разве ты можешь пойти на то, чтобы подмочить репутацию отца из—за какого—то соблазнителя—голяка, который так не по—рыцарски обошелся с тобой? Да если бы он любил тебя, он бы оберегал твою честь. А теперь что, внебрачный ребенок? Аборты строго запрещены. Аборт исключен. Ты никогда не сможешь выйти замуж…

– Андрей на мне женится…

– Он на тебе женится? Ха, как бы ни так, он уже дважды отказался от тебя. Все, бедная девочка, можешь одеваться. Как ты себя чувствуешь?

– Плохо, плохо мне, я не хочу домой! Не хочу никого видеть. У меня глаз болит.

– Это Андрей тебя так отделал, ну, признайся!

– Он…, – произнесла Зоя и снова расхныкалась.

– Полежи у нас в медсанчасти несколько дней, я выхлопочу тебе отдельную палату. Придешь в себя, тогда можешь возвращаться домой.

– Меня отец убьет, не хочу домой, —запротестовала Зоя.

– Не волнуйся, деточка, я поговорю с твоим отцом и с матерью тоже. Они тебе ничего плохого не сделают, так, пожурят немножко. Они сами страшно переживают. Для них это трагедия. Бедный отец, на нем лица нет. Я видела его недавно. Он весь почернел, на негра похож и две блестящие дорожки вдоль щек, это от слез. А такой мужественный человек. Мать в еще более тяжелом положении. Возле нее дежурят врачи. Когда сама станешь матерью и с твоей дочерью, возможно, единственной дочерью, случится подобное, тогда ты все поймешь.

– Му—у—у! Это я виновата. Нет, не я, это он виноват, он старше меня, он и отвечает за меня. Это он соблазнил меня, а потом изнасиловал. Ах, как он меня изнасиловал! Я даже куда—то провалилась, видать, от удара в глаз потеряла сознание, потому что ничего не помню. А потом, когда очнулась, я даже закричала: еще! еще! Он меня опять бил, кусал и насиловал, и это продолжалось почти всю ночь. Вы когда—нибудь попадали в подобную ситуацию? Если попадали, то вам легко понять меня. Вообразите, я лежу, а он требует, чтоб я ноги, не руки, а ноги поднимала, как можно выше. Вот насильник—то! Теперь у меня что, ребенок будет? Не хочу ребенка, не хочу и все тут. Это он виноват, пусть он и рожает. Сделайте так, чтоб я не рожала и тогда я на все согласна. Я в мельчайших подробностях расскажу, как это было.

Зоя посмотрела на себя в зеркало: синяк под глазом делал ее некрасивой, почти страхолюдной.

– Как я покажусь на улице, что люди подумают? Это он виноват. Арестуйте его! Я требую.

– Он уже арестован и будет судим. Ты только держись одной линии, будь твердой и принципиальной, как твой отец. С тобой еще будут работать следователи, а потом, возможно, придется дать показания и в суде.

– Меня могут судить?

– Судить будут не тебя, а твоего соблазнителя, насильника. Ты еще несовершеннолетняя. Тебе только через месяц исполнится восемнадцать лет. К тому же ты пострадавшая.

– Я хотела бы еще хоть раз пострадать, отпустите его на один денек.

– Что ты говоришь, деточка? Забудь о том, что ты сказала.

– Забуду. Я уже забыла.

Зою положили в отдельную палату в больнице закрытого типа. На следующий день ее навестила мать.

– Дитя мое, что с тобой произошло, почему ты раньше нам не позвонила? Мы бы давно тебя освободили. Что ж ты так плохо относишься к своим родителям – отцу и матери? У отца сердце разболелось, а я, если я и выжила, то только благодаря тому, что все время глотала успокоительное.

– Ну, хватит, мама!

– Что будем делать, если у тебя брюхо начнет расти?

– Ну, хватит, мама! Цыц, мама! Как тебе не стыдно? Какое еще брюхо? Я массаж буду делать. Все должно пройти. Я и живот буду массировать и писку.

– Я не переживу этого.

– Переживешь, еще как переживешь, а вот я…, я не буду рожать, а—а—а!

– Успокойся, дочка, у тебя, что—нибудь болит?

– Болит, а то, как же? Еще как болит.

– Что болит, дочка?

– Ноги болят.

– Где болят?

– Да вот тут, откуда начинаются…

– Это он, подлец, виноват, – сказала мать.

– Он, конечно. Я не виновата, правда. Ну, скажи, мама, я не виновата? И отцу так скажи, хорошо? А было и больно и сладко, мама. Это так и положено?

– Отец сейчас придет, – сказала мать, поглядывая на часы. – Вот, кажись, он идет.

Действительно отец вошел в военном мундире высокий, широкоплечий, с немного опущенной головой.

– Я рад, дочка, что ты жива, а все остальное минуется, забудется, и жизнь пойдет, как и раньше, своим чередом. Ты мне ничего не рассказывай, я и так все знаю. Поправляйся. Через недельку мы тебя заберем отсюда. А я зачну подыскивать тебе дупломата, и мы выдадим тебя замуж.

– За дипломата? Папульчик, давай скорее. А тут я ни в чем не виновата…

– Знаю, знаю, – произнес отец и вышел из палаты.

Через два месяца состоялся суд. Андрей Сазонов получи пятнадцать лет лишения свободы за изнасилование несовершеннолетней. На суде присутствовала и потерпевшая. Она не спускала глаз со своего соблазнителя и все стремилась отыскать в его лице, хоть какие—то черты, которые ей так нравились тогда на комсомольском форуме, но ничего не находила. Андрей сидел исхудалый, сгорбленный, стриженный наголо, все время прятал глаза и ни разу не взглянул на нее. Один глаз казался больше другого и заплыл кровью.

«Как люди меняются, – подумала Зоя, с какой—то брезгливостью. – Неужели я, дочь подполковника, была в объятиях этого урода? А, может, это был лишь сон?»

– Гражданка Сковордкина, признаете ли вы…

– Нет, не признаю! – закричала Зоя. – Я ни в чем не виновата. Это он!

– Подождите, гражданка Сковордкина, не торопитесь с ответом. Вы не выслушали до конца мой вопрос. Итак, повторяю: Гражданка Сковордкина, признаете ли вы себя… потерпевшей? Подтверждаете ли вы акт насилия над вами, как личностью, как над девушкой, не вступавшей ранее в интимные отношения?

– Да, признаю. Он насиловал меня, угрожал, доставал нож. Я раньше насилия не испытывала.

– Вы знали подсудимого Сазонова Андрея раньше, до того, как произошел с вами этот случай? – спросил судья.

– Нет, не знала.

– Он вам угрожал?

– Да, угрожал.

– Он применял физические насилия над вами?

– А как же, он меня продырявил. У меня кровотечение было.

Один из народных заседателей хихикнул при этом, но прокурор глянул на него и тот втянул голову в плечи.

Отца на суде не было, только мать присутствовала.

После зачтения приговора, Зоя вздохнула, бросилась в объятия матери.

– Ну, мамочка, все кончилось, поздравь меня. Этот Андрей, он даже не взглянул на меня. Ты не знаешь, почему? Ты не знаешь, почему, мама?

– Этого и следовало ожидать. Неужели ты думаешь, что он тебя любит?

– Гм, а почему бы и не любить, я ведь самая лучшая, не так ли, мама?

– Да, девочка моя. Пойдем—ка домой лучше.

Отец сделал очередной подарок Зое. Он устроил ее в университет на филологический факультет в Алма—Ате, где она проучилась один год. Свое первое приключение в жизни Зоя начала забывать. Она теперь твердо помнила одно. Если согрешить, то только так, чтоб на ночь не оставаться с тем, кто тебя соблазнит, или кого ты соблазнишь, иначе беда.

Теперь она сама стала охотиться за одним парнем—сокурсником, но у нее появилась соперница. И эта соперница увела парня. Зоя страдала и составляла план мести. Возможно, этот план мог бы осуществиться, если бы не грянула беда. В связи с устранением Берия, органы ГБ, МГБ, читай НКВД, стали сокращаться. Под сокращение попал и папа Зои, подполковник Сковордкин. Ему предложили работать в милиции с повышением звания. Так он стал полковником и был переведен из Азии в Европу, а точнее в город Днепропетровск, где получил должность начальника ОБХСС. (Отдел борьбы с хищением социалистической собственности).