Дара еще раз продырявила землю кинжалом Бестии и пробормотала себе под нос, глядя в землю:

— Это самое тревожное — зачем его было возрождать и что он делал всё это время.

Нольдиус прокашлялся, глядя на кладбищенски-отвлеченную Наиду, и приглушенно молвил:

— Рискну предположить… до Сечи Альтау ведь тоже дошло не сразу. Вербовка сторонников… планы. Наконец, возможно, что для восстановления мощи ему не хватало чего-либо…

— Вещи.

— Что?

Бледное лицо Дары с упрямым подбородком не сулило ничего хорошего.

— Змея без яда неопасна. А Витязь выдрал Холдону клыки, когда разрубил Арктурос.

— Его артефакт…

— Не просто артефакт. Он с ним спал в обнимку и купал его в крови своих жертв. Больше, чем оружие, что-то вроде брата и единственного союзника. Вы разве не слышали Бестии и ее рассказов об Альтау? Холдон был помешан на искусстве артемагии и своих шедеврах. Он положил пропасть сил на то, чтобы создать идеальный меч — то есть орудие нападения — и идеальный щит. Две стороны непобедимости. Со щитом у него не вышло, там, правда, была история с одним его учеником и полководцем… Ладно. Но он создал Арктурос. И только когда он посчитал, что достиг совершенства — он начал завоевание Целестии. И ни один артефакт в истории не обладал таким…

Она запнулась и уставилась на кинжал Бестии с непонятным, почти смущенным выражением.

— Таким совершенством? — шепотом подсказала Мелита. Кристо поднял было руку — погладить ее по плечу, но тут же обнаружил, что плечо девушки занято ладонью Нольдиуса.

— Только меч Витязя, — негромко сказал отличник.

— Д-да… — Дара была не уверена в своих словах и говорила, будто шла наощупь. — Да, только меч Витязя… В общем, жезл увеличивал силы своего создателя. Передавал хозяину свою мощь. Может, он этого и сейчас ждет — не зря же… все эти смерти… уничтоженные деревни. Арктурос для него — лучшая подзарядка.

— А на кой ляд ему Ковальски сдался? — не выдержал и спросил Кристо, но не был услышан. — Так-то оно получается, что его Холдон захотел грохнуть — ну, или эти, которые воскресили Холдона. На что?

Дара только нахмурилась и передернула плечами, а Кристо припомнил: в прошлый раз ведь Ковальски слишком уж быстро раскусил план контрабандистов. Да и догадался, что за Прыгунками и Эльзой стоят еще какие-то ребята… артемаги, так?

Ну, и если это та самая компания — им не слишком-то нужен догадливый Ковальски. Который еще и справился с Эльзой при помощи четырех подростков, винтовки и браслета.

Остальные, наверное, тоже о чем-то таком подумали. Нольдиус принял традиционно заумный вид, дрожащей пятерней пригладил волосы и изрек:

— Дара, твои выводы безупречны.

— Ага, можно подумать, что вы с Ковальски родственники… — выведя эту мысль и заставив Дару поморщиться, Мелита подняла голову от вышивки, которую растерянно рассматривала последнюю минуту. — Ребята, а что мы сидим-то? Пора бежать к Бестии и оповещать, что заявился Холдон — или думаешь, не поверит?

— Думаю, знает, — ответила Дара угрюмо. — И потом, если бы Холдон обрел прежнюю силу — это стало бы заметно, уж ты поверь.

Она, ежась и вздрагивая, смотрела на неприветливое небо.

* * *

От озера доносились далекие крики новичков, резвящихся на воле, но в остальном сад был пуст. Непогода не привлекала, и практеры с теориками попрятались по комнатам, даже в кустах не было видно целующихся парочек. Правда, по саду в экстазе бродил Вонда, время от времени радостно вопя: «Вот ужо скоро будет, а никто из вас, дурной молодежи и не догадывается!» — но почему-то даже Крэй с его шайкой не пытались поймать и разыграть старого ветерана.

Аллея сирени тоже была неспокойной и зябкой. Порывистый ветер сдергивал с кустов мелкие белые цветочки. Часть из них, будто мотыльки на свет лампы, летели на золотые блики и путались в длинных, драгоценным блеском сияющих волосах. Лорелея стояла неподвижно посреди дорожки, и взгляд ее не был устремлен к воротам: оттуда больше некого было ждать. Время от времени она оборачивалась и глядела на здание артефактория, но большей частью смотрела именно на садовую дорожку, то ли что-то вспоминая, то ли кого-то поджидая.

В ответ на шорох за спиной она обернулась, блеснула глазами — и блеск тут же погас. Оплот Одонара Гиацинт, подошедший к ней, заметил это — и покраснел, как рак вареный.

— Госпожа Лорелея… а я вас искал. Сейчас такие неспокойные времена, что я побоялся оставлять вас в одиночестве… а это ваша любимая аллея?

Лори, по-прежнему вспоминая что-то, кивнула. Гиацинт отчаянно собирался духом, чтобы выпалить мучившие его мысли:

— В последнее время мы не встречались. Вы… мне казалось, вы меня избегаете? Может быть, это из-за моего проигрыша на том поединке?

Лори поглядела на его несчастную физиономию, на смешно лезущие во все стороны соломенные волосы и покачала головой. Гиацинт немного приободрился.

— Я принес вам цветы, — спохватился он, протягивая ей несколько весенних белых роз. Но Лори повернулась к ним спиной, наклонилась и сорвала нарцисс, который невесть как затесался в сиреневую аллею, сплошь засаженную фиалками и ирисами. Бывшая богиня бережно поднесла цветок к лицу и коснулась его губами. Бедный Гиацинт стиснул розы в кулаке так, что, будь у них шипы — ему бы не поздоровилось. Но шипы он обрезал сам, тщательно, чтобы не поранилась Дама…

Сглотнув обиду, он заговорил опять:

— Весенняя пора чудесна, не правда ли? Люди во внешнем мире так часто бывают лишены части этой красоты из-за своих длинных зим. Впрочем, тут дело вкуса: мы беседовали об этом с господином Экстером, и он прочитал мне одно стихотворение о девушке извне. Знаете, какие строки там были?

Лорелея чуть повернула к нему бледное лицо, и он прочитал негромко:

Апрель смарагдами заткал поля

Звенит весна своим весельем бальным…

Но все ж она и средь цветов печальна.

Но ей милее стужа февраля.

Богиня наклонила голову, услышав последнюю строчку, и Гиацинт понял этот жест. Вообще-то, он уже давно все понял, а сюда шел с последней надеждой, которая только что приказала долго жить.

— Значит, вы — тоже…? — заученная книжная речь куда-то подевалась. — Вы все-таки любите его? Иномирца, самозванца… но ведь… за что?

Лори смотрела на него с грустной улыбкой. Потом отломала веточку с сиреневого куста, отыскала возле дорожки место без травы и нацарапала на земле: «Разве любят за что-то?»

Это были первые слова, с которыми богиня обратилась к Гиацинту. Раньше она предпочитала общаться жестами. Он с трудом оторвал глаза от неуклюже нацарапанных букв.

— А разве нет? Доблесть, красота, благородство, щедрость, ум, доброта — разве не любят за это?

«За это можно полюбить. Просто любить можно только бескорыстно».

Он нахмурился, как обиженный ребенок, тогда она стерла написанное и нацарапала еще: «Я помню это. Я ведь была единым целым с любовью».

— И теперь вы пойдете к нему? Останетесь с ним?

Богиня прикусила губу и прикрыла глаза. Она была слишком гордой, чтобы отправиться к Максу, и надеялась, что однажды он подойдет к ней сам. Но Ковальски всё не показывался в саду, хотя уже вечером встал на ноги. Помедлив, богиня кивнула. Один раз.

Бедный рыцарь пошатнулся.

— Но тогда… как вы… вы же останетесь такой? Ведь избавить вас суждено не ему, а истинному Оплоту!

Лори кивнула.

— Неужели вы хотите остаться с этой вашей… «слепой магией»… такой, какая вы сейчас?

Лори наклонилась опять и выцарапала коротко: «Для него я жива». И сделала жест, который обозначал: ей этого достаточно.

Гиацинт наконец выкинул розы. Очередной порыв ветра смешно взъерошил его волосы.

— А что же делать мне? — тихо и как-то испуганно спросил он. — Нарекательница сказала, что у меня судьба: спасти вас и Одонар однажды… Разве вы не верите в судьбу?

Лори ничего не ответила и ничего не написала. Эта судьба уже отчебучила с богиней очень странную шутку, когда однажды из кустов сирени вылетел и растянулся посреди дорожки человек из иного мира.