— Безалаберным, — любезно подсказала Бестия, бросая на директора демонстративный взгляд.

— В точку! — жизнерадостно гаркнул Магистр, обнимая Экстера мясистой ручищей за узкие плечи. — Говорит: эта рукоять, она ж бы ого-го, она ж бы нам самим пригодилась! Ну, а я ему: так в чем тут подвох? Организуем, знаете ли… хех… военный поход на Одонар, а я потом… о-о-о, это там поднос? Ну-ка, подманите его на что-нибудь, эти, знаете ли, трёхсырные косички у вас… отменно удались, да, рекомендую, Настурция, с базиликом. Так о чем я? Ага, а потом мы из Семицветника, знаете ли… полюбуемся. Как наша армия на карачках обратно ползет, хо-хо-хо!

Свита угодливо подхихикнула Магистру. Экстер, который никогда не улыбался, а через это плохо понимал монаршие шутки, поежился и заметил:

— Вы переоцениваете нас. Я не стал бы бросать в бой учеников или артефакторов ради такой мелочи.

Трое визитеров и Бестия одновременно поперхнулись напитками. Нужно было быть Мечтателем, чтобы обозвать мелочью главную реликвию страны.

— Экстер, дорогой! — заголосил Оранжевый, подцепляя с подноса на сей раз тарталетку с форелью. — А кто ж говорил о твоих подопечных? Поставлю что угодно: если бы Рубиниат всё же двинул армии, у ваших ворот их встречал бы только один воин!

Все взгляды невольно обратились в сторону Бестии. Она уже собралась было польщенно поклониться, но тут могучая дама в бирюзовых одеждах — Танила Крошка, из высшей знати — заметила басом:

— А, конечно. Пресловутый Оплот Одонара. Я слыхала даже, что Рубиниат организовал поиск той самой Алой Печати из пророчеств — нужно же дать герою его оружие. Неужто он так-таки и не владеет магией? Ну, когда же вы нас познакомите с этим феноменом, — контрабандное слово она произнесла как «фи-номэн». — Ведь говорят, что в той битве с Прыгунками вам, Бестия, и делать-то ничего не пришлось?

Брови Бестии сошлись на переносице, а карие, редко мигающие глаза, изучили лицо Танилы Крошки с излишним вниманием. Завуч Одонара как бы прикидывала: что именно в этом лице нуждается в корректуре? Чересчур прямой нос? Не обведенные приятной фиолетинкой глаза?

Оранжевый Магистр инстинктивно почуял близкую опасность и решил переключить всех на нечто более ужасное.

— А сейчас надо бы мне сказать речь! По-моему, я уже достаточно выпи… э-э, проникся атмосферой праздника! Хотя, н-да, лучше тост.

И посмотрел в свой полупустой кубок с вкраплениями из христопразов. Свита почтительно навострила уши, готовясь услышать длинную и проникновенную речь, но Оранжевый Магистр славился любовью к радостям жизни. А длинные речи никак не входили в его список радостей.

— За мир! За конкретно наш мир! За радугу на вечно чистом небе! И почему это никто из вас не танцует?!

Чинуши из Семицветника изменились в лице. Они уже сожалели, что не полетели праздновать День Витязя вместе с Синим Магистром — в Академию Кордона, или с Зеленым — к рудникам, или даже вместе с Алым — в столицу.

— А, да — и за здоровье Витязя!

Но тост за здоровье пропавшего без вести (а может, и умершего) тридцать веков назад Витязя остался неподхваченным. И не потому, что все удивлялись тосту.

Просто звезды над головами одонарских гостей заслонило небесное тело средней величины с горящими наподобие двух солнц глазами. Тело быстро двигалось к артефакторию. Воздушные барьеры, выставленные Бестией до начала торжества, для него оказались маленькой преградой: с утробным «Би-и-и-и-и!!!» странный зверь грохнулся с небес прямиком на кусты жимолости, с хрустом подпрыгнул в них и затих.

Уважаемые гости как-то разуверились в чистом небе и потихоньку начали выставлять щиты. Мелита и Хет, которые, раскрасневшись, выползали с катка, зааплодировали.

— Поспорить могу, это наши прилетели, — заметил Хет, у которого было отменное зрение. — Точно, слева Дара. Здорово они время подгадали, правда?

В голосе сплетника Одонара была и радость предвкушения (это ж можно такую сплетнищу породить!), и гордость за тех, с кем работать приходится.

Из взрослых раньше всех опомнилась Бестия, у которой тоже зрение не подкачало.

— А вот и боевая тройка, — прошипела она, наклоняясь к уху остолбеневшего Мечтателя.

Директор согласился неопределенным звуком. Высокие гости опасливо топтались на месте; в отдалении прервались шуточные поединки, взвизгнув, смолкла музыка на двух площадках, а Магистр от потрясения вывернул на себя кубок благородного вина и огорченно нюхал темное пятно на сюртуке апельсинового цвета.

Бестии пришлось разруливать ситуацию самостоятельно.

— Мечтатель, — сказала она негромко, — читай стихи.

Падение с небес дракона неизвестной породы в канун веселья пристукнуло директора меньше, чем эта фраза.

— Я… э… ч-что?

— Что угодно. Только вспоминай поскорее.

Голубые глаза директора округлились, как и губы. Фелла терпеть не могла его поэзию.

— Но я…

— Мечтатель, или ты начнешь рифмоплетствовать, или…

Экстер хорошо был знаком с такими «или». Кроме того, общую идею он примерно уловил.

— Наш высокий гость совершенно прав, — голос у него дрогнул, и пришлось забрать выше, чтобы его услышали, — сегодня день особенный. И я хотел бы…

Он еще немного пораспинался о том, как битва Альтау вдохновляет на творчество, и наконец все заметили, что директор что-то говорит, а заодно поняли, что от прослушки поэзии не отвертеться. Хотя бы из уважения к хозяину и потому, что Бестия всем своим видом сообщала: «Вы таки будете это слушать!»

Закончив прелюдию, Экстер вздохнул и три секунды помедлил, выбирая. Все его стихи были трех видов. Были собственные, написанные в основном о любви (ясно, кому они посвящались). Для прочтения на празднике Витязя они, мягко говоря, не годились. Были еще стихи «на случай», Экстер их терпеть не мог, а почему писал — это было загадкой. В конце концов, никто его не заставлял вымучивать из себя рифмованные строчки.

Наконец, был третий пласт вид — взятые непонятно откуда. Время от времени на Мечтателя словно что-то находило, и он начинал сплетать непонятные строки в полузабытьи, часто забывая записать, глядя перед собой рассеянными глазами. В таком состоянии его обходили стороной и учителя, и ученики, а у некоторых из них была даже гипотеза, что Мечтатель может прозревать будущее в такие моменты. Но до сих пор находилось очень мало желающих копаться в поэзии директора, выискивая сбывшиеся пророчества.

Нынче рок повернул так, что Экстер мог читать только «на случай». Так что он собрался с духом (слушатели сделали то же самое), припомнил… но вдруг поперхнулся и тихо, неуверенно начал:

Вырвать цветы? Но дневную истому

В этом саду невозможно нарушить.

Это шипы. Вам они незнакомы?

Гибкие, тонкие — прямо сквозь душу.

Янтариат выпучил глаза, забыв об испорченном сюртуке. Танила Крошка отложила тартинку с вареньем из лепестков ирисов.

Только смотрите — касаться не надо,

Просто почувствуйте, как это верно:

Нынче для сорной полыни преградой —

Белый нарцисс, окольцованный терном.

Бестия, тихо хмыкнув, исчезла из-за плеча у Мечтателя, но он едва ли это заметил.

Пусть без шипов остальные — не стонет…

Только б цвели — об ином и не молит…

Музыка капель в пронзенных ладонях –

Горькой симфонией жертвенной боли…

Рассеянный взгляд директора уходил куда-то далеко, туда, где лежал упавший с неба дракон, нет, еще дальше — в само небо.

Жизнь на полу расплывается алым…

И, непривычно, пугающе кроток,

Он поникает бутоном усталым.

Раньше, чем смолкнут последние ноты.

Мечтатель удивлённо потряс головой и смущенно оглядел всех собравшихся. Кажется, он сам понимал, что выдал что-то не совсем в духе праздника.

Свита Семицветника тихо костенела вокруг, и на лицах гостей смешалось смятение, унынье и то мучительное выражение, которое говорит о боли всех зубов одновременно. Фелла блестяще рассчитала свой манёвр. Драконы с небес? Ха! Господ из Семицветника интересовало сейчас только: как заесть и запить услышанное, как убраться подальше от Экстера и (самое главное) — а что если директор будет читать и дальше?!