– Алло! Это ты? – спросил Агапов.

– Я. Но у меня совещание, – ответила Вика.

– Сегодня позвонишь? – спросил он.

– Постараюсь, – уклончиво ответила Вика и распрощалась.

Никакого совещания у Вики не было. Ей просто нечего было сказать Агапову. Но решительный разговор назревал. Промедление могло оказаться чреватым. Первая молодость, как ни прискорбно, прошла. Пора было устраивать жизнь. Но этот Агапов – такая зануда, а тот – прохвост какой-то…

Прохвостом Вика обозвала Александрова. С этими мыслями она ему и позвонила. Он услышал в трубке ее голос и загрустил. К серьезному разговору с Викой он не был готов. Слушал ее, а сам думал: «Все-таки, как несправедливо, что Жанна замужем…».

Шел редкий дождик. Семейство сидело в машине и дожидалось открытия магазина: Евгений Иванович – за рулем, жена – рядом, теща – на заднем сидении.

С другой стороны улицы выскочили, держась за руки, парень и девчонка. Остановились у тротуара, почти перед машиной, обнялись и стали целоваться.

Парень был худым и высоким, и девчонке пришлось вытянуть шею, чтобы дотянуться до его губ.

Девчонка была в светлой курточке и слегка расклешенной темной юбке. В руке у парня торчал короткий сложенный зонтик.

– Нашли место! – фыркнула жена.

– Совсем уж… – отозвалась теща.

Парень и девчонка продолжали стоять у тротуара и целоваться, даже на дождь внимания не обращали.

– Надо же ведь… – удивилась жена.

– До такого дойти… – возмутилась теща.

От Евгения Ивановича требовалось присоединиться ко всеобщему осуждению. Вместо этого он неосмотрительно сказал:

– Мало ли какие бывают обстоятельства…

– Ага, прямо на улице бывают, – передразнила жена.

– И такие случаются? – вкрадчиво спросила теща.

Но Шурочка была необыкновенно хороша, подумал Евгений Иванович и мысленно покрутил ус от удовольствия. Потянувшись к Шурочке, невозможно было отдернуть руки, и, коснувшись ее губ, не было сил отпрянуть.

Она работала в архиве на первом этаже, он – в главном управлении на пятом. Иногда она заглядывала к нему в комнату и, если он был один, обвивала его за шею и целовала долго и сладко. Он пытался отвернуться и шептал: «Ну, хватит, сейчас войдут».

В обед они встречались в сквере у Патриарших прудов, усаживались на скамейку и целовались.

Возвращаться на работу вместе было неловко. У подземного перехода они расставались, чтобы идти дальше поодиночке. Шурочка смотрела на него кротко и жалостливо, как будто они расставались не на пятнадцать минут, а неизвестно насколько, и он прижимал ее к себе крепко-крепко.

Вот тут и раздавались эти мерзкие реплики:

– Нашли место!

– Ну, приспичило им!

И даже:

– Ба! Опять те же!

На выходные родители уехали на дачу и он повел Шурочку к себе. Все было, как всегда в таких случаях бывает – и кофе, музыка и танцы с объятиями. Шурочка целовала его нежно, как никогда, и сердце его билось все чаще и чаще. Но с приближением решительного момента он вдруг почувствовал, что сил почему-то нет. Он не поверил себе и решил, что это вот-вот пройдет. Но факт остался фактом – вдохновение напрочь отсутствовало. Он растерялся. Он испугался за всю дальнейшую жизнь. Да еще Шурочка оказалась такой приставучей. Дело само собой пошло к трагической развязке. Деваться было некуда. Он выкрикнул:

– Пойдем гулять!

Шурочка долго смотрела на него, прищурившись, и не могла ничего понять.

Потом он думал: «Вот дурак! Надо было выглянуть в окно и крикнуть, что родители приехали».

И все-таки Шурочка была очень хороша. Протянув к ней руки, их невозможно было отдернуть. И не было никакой возможности оторваться от ее губ, если бы не обстоятельства.

Парень и девчонка перестали целоваться и побежали под редким, теплым дождем.

– Обстоятельства эти… – зло сказал Евгений Иванович.

– Да уж… – сказала жена и вздохнула.

– Такие прям… – мечтательно отозвалась теща.

Обед закончился. Открылись двери магазина.

Любимых женщин он называл рыбочками и толстопопиками. Но жизнь шла и надо было выбирать. Друзья давали советы: один говорил, что в жене главное простота и ясность; другой уверял, что жена – тоже женщина, просто к ней надо привыкнуть.

Наконец, он выбрал. Первые два месяца все шло почти, как он ожидал. Своим выбором он был доволен. Но в одно ненастное утро жена заявила, что она от него в шоке. Удар судьбы потряс его. Он дожевал второпях бутерброд, оделся и хлопнул дверью.

Было самое начало весны и ему показалось, что все придется начинать с начала. С этой мыслью он дошел до автобусной остановки и огляделся.

Оказалось, что в жизни, как всегда, было много интересного. Например, пышная дама в высоких сапогах. В жизни, как всегда, было место подвигу, – например, можно было подойти к даме и представиться.

«И без того все сложно, – подумал он. – К чему усложнять?» – И полез в автобус.

«Такие были девушки кругом, а в жены выбрал, ну, самую недушевную, – размышлял он, глядя в автобусное окно. – Взять хотя бы Люську. Не женщина – загадка! Кроссворд с грамматическими ошибками».

Он решил, что на работу вполне можно явиться после обеда. Пересел на троллейбус и покатил в Беляево…

Люська сидела в фойе гостиницы за столиком с табличкой «Администратор». Он сел напротив.

– Маляев, ты? – недоуменно спросила Люська.

– Вот, решил… – сказал он и поставил портфель на колени.

– Жениться собрался? – почему-то спросила Люська.

– Зайти решил, – пояснил Маляев. – А жениться – уже давно…

– И как? – с искренним интересом спросила Люська.

– Знаешь, по-моему, неженатый отличается от женатого как счастливый от удовлетворенного.

– Сейчас весна, – сказала Люська. – Весной всегда что-то не так.

– Весной хочется жить, – сказал он. – Весной есть, как говорится, что посмотреть, что показать.

– Кому ноги, кому – лысину… – уточнила Люська.

– Жизнь – это попытка реализации фантазий, – сказал он, неизвестно к чему.

– Жена тобой довольна? – спросила Люська.

– Не то, чтобы очень, – признался он.

– Это потому, что ты ведешь себя не как муж, а как сексуальный попутчик.

– Я стараюсь, – ответил он.

– Одного старания мало! – завила она.

Он не успел спросить, что она имеет в виду. В холл гостиницы ввалилась толпа с чемоданами.

Он вышел на улицу, прищурился на солнце и решил поехать к Зинаиде.

В поликлинике его узнали и встретили радушно. Женщины из регистратуры многозначительно переглянулись, позвонили Зинаиде и передали, что ее ждут.

Зинаида важно и чопорно спустилась по широкой лестнице, застеленной облезшим ковром.

К ней подбежала медсестра и о чем-то тихо спросила. Зинаида сделала паузу и сказала:

– Н-да! Странные симптомы! Будем наблюдать!

Маляев подошел к ней поближе и кивнул. Зинаида засунула руки в карманы белого халата и сказала:

– А! Вот так!

– Да, перед тобой… – промямлил Маляев.

– И что дальше? – строго спросила Зинаида. И сама ответила: – Ну, приеду я к тебе. Посидим на кухне. А дальше что от меня потребуется? Опять адюльтер?

– Тоже, скажу тебе, не так уж…

– И кухня у тебя не восемь метров. У меня семь, но и шкаф, и холодильник, и гладильная доска…

– Как ты мою кухню всегда не любила! – сказал Маляев.

– Еще бы! – сказала она.

– Там все привели в порядок, – заявил Маляев. – …Моя жена.

– Она и за год ничего отмыть не сможет… – сказала Зинаида.

– Опять ты про старое! – не выдержал Маляев. – Опять ты мне голову ерундой морочишь. Тут думаешь, как дальше жить. Что делать? Даже на работу из-за этого сегодня не пошел.

– Я всегда говорила, что живость твоей натуры граничит с безнравственностью, – ответила Зинаида.

– А что делать? – спросил он.

– Будем наблюдать!

– Развестись мне с ней, что ли? – угрюмо спросил Маляев.