Иногда она сразу приглашает войти, иногда просит подождать, и тогда ему приходится торчать перед дверью, чувствуя на себе недовольные взгляды людей из очереди.

Если у Марины есть свободное время, они закуривают здесь же, в ее кабинете и болтают о грядущих отпусках и последних реорганизациях в их конторах. Но если она торопится, Кутепов быстро раскладывает перед ней папки с проектами, и она, даже не пролистав, ставит на них штамп «согласовано».

В те времена, когда Мариночка появилась в этом учреждении впервые, она была тоненькой и улыбчивой. Кутепову не оставалось ничего иного, как подумать о подарке судьбы.

Целый месяц его главным занятием были поиски повода, чтобы появиться перед ней лишний раз.

Мариночка встречала его появления равнодушно и ему ничего не оставалось, как заводить разговоры с ее соседкой по комнате Ангелиной.

Про Ангелину он рассказал своему сослуживцу и приятелю по курилке Толику Петренко. В один прекрасный день Толик явился согласовывать проекты вместе с ним и Ангелину одобрил, а заодно без тени сомнения договорился с девчонками пойти всей компанией в кино. По этому поводу Толик звонил Ангелине по три раза в день и непременно говорил, что Мариночке большой привет от Кутепова.

После кино они зашли в кафе. Толик танцевал и с Мариночкой и с Ангелиной. Кутепову танцевать с Ангелиной не очень хотелось, но приходилось.

Музыка закончилась. Кутепов и Ангелина вернулись и сели за стол, а Толик и Марина остались посреди зала. Он обнимал ее и что-то вкрадчиво говорил, а она молчала и время от времени начинала моргать. Музыку долго не включали, но к столу они не возвращались.

Кутепов вел с Ангелиной натянутый и нудный разговор ни о чем, подливал себе и ей шампанского и ждал.

Толик и Марина вернулись, как ни в чем не бывало, и шумно уселись на свои места.

– А вы что не танцуете? – спросил Толик. – И, не дождавшись ответа, сказал:

– Такой вечер, ребята! Давайте еще шампанского!

Из кафе Толик и Марина вышли, держась за руки. Кутепов плелся позади всех, чуть поодаль от Ангелины. Понимал, что происходит нечто непоправимое, и от бессилия еле передвигал ноги.

Ангелина направилась к метро, не попрощавшись. Толик оглянулся и крикнул:

– Ты с нами? – И отвернулся.

Кутепов посмотрел им вслед и подумал: не бежать же теперь за ними?

На следующий день Толик увидел его в курилке и сказал:

– Ты чего вчера загрустил? И нас бросил. А мы чего-то развеселились. Ехали, ржали на весь вагон.

Он слушал Толика и думал: «Странно! И сказать ему в ответ нечего. Что ни скажи, будет страшная нелепица». И он промолчал.

Марина звонила Толику часто. Когда Кутепову приходилось брать трубку, он сухо здоровался, звал сослуживца и старался под каким-нибудь предлогом выскочить из комнаты.

Как ни хотелось Кутепову, но идти к Марине после того вечера все-таки пришлось. Сидел перед ней как на иголках, и не мог дождаться, пока она пролистает проекты, и ему можно будет бежать.

Когда уходил, Марина сказала:

– А как там Толик? Привет ему передавай.

Он понял, почему последнее время она перестала звонить.

Через полгода Толик перешел в НИИ, но при встречах неизменно интересовался у Кутепова, заходит ли тот к Марине, и просил передать привет. Сначала Кутепов передавал, потом ему надоело. Через какое-то время Толик уволился из НИИ и пропал в неизвестном направлении.

Иной раз, сидя перед Мариной, Кутепов думал, не пригласить ли ее куда-нибудь. Не то, чтобы не решался, но сомневался, стоит ли. Обида так и осталась, хотя даже непонятно, на что…

За эти годы Мариночка превратилась в Марину Сергеевну – располнела и стала подкрашивать хною седеющие пряди. Но обручальное кольцо на ее руке так и не появилось. Несколько раз Кутепов собирался сказать ей, что холост, но всякий раз думал: теперь-то зачем? Влюбленность давно прошла. Только сожаление осталось.

По моим наблюдениям холостяки горячо любимы народом. В гостях их непременно стараются накормить повкуснее, а на работе – душевно расспросить о жизни. Мужчины ценят в них стойкость духа, женщины – перспективность. И тем, и другим очень импонирует, что к холостякам можно запросто завалиться в гости.

Но и незамужние дамы пользуются в обществе не меньшим расположением. От кого еще можно узнать самую последнюю новость? Кто везде бывает, читает и смотрит все подряд? От кого можно ждать яркого слова о зануде-начальнике?

Безусловно, без холостяков и незамужних дам жизнь была бы не так прекрасна.

Холостяки были представлены начальником нашего отдела Степаном Сергеевичем, занимавшим, как положено начальству, стол у окна и страдавшим по этой причине хроническим насморком.

Замужних дам олицетворяла наша незабвенная, ныне здравствующая Вера Архиповна, занимавшая стол у двери, вероятно, по причине того, что так удобнее улизнуть из комнаты.

К одиннадцати часам у нас непременно появлялся Плеухин из отдела двумя этажами выше – друг и соратник шефа, тоже холостяк.

В тот день Плеухин прибыл без опозданий.

– Какие дела? – как обычно спросил его Степан Сергеевич.

– Ты знаешь, к неприятностям я отношусь скептически, – отозвался Плеухин и уселся рядом с шефом.

– А я вчера поперся с одной дуристой девицей в кино, – признался шеф.

– Это ты погорячился, – ответил Плеухин. Заглянул в газету, расстеленную у шефа на столе, и сказал:

– Я вчера ходил Бетховена слушать.

– Н-да, были бы помоложе – пошли бы в пивную, – посетовал шеф. – А я с этой девицей поперся в кино, потому что она была в берете. Обожаю девушек в беретах. Всегда и мило, и элегантно.

– И эротично, – сказал Плеухин.

– Много хороших девушек встречается, – сказал шеф и вздохнул, – особенно в последнее время.

– Да уж… Девушек хороших нынче много, – подтвердил Плеухин и расстроенно помолчал, потом кивнул на стол Веры Архиповны и спросил:

– А где ваша Мегера Милосская? Опять, наверное, у Варвары? Вошли вчера со мной в лифт и заявляют: «Вы нас не подслушивайте!». Я вообще никого не подслушиваю. И не терплю, когда меня подслушивают. В туалете даже воду включаю, чтобы меня слышно не было.

Приятели отправились в коридор покурить, а я вздохнул с облегчением и хотел заняться своим отчетом. Но не тут-то было! Явилась Вера Архиповна, а с ней директорская секретарша Варвара. Включили чайник, застучали чашками и ложками.

– Ну, как твой новый? – спросила Варвара.

– Парасенок и ничего более… – сказала Вера Архиповна. – К себе не стал возвращаться и мне всю ночь спать не давал. И корячился, и кряхтел, и воздух портил. В общем, по полной программе.

Об отчете, разумеется, не могло быть и речи. Оставалось смотреть в окно на верхние этажи соседнего дома и рассуждать о пестроте человеческих мнений. Мне приходилось не только их выслушивать, но и подслушивать. Ситуация была нетерпимой. Более того, ситуация была глубоко безнравственной.

Не хотелось вмешиваться в чужие дела, но иного выхода не было. В конце концов, судьба бывает ленивой и неповоротливой. Ее следует иногда тормошить.

Я не придумал ничего нового и решил действовать старым, испытанным веками методом. Дождался, когда мы остались с Верой Архиповной в комнате вдвоем, и сказал:

– Грубый век! Место романтизма занял пессимизм!

– Это о каком веке написано было? – спросила она.

– Не написано, – сказал я. – Это – о нашем. Женщины перестали замечать мужские порывы.

– Это чьи, конкретно? – спросила Вера Архиповна и насторожилась.

– Плеухина, разумеется, – сказал я.

– Откуда там порывы? – искренне удивилась моя соседка по комнате.

– А почему и нет? – сказал я.

– Ну, знаете ли, молодой человек… – фыркнула Вера Архиповна. – Сочинить можно не только, что угодно, но и черт знает что!

– У вас какие-то риторические представления о жизни, – сказал я и сам задумался над сказанным.

– А к кому порывы-то? – вкрадчиво спросила Вера Архиповна.