Пока она усаживалась рядом с ним на переднее сидение, он успел заметить, что настроение у нее самое паршивое. Ему она ничего не сказала и, как всегда, со всего маху хлопнула дверцей.

– Что так долго? – спросил он.

Вместо ответа она поморщилась и после паузы сказала:

– Жарища какая сегодня.

– Ко мне поедем? – предложил он.

– Нет, – сказала она и даже не захотела объяснить.

Он подумал, что возле дома она скажет: «Ну, пока!». – И уйдет.

Тверскую они проскочили быстро, но на Бульварном кольце стояла пробка, и они тащились ни шатко, ни валко.

– Я подумал: ну, нам все-таки не по двадцать… И даже не по двадцать восемь, – сказал он.

– Тем более, – ответила она и вынула из сумочки пачку сигарет.

– Ну, вот жизнь и устроится, – сказал он.

– Я тебе уже говорила! – ответила она жестко и холодно.

– Но почему? Почему? – заторопился он. – Что за глупость?!

– Ой, вперед лучше смотри, – сказала она, показывая на дорогую машину, с которой они чуть не сцепились бамперами.

– Что за глупость? – повторил он.

– Вешать все это на себя на старости лет – вот это глупость, – сказала она и отвернулась.

– Другие вешают, – сказал он. – И радуются, когда так случается.

– Вот с другими эту тему и обсуждай. – Она всем своим видом показывала, что поддерживать этот разговор не собирается.

– Но ведь нам сколько уж… – сказал он.

– А что ты раньше думал? – съязвила она.

– «Раньше!» «Раньше!»… Я про «сейчас».

– Сейчас мне уже все ясно. И мама говорит…

– При чем тут мама?

– Отстань! – выкрикнула она.

Они проехали мимо Боровицкой башни и выскочили на мост. Жара спадала. Город стал не таким душным. За день жители успели вычистить его своими легкими.

– Может, махнем куда-нибудь искупаться? – предложил он.

– Не, устала, – сказала она.

Он помолчал и сказал:

– Ты у меня и молодая, и красивая. И я у тебя такой орел.

– Если бы молодая… – вздохнула она. – А ты – орел, где не нужно.

– Почему не нужно?

– Ой, сколько раз тебе говорила – найди себе бабу помоложе…

«Искал, не ищется», – подумал он.

Ему хотелось ее обнять. Он знал, что она сразу обмякнет, скинет раздраженность и станет ласковой, как в их лучшие времена, когда они любили бродить вечерами по весеннему холодному городу. Во всяком случае, он верил, что так еще могло быть.

– Мы же поженимся, – сказал он.

– А при чем тут это? – вспыхнула она. – При чем тут одно и другое?

– И что, вдвоем на старости лет останемся? – сказал он.

– Вот именно, что на старости, – сказала она.

– Все-таки я тебя не понимаю.

– Я решила! Не хочу и все.

– Ну, знаешь… Это не только тебя касается, – сказал он.

– Нет, только меня! – выкрикнула она.

За углом был ее дом. Сейчас она выйдет из машины, как всегда, с силой хлопнет дверцей и уйдет. Ему так не хотелось оставаться одиноким.

Пароход отчалил. Репродукторы взревели от оптимистичного марша. Публика облепила бортики на всех палубах. Из трубы потянуло горячей и едкой гарью.

Музыка быстро смолкла. Вода оказалась со всех сторон, и от ее близости пришло ощущение зыбкости. Пароход втягивался в русло канала, пароходная жизнь входила в обычную колею. Пассажиры сновали по лестницам, толпились в буфете, рассаживались перед телевизором с бегающими по экрану черными и белыми полосами.

На палубе на глаза Савельеву попалась средних лет, невысокая женщина с короткой стрижкой. Женщина стояла у борта и выговаривала за что-то дочери – стройненькой светловолосой девчонке лет семнадцати.

За ужином мать и дочь заняли столик в углу. Савельеву хорошо была видна только дочь; мать загородил сосед по его столику – парнишка в белой рубашке. Парень оказался чопорным и всякий раз, когда тянулся к хлебнице, просил извинения.

Савельев поглядывал то на него, то на девчонку и думал, что они очень подходят друг другу. Оба – светленькие, с приятными тонкими лицами и спокойными глазами.

Вечером на корме нижней палубы началась дискотека и Савельев перебрался на нос, подальше от шума. Мать и дочь стояли рядом и о чем-то тихо переговаривались. Дочь быстро ушла.

Савельев подошел поближе к женщине и сказал:

– Дочка на дискотеку, наверное, побежала…

Женщина промолчала, даже не повернула голову. Как будто хорошо знала, кто с ней заговорил.

– С удовольствием бы вас пригласил, но вы не пойдете, – сказал Савельев.

– Не пойду, – недовольно ответила женщина.

Ему оставалось сказать:

– Жаль. Всего доброго.

– И вам… – сказала женщина и оглянулась.

Она смотрела на него свободно и насмешливо. Он подумал: «Как легко она смотрит». Но было непонятно, что ее развеселило.

В коридоре у музыкального салона стояли друг против друга та самая девчонка и парень – сосед по столику. Парень что-то говорил; девчонка слушала его смущенно и весело. Они все-таки познакомились.

Утро следующего дня было ветреным и публика появлялась на палубах, когда ненадолго выглядывало солнце. Парень и девчонка попадались Савельеву на глаза несколько раз, а женщина после завтрака из каюты так и не вышла.

Он увидел ее после полудня. Она шла ему навстречу и не отвела глаз, когда они поравнялись.

– Сегодня – непременно на дискотеку, – сказал он.

– Я думала, вы вчера натанцевались, – сказала она.

– Какие танцы без вас! – ответил он.

– Тогда – придется, – сказала она.

– А вы сейчас куда? – поинтересовался он.

– Я? Куда? – спросила она без удивления. – Туда – сюда.

– Посидим у меня в каюте? – предложил он.

Женщина не ответила, но по ее движению Савельев понял, что она пойдет за ним.

Ее звали Ларисой. От коньяка она отказалась. Попросила воды и села на неширокую постель.

Савельев разволновался. Заговорил быстро и сразу обо всем. И о работе, и об этой поездке, и о книге, которую взял с собой, но еще не открывал.

Она слушала его без интереса, принимая все, как должное, а как только он сделал паузу, поднялась и сказала, что ей пора.

Ему ничего не оставалось, как подняться вслед за ней. Они стояли совсем рядом. Он хотел что-то сказать, взглянул на нее, передумал и положил руки ей на талию. Она прильнула к нему. Сначала осторожно, потом сильнее, и глубоко вздохнула.

Савельев стал искать губами ее губы; она старалась отвернуться и наклонила голову. Взглянула на него и порывисто уткнулась губами в его губы.

– Все, все, – зашептала она. Отстранила его руки и поправила платье.

Наверное, он взглянул на нее растерянно. Она улыбнулась и сказала:

– Потом.

– Когда? – спросил он.

– Дочь пойдет в кино, – сказала она. – Вечером…

Она ушла. Савельев походил по каюте, думая о том, что все произошло так неожиданно и так обыденно, и вышел на палубу.

Лариса стояла у борта, сложив руки на груди. Дочка и ее парень стояли рядом. Смотрели друг другу в глаза, растерявшись от чего-то, увидев что-то совсем необыкновенное, и молчали.

Савельев подошел ближе. Лариса заметила его, но не оглянулась. Они стояли поодаль и смотрели на дальние, разъеденные дымкой, унылые берега. Разглядывать в глазах друг друга им было нечего.

Две девчонки играют в голубой мяч на дорожке перед высоким забором. Обе в белых платьицах и белых гольфах. Одна повыше, с собранными в пучок светлыми волосами; другая маленькая и темноволосая.

Они бросают друг другу мяч и успевают о чем-то говорить. Мне кажется, что они заметили меня и говорят обо мне.

Я иду вдоль берега речки по дороге с глубокими колеями, и пыль взлетает из-под моих сандалий.

Маленькую девочку зовут Олей. Она нравится мне с того самого дня, когда увидел ее на автобусной остановке. Мне очень хочется, чтобы девчонки сейчас окликнули меня. Но даже если они это сделают, я к ним ни за что не подойду.