— Вот, — сказал он, наклоняя монитор, чтобы показать мне карту Йеллоустона. По краям карты появилось созвездие желтых точек.

— Черт, — прошептала я. — Это…?

— Да. Босс-Леди, бассейн кальдеры официально пуст. Волки покинули его.

Я тяжело опустилась на стул рядом с Заком. Он протестующе пискнул.

— Они направляются к выходу из парка, — сказал Зак. — Все до единого. Мы видим, что, черт возьми, по крайней мере, половина стаи в Йеллоустоне сейчас находится на границе парка или, возможно, даже за его пределами. Я имею в виду, что сейчас зима и все спокойно, но как только эти гребаные мясные коровы начнут рожать детей и волки сожрут их, это будет двойное дерьмо.

— А что сказал ваш друг? — спросил Колин из-за моей спины, заставив меня подпрыгнуть. Он был так чертовски спокоен, что я не слышала, как он встал из-за стола, чтобы присоединиться к нам.

Зак откусил кусочек.

— Да, сексуальный голый человек-волк. Он сказал что-нибудь об этой ситуации?

— Ничего. Он ничего не сказал. — Я перевела взгляд с Колина на Зака. На их лицах застыли почти одинаковые улыбки.

— Ах, вы двое не очень-то много разговариваете, не так ли? — протянул Зак.

— Прекрати, — сказала я, вставая. — Знаешь, я ведь подписываю вам чеки на зарплату.

Зак поднял руки перед собой и покачал головой.

— Это круто, очень круто… Я вас не осуждаю, Босс-Леди.

Я прилетела в Мэн в канун Рождества, хотя у меня оставалось всего три дня на этот визит. За все пять лет нашего брака мы с Барри ни разу не проводили Рождество в штате Мэн, и я чувствовала, что должна родителям еще как минимум пять рождественских праздников, чтобы компенсировать это. Кроме того, мысль о том, чтобы провести Рождество в одиночестве в Бозмене, просто угнетала. А моя безумная идея провести Рождество в отеле Западного Йеллоустона, надеясь, что сны вернут меня к Вали, была даже хуже, чем удручающей.

Отец встретил меня в аэропорту Бангора. Он стоял на тротуаре возле пункта выдачи багажа, рядом со своим старым пикапом «Шевроле» с деревянной стойкой для каноэ на крыше, и от его дыхания над головой поднимался пар. Он обнял меня одной рукой, а другой подхватил чемодан.

— Спасибо, что заехал за мной, — сказала я, садясь в машину. В ней было тепло и слегка пахло табаком и моторным маслом — запахи, которые всегда ассоциировались у меня с отцом и теми днями, которые я проводила в детстве в его автомобильной мастерской.

— Ага. — Он кивнул, когда двигатель с ревом завелся. — Я не хотел, чтобы тебе пришлось брать напрокат машину.

Я улыбнулась. Мы с Барри приезжали в Мэн всего несколько раз, и он никогда не понимал, почему мои родители так настойчиво экономили наши деньги на аренде машины. Он был потрясен, когда папа подъехал к Бостонскому аэропорту Логан с бензопилой и кучей свернутой ржавой проволоки в кузове своего пикапа, и все его лицо стало свекольно-красным, когда папа хлопнул по новенькому кожаному чемодану Барри. Барри гребаный Ричардсон, подумала я, был бы дерьмовым мейнером[Мейнер — Mainer — жители, уроженцы штата Мэн.].

Неожиданно в моем сознании всплыл Вали. Высокие скулы и длинные волосы. Его сладкий животный запах, нежные прикосновения и голодные глаза…

— Ты в порядке? — спросил папа.

— А?

— Ты ужасно молчалива, — сказал он.

Я рассмеялась. Это прозвучало неловко и принужденно.

— Да, я в полном порядке. Просто это был долгий семестр.

Отец кивнул в угасающем декабрьском свете.

— Ну вот, теперь ты дома. Можешь поспать, если тебе это нужно.

Я зевнула и откинулась на подголовник, окутанная теплом, покачиванием кабины и глухим и отдаленным шипением шин на шоссе между штатами. Мои глаза закрылись.

Мне снился Йеллоустон. Сернистый запах геотермальных источников низко и тяжело висел над снегом, а голые осины отбрасывали длинные тени в вечернем свете. Я огляделась вокруг, пытаясь сориентироваться. Сера в воздухе означала, что я, должно быть, нахожусь в кальдере — в сердце огромного супервулкана Йеллоустона, но я не узнавала склонившиеся холмы вдалеке. Они были окрашены в красный цвет заходящим солнцем, как далеким огнем. Я вздрогнула. Под серой и кружащимся снегом чувствовался еще один запах. Далекий, едкий дым.

Позади меня по снегу зашуршали шаги. Я обернулась и увидела Вали. Я попыталась окликнуть его, но не издала ни звука. Его глаза скользнули по мне, сосредоточившись на далеких красноватых холмах. Он шел быстро, и огромный черный плащ развевался позади него. Я последовала за ним, молчаливо и отстраненно. Когда он повернулся, я увидел ножны огромного палаша, прикрепленные к его спине, под волнами темных волос.

Вали остановился перед огромным зияющим черным входом в огромную пещеру. От его дыхания в вечернем небе поднимался пар. Этот едкий запах гари был здесь сильнее, такой сильный, что я чуть не задохнулась. Последние лучи дневного света мерцали красным и золотым на снегу, окружавшем пещеру.

Здесь что-то не так, подумала я, чувствуя, как сердце колотится в груди. Что-то здесь очень не так.

Вали вытащил меч из ножен, висевших у него на спине. Огромный клинок мерцал синим в угасающем свете. Он закрутил его в большой петле над головой, и тот зашипел в холодном воздухе. Мой желудок яростно сжался. Внезапный порыв ветра закружил замерзшие кристаллы вокруг Вали, поднимая его волосы с затылка, наполняя воздух между нами.

Я попыталась закричать, но слова застряли у меня в горле. Вали шагнул в темноту пещеры, выпрямив спину и высоко подняв голову. Он даже не оглянулся.

Я вздрогнула, когда чья-то рука легла мне на плечо.

— Ты в порядке? — спросил папа.

— Да, — пробормотала я, борясь с приливом адреналина, захлестнувшим тело. — Прости. Я заснула.

Папа бросил на меня странный, оценивающий взгляд. Машина остановилась, и я увидела сквозь ветровое стекло металлические стены авторемонта «Макдоналд». В желтом свете прожектора за гаражом отец выглядел старым и усталым. Я улыбнулась, чтобы показать ему, что я в порядке, но все мое тело было холодным, а руки дрожали.

— Это был всего лишь сон, — сказала я почти про себя.

Но ведь с Вали это никогда не было просто сном, не так ли? Я нащупала щеколду на двери. Холодный воздух хлынул внутрь машины, обжигая щеки.

— Давай войдем, — сказала я, пытаясь одарить отца широкой, ободряющей улыбкой.

Вместе мы поднялись по скользкой ото льда подъездной дорожке от папиной мастерской к дому. Рождественские огни мерцали вдоль перил крыльца родителей. Было так холодно, что снег скрипел под нашими сапогами. Папа придержал для меня дверь. В доме пахло точно так же, как я помнила, пьянящая смесь древесного дыма и жареного лося, и часть панического страха от сна начала исчезать из тела.

— Ужин будет готов, когда ты переоденешься, — сказала мама, выходя из кухни, чтобы обнять меня. — Лось, картошка с огорода, а печенье из магазина.

Я глубоко, прерывисто вздохнула, пытаясь забыть высокое, изящное тело Вали, размахивающее сверкающим синим мечом над головой. И исчезновение его в зияющей черной пасти пещеры.

— Спасибо, — слабо сказала я. — Звучит восхитительно.

После ужина я долго принимала горячий душ и спустилась вниз, чтобы присоединиться к родителям и выпить стакан скотча на диване рядом со сверкающими огнями рождественской елки. Мама развесила по каминной полке и вокруг своего огромного позолоченного герба в виде Флер-де-Лис древние нити многоцветных огней с большими выпуклостями. Папа — шотландец, правнук Макдональда из Хайленда, а мама — француженка.

Когда я росла, мама сказала мне, что ее бабушка Клэр происходила из королевского ветви Орлеана, которая бежала из Францию во время Революции. Я никогда ей особо не верила: наша маленькая бревенчатая хижина в глубине лесов штата Мэн была чертовски далека от Версаля. Но на моем первом свидании со знаменитым профессором литературы Барри Ричардсоном, после того как мы открыли вторую бутылку вина, я рассказала ему, что происхожу из королевской французской семьи Орлеан. Похоже, он был впечатлен. По крайней мере, он был достаточно впечатлен, чтобы пригласить меня к себе домой в тот вечер.