— По-английски, пожалуйста.

— Если его предложение будет принято, британское правительство сможет арестовать кого угодно, где угодно, без указания причины, без права на адвоката и без суда. Я не вижу смысла в том, чтобы правительство относилось к согражданам, как к побежденному врагу, просто потому, что какой-то дурак запустил яблоком в голову Принни!

— Но у тори все под колпаком.

— Они контролируют обе палаты: лордов по праву закона и общин по праву кармана.

Уэстлендс нервно рассмеялся.

— Вы заставляете это выглядеть как преступное деяние!

— И не случайно, — подытожил Бенедикт. — Будет ли ответ на письмо?

Уэстлендс колебался.

— Она хочет, чтобы я поехал туда, в Бат, — намекнул он. — Дело в том, что у меня немного не хватает средств на данный момент… боюсь, мне ничего не светит от отца до наступления Пасхи.

Бенедикт достал кошелек.

— Скажем, двадцать фунтов ваc выручат?

— Я бы сказал! — обрадовался Уэстлендс. — В конце концов, вы не такой плохой парень.

Голосование состоялось вечером в четверг и прошло точно так, как боялся Бенедикт — по намеченному оппозицией пути. Поскольку число тори превысило число вигов десять к одному в палате лордов и три к одному в палате общин, ходатайство приняли, и приказ о habeas corpus был приостановлен. Это означало, что правительству больше не требовалась причина для ареста. Ордер оказался совершенно не нужeн, задержанного имели право посадить за решетку на неопределенный срок без суда и следствия, даже без обвинительного заключения. Оппозиция смогла вырвать только одну важную уступку у тори: никто не мог быть предан смерти без суда. Парламент распался, около половины его членов удалились в клубы на улице Сент-Джеймс, чтобы получить заслуженный напиток.

Бенедикт предпочел бы зализывать раны в одиночестве, но когда покидал парламент, к нему обратился лакей в ярко-розовой ливрее. Лакей стоял возле большой кареты с радужным гребнем, нарисованным на двери.

— Сэр Бенедикт Уэйборн? — спросил он.

Бенедикт нaсторожeнно посмотрел на него: — Да?

Лакей открыл дверь в карету. Внутри находился тучный стареющий джентльмен с пятнистым лицом и бриллиантовыми кольцами на каждом пальце. По обе стороны от него сидели две скудно одетые женщины, а на сиденье напротив — еще двое.

— Входите, — пригласил лакей.

— Не думаю, — отказался Бенедикт.

Джентльмен с пятнистым лицом высунулся в дверь. Сверкая розовым парчовым халатом, он рявкнул:

— Я — Келлинч! Залезайте.

Бенедикт твердо стоял на своем:

— Возможно, ваша милость захочет выбраться.

— Я забыл свои бриджи, — объяснил герцог. — Действительно, было бы намного лучше, если бы вы ceли. У нас есть общий друг в Бате, уверен — Кози Вон!

Бенедикт пристально посмотрел на него.

— Я отпустил вашу карету, — продолжал Келлинч с нетерпением. — Если вы не хотите идти домой пешком из Сити, входите! Раздвинтесь, дамы, — приказал он своему гарему.

Бенедикт забрался внутрь и занял место между двумя женщинами. Леди справа от него показала ему румяные соски. Дама слева фыркнула. Внутренняя часть кареты была цветочно-розовой. Запах надушенной плоти был невыносим. Слуга закрыл дверь, и карета унеслась в ночь.

Келлинч сделал поспешные представления.

— Это моя медсестра, — он стиснул даму слева от него. — А рыжая — ее сестра. Этo ее другая сестра, и, хотите верьте, хотите нет, это ее брат.

— Как поживаете, — поздоровался сэр Бенедикт.

Келлинч взревел от смеха:

— О, я люблю англичан. Они такие вежливые.

— Вы хотели поговорить со мной, ваша милость?

Келлинч игриво погрозил пальцем Бенедикту.

— Вы дали девушке деньги, — сказал он, посмеиваясь, — настоящий благодетель, я вижу.

— Я не понимаю, какое это имеет отношение к Вашей милости.

— Конечно, это касается меня, — ответил Келлинч. — В конце концов, я ее опекун.

— Вы — опекун мисс Вон? — недоверчиво повторил Бенедикт, глядя с отвращением на стареющего распутника. — Я вам не верю. Никто не может быть настолько глуп, чтобы думать, будто вы годитесь в опекуны невинной молодой женщины.

— Судя по этому замечанию, вы не встречали моего брата, полковника Вона! — ответил герцог. — Он достаточно глуп для всего, я вас уверяю.

Бенедикт был откровенно удивлен.

— Полковник Вон ваш брат?

— Ублюдок моего отца. Должен сказать, один из ублюдков, потому что у него их было много. Вон был худшим из них, поэтому, естественно, мой отец любил его больше всего. Мразь всегда поднимается наверх. Разве это не так, дамы?

Дамы скучали.

— Передайте нюхательный табак, Бэзил, — попросила герцогская «медсестра».

— Тогда вы дядя мисс Вон, — тихо сказал Бенедикт.

— Верно. Дядя Джимми, как они меня зовут с любовью. — Дотянувшись до своего шелкового платка, который он для удобства положил на грудь медсестры, герцог откашлялся мокротой. — Итак, сэр Бенедикт! Мы подходим к главному. Я знаю, что я достаточно порядочен, чтобы не возжелать ребенка собственного брата, но достаточно ли порядочны вы, чтобы не возжелать ребенка вашей сестры? Вот в чем вопрос.

— Что? Моей сестры? У моей сестры нет детей!

Келлинч выглядел смущенным.

— Вы один из братьев Агги, не так ли?

Бенедикт пришел в ужас от этого предложения.

— Конечно, нет!

Герцог нахмурился.

— Вы не дядя Кози?

— Нет, действительно!

— Нет? Извините меня, пожалуйста. Я слышал, что ваше имя Уэйборн, и естественно предположил, что вы, должно быть, один из братьев Агги. Я иногда думаю, что у Агги больше братьев, чем у моего отца.

— Однако я не один из них. Я всего лишь дальний родственник. Очень дальний.

— Тогда какого черта вы даете ей деньги? — потребовал Келлинч.

— Кто-то должен был, — нанес ответный удар Бенедикт. — Вы утверждаете, что являетесь ee опекуном. Тем не менее, когда я встретил их в Бате, у них не было кредита и не на что жить. Я помог им.

Келлинч фыркнул.

— И вы ничего не получили взамен, я полагаю?

— Я возмущен этой отвратительной инсинуацией.

— Что в этом отвратительного? — хотел знать герцог.

— Мисс Вон преследовал назойливый кредитор, — сердито оправдывался Бенедикт. — Угольщик, который имел дерзость требовать ее руки! Я оплатил ее счета. Любой сделал бы на моем месте то же самое.

Герцог Келлинч рассмеялся:

— Угольщик! Это научит ее.

Бенедикт впился взглядом в мужчину.

— Научит ее? Научит ее чему?

Келлинч удобнее разместил свою массу на подушкax.

— Вы кажетесь разумным человеком, сэр Бенедикт. Я расскажу вам сентиментальную историю. Когда этой девочке — Кози, как она себя называла, — было двенадцать лет, у нее в голове завелась личинка о том, чтобы пойти на бал. Ее отец пошутил, что возьмет малышку при одном условии: если она отведет коров из Балливона на рынок в Дублин. Он недооценил решимость молодой леди. Господи, думаете она этого не сделала!

— Что сделала? — удивленно спросил Бенедикт.

— Вы не слушали? Она отвела коров на рынок. Шла от Балливона до Дублина пешком, в грязи и под дождем. Она надела свое лучшее платье и отвела животных в Дублин; оставила их бродить по улицам, чтобы кто-нибудь взял их. Добралась до Дублинского замка, представьте, ее юбки были мокрыми до колен, белые волосы свисали вниз по спине, как водоросли.

— Должно быть, девочка была убита горем, когда ее не впустили, — посочувствовал Бенедикт.

— Не впустили ее? — недоверчиво повторил герцог. — Не впустили ее? Мы говорим о Дублинском замке, а не о чертовом дворце Сент-Джеймсe! Каждый мужчина на балу танцевал с ней, в том числе и мой старый распутный отeц. Угадайтe его изумление, когда старик узнал, что она его собственная внучка! Он был так доволен ею, что подарил ей один из своих домов.

— Замок Арджент.

— Теперь мы подошли к разделу «сентиментальная». Дом был построен для моей мамы, герцогини, но в последний момент ее милость решила, что он ей не нравится. Она назвала сооружение фермерским домом с бойницами и поклялась никогда не входить в него. Поэтому, чтобы разозлить ее, отец решил отдать его Кози Вон. С тех пор как он умер, мать день и ночь изводит меня из-за этого проклятого дома. Она изгнала меня из Ирландии своим нытьем. Пока Кози Вон не согласится прийти в чувство и перешагнуть через замок Арджент, она не получит от меня ни пенни.