«После доукомплектования была поставлена задача “зачистить” населенные пункты Красный Октябрь в Тельмановском районе, Первомайское, а также прилегающую территорию вплоть до реки Кальмиус. Это делалось, чтобы затем разместить там личный состав роты. Прибыли ночью группой в тридцать бойцов, работали по 15 человек в каждом селе. Саперов было двое — я и мой друг Гера. К утру все “зачистили” и прибыла остальная рота» — так боевик описывает начало своей службы в рассказе, опубликованном в Живом Журнале «chervonec-001».

В марте 2015-го «заместитель министра обороны ДНР» и бывший командир 1-й Славянской бригады Сергей Великородный подпишет приказ о награждении рядового Алексея Русяева орденом «За воинскую доблесть III степени», правда в качестве специальности там будет указано «механик-водитель». В разговоре и со мной, и с другими журналистами Русяев признается: их взвод выполнял задачи диверсионно-разведывательной группы. «В задачу каждого рейда входили: разведка, выявление позиций тяжелого вооружения противника с указанием координат, мест переправ. А еще — фиксация перемещений их личного состава, по возможности — взятие “языка”, но по-тихому».

Зимой 2015 года, во время боя возле села Спартак в районе Донецкого аэропорта, Русяев получил осколочное ранение, контузию и потерял левую руку. По словам Русяева, 21 января 2015 года от командира роты Макса поступил приказ «выдавливать противника из населенного пункта Опытное в сторону аэропорта с целью замкнуть окружение». В тот день ДАП покидали украинские «киборги», оборонявшие его 242 дня. Важной задачей для украинской армии было удержать под контролем территорию, прилегающую к ДАПу — поселки Спартак, Опытное, Авдеевку, Водяное. Там разгорелись наиболее ожесточенные бои. Для штурма Опытного из всех рот и батальонов 1-й Славянской бригады создали специальный сводный отряд.

«Колонну сформировали ближе к ночи, от места формирования до Спартака около 70 км. Выдвинулись, и по дороге к нам присоединялись остальные отряды. Ночью прошли Донецк и вошли в Спартак. Всю ночь и утро по нам били минометы. Сели на броню — и вперед, на Опытное. По данным разведки, противник был впереди, но эти данные предоставила не наша разведка, сами мы ее не проводили, не было времени. Согласно предоставленным разведданным, в Опытном стояла часть ПВО “укропов”. Примерно в двухстах метрах от “укроповской” части наша колонна попала в засаду, стоял плотный туман, и противник бил практически наугад, но с трех сторон одновременно. Мы рассредоточились вдоль дороги и начался бой, поле за обочинами было заминировано, что затрудняло возможность маневра людей и техники», — рассказывает Русяев.

Важная деталь: сам боевик отмечает, что разведданные перед началом операции им предоставила некая третья сторона. В одном из пророссийских блогов в Живом Журнале есть такая запись от 22 января 2015 года: «Колонну 1-й Славянской бригады просто слили, а в наградных листах о каком-то штурме пишут». Как отмечает Русяев в нашей беседе, «разведданые были от корпусной разведки, а не от батальонной»[60].

«Меня накрыло конкретно. Очнулся, ползу куда-то, руку не чувствую, да и полтела тоже, рядом ребята лежат, не шевелятся — только пар над ними поднимается. Подползли Седой и Сокол, вкололи буторфанол[61] и оттащили под дерево. Лежу на спине, вижу, наших совсем мало осталось.

Потом ранило в голову, но титановый шлем спас», — вспоминает Алексей.

Вину за такую развязку боя под Спартаком Русяев сегодня возлагает на «командиров и российских советников». «Российские кураторы были рядом постоянно. Со Спартаком у них получился “договорняк” — просто договорились с украинской стороной, что мы заходим, а они уходят. Советники говорят, там три “укра” сидят, надо их выбить и все, населенный пункт наш. На самом деле мы попали в хорошо организованную засаду».

После ампутации руки и лечения в госпитале Русяев вернулся в ряды бригады и оставался на Донбассе до второй половины 2016 года. Но с каждым месяцем Русяев разочаровывался в идее борьбы за «русский мир». К тому же денег он получал совсем немного: жалованье в звании рядового составляло всего 15 тысяч российских рублей (около 200 долларов). Возвращаться домой желания у него не было: ни семейная жизнь, ни бизнес там не ладились. А еще, по его словам, к жене приходили из органов с обыском. Он понимал, что на родине устроиться на «мирную» должность с судимостью, темным прошлым и без одной руки будет проблематично. Воспользовавшись связями в «Союзе добровольцев Донбасса», Русяев перебрался в российский Мурманск и «нашел себе небольшую подработку». По словам бывшего боевика, он не намерен приезжать в Беларусь: мол, старые знакомые из КГБ шепнули, что лучше переждать. Он преувеличивал опасность, ведь на момент нашего интервью зимой 2016 года в Беларуси не было ни одного ареста боевика.

В декабре 2018-го Русяев сообщил, что покинул Мурманск и снова «перебрался поближе к Донбассу». Он не уточнил названия города, где сейчас живет, но намекнул — это в Ростовской области.

История Алексея Русяева — это история классического социального лифта. Мужчина пятидесяти лет, разведен, за плечами — годы тюрьмы за тяжкое преступление, неудавшийся бизнес. В поиске признания и самореализации он отправляется на войну. Наверняка свою роль сыграл и регулярный просмотр новостей по российскому телевидению, потому что в общении со всеми журналистами Русяев воспроизводит излюбленные штампы кремлевской пропаганды — «деды воевали», «укрофашисты», «дети Донбасса» и т. д. На войне Русяев находит товарищей и получает медаль. У младших бойцов он в авторитете, гештальт закрыт. Но, прокатившись на социальном лифте, Русяев узнает, каково реальное положение дел в ДНР. Потеряв руку, после пяти ранений и контузии он осознал, что рисковал жизнью за копейки. В итоге лифт вернул его в изначальную точку.

По данным Мониторинговой миссии ООН по правам человека, в результате вооруженного конфликта на востоке Украины с апреля 2014-го до конца 2018 года погибли от 12 800 до 13 000 человек. Около 3300 погибших на Донбассе — гражданские лица, 4000 — военные украинской армии, 5500 — поддерживаемые РФ вооруженные боевики. От 27 000 до 30 000 человек получили ранения.

Цифры из материала DW от 21 января 2019 года

О гибели сына Светлане и Николаю Черкашиным сообщили его брестские друзья. Дима Шурхай и Женя Скребец просто пришли и сказали: «Алесь был смертельно ранен на войне». Они вспоминают, что в первые минуты родители даже не заплакали, а лишились дара речи. Приехав в Брест, чтобы написать репортаж, я оказалась в квартире Черкашиных, обыкновенной серой панельке на окраине города. Казалось, пожилые мужчина и женщина пытаются отвлечься на «бытовые» вопросы: обсуждают место для церемонии прощания, поминки и прочее. Окна в комнате были завешаны темными шторами, зеркала накрыты тканью, на старой советской стенке расставлены фотографии — еще юный Алесь на фоне бело-красно-белого флага. В какой-то момент родители затихли. Светлана молча присела на краешек дивана. В доме воцарилась такая тишина, что было слышно, как я сглатываю комок в горле. На ум не приходило ни единого вопроса. Светлана сама повернулась ко мне и заплакала. «Не могу, не хочу верить, что Саша мертв. Может, сейчас привезут пустой цинк?.. А сам он живой?»

Несколькими днями ранее, 28 августа 2015 года, Алесь Черкашин умер в запорожском госпитале от множественных осколочных ранений, полученных в бою под селом Белокаменка на Донбассе. Ему было 32 года. Близкие захотели похоронить его на родине. Договорились, что из Украины катафалк с телом привезут на границу и на нейтральной зоне передадут цинковый гроб. В ночь на 3 сентября встречать «груз-200» из Бреста поехали пятеро: брестские активисты Дима Шурхай и Женя Скребец, правозащитник Роман Кисляк, младший брат Черкашина Игорь и я.