Литмир - Электронная Библиотека

Дрожащими пальцами я дернула за язычок молнии, которая как на зло не хотела поддаваться. Должно быть её заело от пыли и грязи. Я уже прикидывала стоит ли пустить в дело кинжал, чтобы распороть ткань к чертям собачьим, когда бегунок наконец заскользил.

Тяжелая тушка зеркалки легла в руки как в первый раз, неудобно, громоздко, странно. Усевшись на ковер, я повернула складной экран и щелкнула кнопкой включения. Сердце замерло.

Дисплей с настройками показывал две трети заряда, значение ISO и выдержки. Не пострадал. А вот светофильтр разбился, стоило снять кружку с объектива, как на пол посыпались мелкие осколки. Я открутила деталь, размышляя над тем, что придется покупать новую и нервно рассмеялась. Зачем? Будто когда-то может понадобиться!

Сделай то, что хотела. Выйди из настроек, просмотри галерею.

Сейчас тебе недостаточно больно.

Фото открывались с конца. Я помнила последний сделанный кадр, но в моем воображении он не был таким ярким. Перелистнула. Один, второй, третий, несколько сотен снимков на половине из которых был он! Самые любимые фото я не удаляла, даже скинув на компьютер. Обожала их пересматривать, а теперь, кажется, возненавидела.

Нет, это было глупостью. Страшной глупостью!

Экран померк, я выключила фотоаппарат, вынула батарею.

Почему эта дрянь, машина, никчемный механизм, все ещё работает? Разбить его в дребезги, уничтожить! Так будет справедливо. Но рука не поднималась.

Я с трудом угомонила порыв к разрушению, спрятала фотоаппарат обратно в чехол и запихнула его под кровать, чтобы не попадался на глаза.

Единственное я знала точно, если поддамся эмоциям — буду жалеть потом. Я обязана вернуться к фотографиям рано или поздно, чтобы не забыть лицо Димки. Самое страшное, если оно начнет вымываться из памяти, померкнет, бесследно растворившись в безумстве этого мира, и через несколько лет я уже не смогу вспомнить цвет его глаз. Образ друга вытеснит что-то блеклое как непроявленный негатив и так будет со всеми, кого я когда-то знала.

Так было с папой и не может повториться вновь.

Пока у меня есть возможность, я должна помнить.

Я должна стать сильнее.

Я должна отомстить.

Но нынешняя я была ни на что не способна. Свернувшись на постели калачиком, прикусывала костяшки пальцев, чтобы не закричать. Нельзя шуметь, нельзя плакать, нельзя выпускать отчаяние на волю. Теперь я даже себе полностью не принадлежала.

Как же невообразимо просто восхищаться смелостью героев в книгах, и как сложно быть храброй самой.

* * *

Здесь его звали странным именем, чужим. Какое-то время он и не думал на него откликаться. Дишкари — колючее и шипящее, как все здесь. Потом остальные рабы ему разъяснили, что так называют пустынных демонов, путешествующих вместе с ветром — необузданных созданий, которых практически невозможно поймать, но, если у отважного путника получится, дишкари обязательно выполнит заветное желание взамен на свободу.

Парень усмехнулся и ответил, вспомнив восточную мифологию: “Джинн, значит?”

Прозвище прижилось.

И вот он уже кто угодно, только не Димка.

Димка остался лишь в голове, и Джинн решил, что пусть так и будет. Настоящее имя теперь стало для него чем-то вроде драгоценности. Сашка всегда произносила его мягко, и парню не хотелось портить воспоминания чужими голосами, которые попытались бы его так назвать.

Правила он тоже усвоил быстро, хотя, если говорить по правде, то нечего там было усваивать. “Ты — вещь” — два слова которые должен был понять каждый, кому “посчастливилось” попасть в рабство.

Имран Гафур, державший в пухлых лапах свой зверинец, при встрече с новым товаром даже задвинул речь, в которой милостиво просветил Джинна, что тому перепала не худшая доля, а его заведение, самое что ни на есть элитное. И если он добьется успеха в боях, то сможет найти себе покровителя. Перспектива куда лучше, чем гнить в зловонных камерах, а потом выходить на песок, чтобы пролить кровь на потеху толпе. Не важно чью — свою или чужую, до конца жизни, снова и снова, за корку хлеба.

Подумать только! Элитное рабство!

За непокорность, проявленную при появлении в этой дыре, Джинн расплатился сломанными ребрами, а потом до него внезапно дошло, что так будет повторяться до бесконечности, потому что кости срослись уже на следующее утро. Мелкие раны и вовсе заживали почти на глазах.

Он вспомнил, что до того, как попал сюда его тоже избили.

“А ты — ценный товар” — слова Гафура обрели смысл.

Джинн не хотел быть товаром.

Не мог побороть в себе отвращение, когда другие, выскребая из мисок водянистую кашу, которую давали рабам обед, рассуждали, что неплохо было бы завести себе хозяина.

Мол, будь они приставлены к какому-нибудь знатному хрычу, который непременно поставит на их шкуру своё клеймо, каша стала бы слаще, а мир проще. Никто даже думать не смел о бунте, рабская татуировка не позволяла и руку поднять на своего господина. Зато какие привлекательные перспективы она открывала! Самые умелые, самые кровожадные могли стать телохранителями, наемниками, преданными псами, а у такой службы были свои плюсы.

— Слыхал? Уж если хозяин расщедрится, даст тебе бабу, Крест, — Джинн краем уха уловил разговор двух бойцов, сидящих за соседним столом, — ты бабы теперь отродясь не мял.

Здоровенный бугай с налысо обритой головой и бычьей шеей, по которой струился липкий пот, стекая прямо за шиворот его кожаного жилета, подначивал более хилого соседа.

— Кончай байки травить. Какой господин свою наложницу нам отдаст?

— Наложницу, — передразнил лысый, — сколько раз тебе по башке сегодня дали, что она у тебя варить перестала? Думаешь у богатеев рабынь мало? Молоденьких, сладеньких дворняжек, я бы такую…

Мужик встал со скамьи, уперся грязными руками в край столешницы, и закатив глаза, ритмично толкнулся бедрами вперед.

— Размечтался. Тебе не даст даже одноглазая и хромая, на рожу свою глянь… — Хилый начал зубоскалить в ответ.

— А кто её спрашива…

Договорить бугай не успел, сзади на него налетели. Грузное тело, оглушенное ударом в темя, завалилось вперед, окунувшись мордой прямо в чашку с недоеденной кашей.

— Жри, урод, жри! Иначе я тебе её вместе с ложкой в задницу засуну и твоего мнения не спрошу! Жри, сука, нравится?! — Джинн сам не понял, как оказался рядом с ними, а в слушающую секунду уже макал голову бугая в тарелку. И не мог остановиться…

Никто не ожидал от новенького такой прыти, так что оттащить его от бойца успели уже после того, как последний лишился передних зубов.

Лежа в одиночке, харкая кровью на каменный пол, Джинн думал лишь о том, что беззащитную девушку в империи, могла ждать одна участь — быть отданной в качестве забавы говнюку наподобие этого.

Он боялся закрыть глаза, боялся представить, что на месте воображаемой девушки, которую громила “разложил” на столе, могла быть его Сашка.

“А кто её будет спрашивать?”

Это могло происходить прямо сейчас, пока Джинн, заточенный в четырех стенах, ничего не мог сделать. Тогда он и понял, что ему действительно нужен хозяин.

Не ради лучшей жизни или поблажек, а чтобы выбраться отсюда, даже если горло будет сдавливать цепь. Желательно найти человека из высшей знати, служба которому поможет получить доступ во дворец. Ведь если он туда попал, значит оттуда и нужно начинать поиски.

Для осуществления плана Джину нужно было стать лучшим, и он постарался, чтобы это организовать. Когда к Гафуру начал периодически заявляться принц, парень уже знал как себя подать.

Первым делом он навел справки, и хоть большинство рабов не спешили делиться с Дишкари информацией, были и некоторые, которые искали в его обществе защиты. Даже среди бойцов сложилась своеобразная иерархия.

Совсем ещё зеленые тянулись к нему и рассказывали положение дел более охотно.

Назир, с которым он участвовал в спаррингах, был довольно общительным парнем и поведал, что средний принц слыл эксцентричной личностью, любившей укрощать пустынных хищников. Заинтересовать такого не составит труда при славе, которую Джинн уже себе создал, так что сложностей возникнуть не должно.

70
{"b":"692591","o":1}