— Отоми, акурэ ситару эсс! — весело крикнула с веранды бабуля.

— Марэ-марэ, — привычно проворчала я, пытаясь найти мягкие тапочки у старого диванчика, на котором так удобно расположилась с книжкой.

Отоми! Надо же, придумали, как меня прозвать! Кажется, так называлась давно вымершая птичка. Когда был жив дед, он показывал ее изображение в какой-то древней ветхой книге. Помню, рассказывал, что отоми, как лебеди, создавали пару на всю жизнь, и пели свои прекрасные песни, лишь пока возлюбленный был рядом, а потом замолкали навсегда. Правда это или нет, как говорится, история умалчивает, но уж очень трогательная и красивая сказка получилась. Наверное, поэтому и запомнилась. А против семейного прозвища «отоми» я никогда не возражала. Жаль только, что от семьи осталась одна бабуля.

— Варенька, я жду! Тетя Наташа пришла! — снова послышался родной голос.

Ага, если бабушка перешла с мертвого птичьего языка на родной, значит, в доме посторонние. Если, конечно, можно назвать посторонней соседку по даче Акимову Наталью Геннадьевну, по совместительству лучшую бабушкину подругу, которая в нашем домике проводила очень много времени, а к себе уходила лишь ночевать.

— Иду! — на чисто-русском крикнула я, всовывая ноги в пушистые тапки.

Вообще, бабуля у меня огонь! Чувствуется стержень и дворянская кровь. Она, между прочим, в девичестве Бахметьева — потомок той самой Вареньки свет Лопухиной, в которую безнадежно и безответно был влюблен Лермонтов. В честь нее меня и назвали.

Всегда любила пить чай на открытой веранде из самовара, покачиваясь в плетеном кресле-качалке. Люблю запах уходящего лета, оно пахнет скошенной травой, медом и спелыми яблоками. Солнышко уже не так печет, его лучи не жалят, а уютно согревают, как объятья родного человека.

За столом, покрытым белой скатертью, сидели две старушки и шепотом о чем-то переговаривались. Ароматный чай уже дымился в красивых чашках, а в центре стояло большое блюдо с пирожками, на которые мы потратили почти все утро.

— И о чем секретничаем? — спросила я двух заговорщиц.

Хотя, могла бы и не спрашивать. Этим радетельницам за институт брака давно втемяшилась в головы идея выдать меня замуж. Смешно, на дворе двадцать первый век, а они чуть ли не брак по сговору планируют.

— Да так, — словно между прочим пожала плечами бабушка. — К Наташеньке племянник собирается на днях приехать. Как думаешь, Варенька, а не пригласить ли нам в гости приятного молодого человека?

— Ты вправе приглашать кого захочешь, родная! — улыбнулась ей и потянулась за пирожком. — Только я завтра в город уезжаю.

— Ка-а-ак? — всплеснула руками тетя Наташа. — А Поленька говорила, что у тебя до начала учебы еще несколько денечков.

Вот же хитрые бестии! Все продумали.

— Угу! — соглашаюсь с соседкой и вру, как ни в чем не бывало. — Но мне городскую квартиру нужно в порядок привести, счета оплатить и учебники на новый учебный год получить.

— А мне внучок Аркашенька говорил, что сейчас все можно удаленно сделать, по вашему тырнету, — не сдавалась тетя Наташа.

Хитрые? Забудьте! Продвинутые и пронырливые бестии!

— Можно, — киваю. А чего спорить, когда правда? — Вот только «тырнет» в вашей глуши ловит совсем плохо. На месте надежнее.

И я откусила пирожок, а заодно чуть не рассмеялась, наблюдая, как заговорщицы многозначительно переглянулись и нахохлились. Ну чисто воробьи после драки! Кстати о пирожках, удачные получились, вкусные.

За столом повисло молчание. Я пила чай, а старушки нарушать его не решались. Первой отмерла бабушка.

— Варенька, может, останешься хоть на денечек, а?

— Правда, Варюш, оставайся! — горячо поддержала ее тетя Наташа и как-то совсем по-щенячьи просительно заглянула мне в глаза. — Я Витеньке так много рассказывала о том, какая прекрасная внучка у моей соседки. Мальчик просто горит желанием познакомиться. Он такой хороший!

Что такое в понимании Натальи Геннадьевны «хороший», я уже успела увидеть. На личном, так сказать, опыте. Хорошо, что у ее кандидатов хоть брючки не были заправлены в носочки. В общем, тем кандидатам действительно помощь в поиске требовалась. А еще больше требовался хороший стилист и кардинальное изменение жизненных приоритетов.

Себя я безнадегой не считала, даже несмотря на то, что мой бурный роман оказался коротким, как вспышка салюта на празднике. Яркий, запоминающийся и оставляющий в душе немного грусти. А что я, собственно, хотела от первого парня потока Мишки Кудинова? Серьезных отношений? Ох, будут они у него, лет через десять, когда вольная жизнь надоест и станет казаться пресной, а душе захочется чего-то большого и настоящего. Зла на него не держала, обиды не таила, да и влюбиться по-настоящему, к моему счастью не успела. По началу было больно видеть его с другими девчонками, потом боль притупилась, а вскоре и вообще сошла на нет. Мы даже стали общаться. Не близко, нет. Просто как знакомые, чужие друг другу люди. А вот вера в то, что однажды большое и настоящее придет и ко мне, не умерла с чувствами к Михаилу, а наоборот, как-то окрепла во мне. В общем, хандрить я не собиралась, как не собиралась позволять кому-либо вмешиваться в мою жизнь.

— Простите, тетя Наташа, — мягко улыбнулась старушке. — Я верю, что ваш родственник достойный молодой человек, но у меня уже есть иные договоренности на ближайшее время. Увы!

— Жаль! Как же жаль! — воскликнула соседка и бросила просительный взгляд уже на бабушку.

Та же лишь развела руками в ответ. Она хоть и поддалась на авантюры соседки, но меня знала хорошо.

— Ладно, Наташенька, — примирительно сказала бабуля. — У девочки свои дела, а с Витей мы их и в городе познакомить сможем.

— И то верно, — смирилась соседка и застучала ложечкой о стенки чашки, размешивая в чае сахар.

Не известно предприняли бы мои старушенции еще одну атаку, но жизненный ход привычных событий был нарушен. Новенький звонок, только недавно установленный на калитку, наполнил мир нежным перезвоном медных колокольчиков.

— Ох, кто это к нам пожаловал? — насторожилась бабушка.

— Витенька! Это мой Витенька! — Наталья Геннадьевна слишком резко для своих лет, подагры и артроза подскочила с места. Уже направляясь к калитке, она обернулась и почти прошептала: — Как чувствовал мальчик, что ты завтра уезжаешь, Варюша! Пораньше приехал!

— Варэ сипо наде нон тале, отоми! Далт! — сказала бабуля, поднимаясь вслед за подругой. — Пойду посмотрю, кто там. Гостя встретить нужно.

— Далт! — проворчала ей в спину. — И нисколечко мне не стыдно. Тоже мне свахи нашлись…

Второй пирожок так и подмигивал мне румяным боком. Ну как же такую красоту не съесть? И только я потянула его в рот, как раздался истошный визг бабушки.

Пулей выскочив из-за стола, споткнувшись о сброшенные тапки, я как есть босиком помчалась на крик. Вот только крика уже не было. Моя бабушка, белая как мел, лежала на газоне в глубоком обмороке, а к ней приближался незнакомец — симпатичный такой брюнет. Что ее так напугало. Движения правда у него странные, рваные какие-то, неплавные. И тут я перевела взгляд…

Там у калитки стоял еще один… Брюнет, наверное. Он поднял над землей тетю Наташу и так ее удерживал. Именно поэтому лица его я разглядеть не могла.

— Э-э-э, мужчины! Вы что делаете? А ну отпустите Наталью Генннадьевну! — крикнула я.

У дома всегда стояли грабли, которыми убирали от падающих листьев подстриженный газон, и сейчас рука сама нащупала черенок. Наши два домика стояли как бы на отшибе, отдельно от основного садоводства, и в случае чего рассчитывать на скорую помощь соседей не приходилось.

Грабли придали немного уверенности, но напряжения это не ослабило. И я снова крикнула:

— Ты! Стоять! — это продвигающемуся к бабушке дерганному, а второму: — Я кому сказала? Отпусти тетю Наташу!

И он послушался, отпустил. Вот только то, что упало к его ногам, уже совсем не было тетей Наташей. Это была высохшая, выпитая до дна мумия. Из ее открытых глаз уже утекли последние отблески жизни.