Литмир - Электронная Библиотека

– У вас нет слуг? – удивился Ретт.

– Здесь они мне не нужны. Гостей у меня не бывает, а для себя я все делаю сама.

– Если хотите, я буду приносить вам рыбу, – уже более дружелюбно предложил он и, словно застыдившись этого, пояснил, – я здесь для всех ловлю.

– Буду вам очень благодарна, а если еще возьмете с собой на рыбалку, то доставите мне давно не испытываемое удовольствие.

Она присела за стол, их локти оказались рядом, и Ретт от смущения все время что-нибудь ронял: то вилку, то нож, то салфетку. Но голод победил стеснение, а после еды все стало проще, ему уже не хотелось отсюда уходить. Когда молчание затянулось, он нехотя поднялся.

– Разве вы не у меня остановитесь?

– Так не принято, я буду жить в своем доме.

– Мне рассказывали, что вы как раз любите делать то, что не принято.

Он смутился и попытался отойти подальше, но, сделав шаг, каким-то непостижимым образом оказался плотно прижатым к ней. Сквозь тонкую рубашку он чувствовал тепло её тела, кровь застучала в висках. Леди Элоиза не отодвинулась, а лишь слегка отклонилась назад, отчего еще сильнее прижалась к нему бедрами, пробуждая желания, прежде ему неведомые.

– Отец хотел узнать, в чем вы нуждаетесь, – пересохшими губами еле выговорил Ретт.

– В Вашем присутствии, – глядя ему прямо в глаза, ответила она низким грудным голосом.

В тот день он бежал от нее, но ненадолго. Желание стало мучить его, он снова и снова вспоминал движения её горячего тела. Однажды вечером его конь сам повернул к её дому…

Мистер Фицджеральд как будто забыл о существовании старшего сына, собственно, лично они больше не общались. Ретт перебрался к леди Чайзвик, и это никого не удивило, ведь и Розмари чаще жила здесь, чем дома. Всем была известна благотворительность хозяйки и её умение воспитывать детей. У неё всегда обитал какой-нибудь сиротка, дальний родственник, потом он исчезал навсегда, а вдова рассказывала, как удачно женился её воспитанник, или какую блестящую карьеру он сделал…

Осенью, когда друзья встретились в школе, Джек сразу почувствовал, что у Батлера появилась какая-то тайна. Он не успел ее выведать, мистер Хоффман назначил его своим секретарем и поселил в отдельную комнату.

В последний год обучения школу, как обычно, инспектировала комиссия во главе с сенатором и рекомендовала высокого мускулистого Батлера на учебу в Вест-Пойнт. Леди Чайзвик, как дама-патронесса, тоже принимала участие в этом ежегодном важном мероприятии, за которым следовал благотворительный бал, совместно проводимый для женских и мужских школ города, где часто определялись будущие супружеские пары. Наметанным глазом она сразу выделила двух лучших женихов – широкоплечий мужественный брюнет, в чертах лица которого чувствовалась дорогая ее сердцу порода, и стоявший рядом сероглазый блондин, не менее высокий, но не столь атлетически сложенный, с утонченным, почти женственным лицом – и не ошиблась. Именно этим юношам, красота которых была так очевидна, будет суждено долгие годы волновать сердца не одного поколения невест Чарльстона. Батлер и Полонски еще не знали, как причудливо окажутся связанными их жизни.

– Давайте позовем Джека и потренируемся в танцах, чтобы не опозориться на балу, – предложил после смотра Майкл, всегда путавший фигуры кадрили. – Ретт, не уходи домой, останься ночевать в пансионе.

Сегодня Ретту как никогда хотелось уйти, и стремился он отнюдь не домой. Словно впервые он увидел ту, что дарила ему жаркие ночи весь этот год – молодая, статная, в элегантном костюме, плотно облегающем её фигуру, совсем не похожая на тех зануд, какими обычно бывают дамы-патронессы. Недаром взоры и членов комиссии, и выпускников чаще всего были обращены к ней.

– Батлер, заснул, что ли? – нетерпеливо дернул его за рукав Майкл. Останешься сегодня в пансионе? Сейчас Джек придет.

– Останусь, малыш.

Мистер Харрисон, так теперь его называли первогодки, пришел не один. У него появился слуга, скорее приятель, который так играл на банджо, что Джек заливался слезами, когда был пьян. Он уселся, небрежно закинув ногу, и снисходительно пожурил друзей за то, что они так и не воспользовались его услугами, чтобы познакомиться с некоторыми радостями жизни.

– Каждый уважающий себя выпускник должен иметь карточный долг, знать после какого стакана вина свалится под стол, и со знанием дела обсуждать прелести девочек мадам Зизи. А теперь я умываю руки, предоставляя вам возможность дрожать и потеть в танцах при каждом прикосновении к женскому телу.

Товарищи с хохотом навалились на него, и вскоре уже кружились в вальсе, наступая друг другу на ноги. Вечером они распили бутылку вина и долго рассуждали о будущем, дружбе и товариществе, долге, справедливости, чести, любви и верности. Как самый сведущий в делах любви, Джек решил предсказать, какие невесты им достанутся.

– Тебя, Полонски, полюбит самая прекрасная девочка Чарльстона, а ты женишься на деньгах какой-нибудь дурнушки. Батлер когда-нибудь встретит свою принцессу, и они долго будут мучить друг друга.

– Почему мучить? – удивился Майкл.

– Потому, что человеку свойственно сопровождать любовные наслаждения ревностью, чем больше любим, тем больше придираемся. Ты, малыш, больше всех достоин любви, но она не всегда бывает взаимной.

– А ты кого выберешь?

– Никого, меня устраивают шлюхи, пока не догонит пуля какого-нибудь сутенера.

– Уж лучше погибнуть на поле брани, – заявил Майкл.

– Еще лучше избежать и того, и другого, – засмеялся Ретт.

– Ты думаешь, мы никогда не будем счастливы? – задумчиво спросил Дэниел. – Для чего тогда жить?

– Я думаю, мы уже счастливы каждым нашим днем. И если удастся дожить до того, чтобы седыми стариками встретиться вот так и посидеть вместе, значит, жизнь удалась…

– Джек, – звал Ретт, не открывая глаз, – Джек, ты был прав, все так и произошло!

Элоиза догадалась, что он вспоминает школьные годы и предсказания Харрисона, о которых ей рассказывал. Она приподняла ему голову и поднесла ко рту приготовленный чай. Ретт ухватил чашку обеими руками, осушил до дна и рухнул на подушку. После этого Батлер заснул, наконец, по-настоящему. Элоиза прислушалась к его ровному дыханию, прикоснувшись щекой к его щеке, поправила одеяло и тихо покинула комнату.

III

Скарлетт уже неделю жила в Таре, не вспоминая об Атланте, не замечая детей, взглядов Сьюлин, молчания Уилла. У нее не осталось ничего из прежней довоенной, да и послевоенной жизни. Подобно тому, как рухнули ее представления о правилах приличия и поведения в обществе, грубо и жестоко, теперь рухнула и вера в себя, в свои собственные силы, свое очарование. Была только пустота. Пустота в душе, пустота в голове.

С утра она уходила за поворот к подъездной аллее, где когда-то ждала отца, садилась на скамеечку, которую сделал Уилл вместо сгоревшего старого дерева, и бездумно смотрела за реку. Казалось, вот сейчас раздастся стук копыт, отец обнимет ее и станет уговаривать, чтобы не рассказывала миссис О’Хара, что он опять пустил коня вплавь… Будто и не прошло с той поры тяжелых двенадцати лет. Только нет больше отца. И никого нет, кто бы крепко ухватил её за руку и вытащил из вязкой трясины тоски и отупения.

Мамушка с тревогой смотрела на свою любимицу, подозревая, что не только смерть Мелани так повлияла на нее, но расспрашивать боялась, уж очень не похожа на себя была Скарлетт, молчаливая и угрюмая, хотя ведь и после смерти Чарльза она тоже заставила всех поволноваться. И няня тихонько подсылала к ней Уэйда вроде отнести шаль, или свежую лепешку, или воды, или просто посидеть рядом.

Мальчик побаивался матери, но и Мамушку ослушаться не смел. Он помнил, как поспешно уехала из Мариетты мама, как они с Присси добирались до дома, как дядя Ретт встретил их на вокзале, и по его лицу Уэйд понял, случилось что-то страшное. Ему было очень жаль, что тети Мелани больше нет, как и его сестренки Бонни, и как хорошо, что его мама здесь, пусть хоть и такая странная. Он молча подходил к ней, садился рядом, иногда несмело брал ее вялую руку и тихонько гладил. Он и раньше никогда не знал, как ему вести себя в ее присутствии. Скарлетт, едва взглянув на сына, снова отворачивалась к реке. В сумерках, также молча, они возвращались домой.

6
{"b":"689665","o":1}