Увидев недоумевающее лицо своего благодетеля, она приподнялась, окинула взглядом комнату, юного любовника, накрывшегося покрывалом, и громко расхохоталась. У мистера Батлера, начавшего осознавать, что происходит, помутилось в глазах, и он поднял хлыст, чтобы остановить этот нестерпимо оскорбительный смех. Удар пришелся по обнаженному плечу, красный рубец мгновенно вздулся на нежной коже, но Лиз продолжала смеяться…

Они не виделись вплоть до рождения его дочери Розмари. Не она, он был смущен тем, что проник в женскую тайну, однако возражать не стал, когда мисс Элеонора предложила пригласить в крестные матери леди Чайзвик. Элоиза была очень внимательна к нему, предупредительна, хотя в её глазах он всегда видел затаенную насмешку. В последующие годы их отношения были холодно дружелюбными. Мистер Фицджеральд следил за её плантациями, как за своими, однако никогда не заходил в дом; она души не чаяла в его детях, помогая мисс Элеоноре во всем.

К её мнению прислушивались, шла ли речь об устройстве благотворительных балов, базаров и пикников или о выборе жениха для взрослой дочери. Самая родовитая дама Чарльстона сумела стать и самой влиятельной. Прибыв сюда без денег, без связей, будучи ещё совсем молодой женщиной, она сумела занять положение, на завоевание которого, если это вообще удается, нужны годы и годы.

По рекомендации леди Чайзвик Ретт Батлер был определен в лучший пансион, хотя его отец так не думал: помещение было старое, режим вольный, ученики могли даже ночевать дома и приходить на занятия утром. Но больше всего ему не нравился хозяин пансиона – мистер Хоффман, который слыл человеком хоть и непредвзятым, трезвомыслящим, но вольнодумцем, любителем философии и оригинальных рассуждений, именно то, что приветствовала миледи. Она считала, что мальчику давно пора общаться не только с рабами на плантации и дикой природой, но и со сверстниками и людьми более пытливого ума, чем у мистера Фицджеральда.

Новичок дичился недолго, четверо обитателей небольшой комнаты на втором этаже, разные по своей подготовке и происхождению, скоро подружились. Особенно ему нравился Майкл Стивенс. Он был на год моложе, принадлежал к одному из самых богатых семейств города, но одевался и держал себя просто. Добрый мальчик был всегда невозмутим, доверчив и очень терпелив в отличие от нервного, вспыльчивого Дэниела Полонски. Бедный эмигрант из Польши недавно потерял мать, часто плакал, и мальчики жалели его, забывая, что у Джека Харрисона тоже нет никого, но тот не унывал. Отец его женился сразу после смерти жены, мачеха не захотела видеть пасынка в доме и отправила его в пансион. Здесь он и жил круглый год, пользуясь тем, что владелец пансиона когда-то учился вместе с его отцом. Раз в месяц посыльный приносил ему деньги из банка, Джек обряжался во взрослый костюм и отправлялся в заведение на набережной. Прогуляв деньги, он успокаивался и уверял товарищей, что через пару лет они сами начнут его упрашивать взять с собой к мадам Зизи. Джек был пятью годами старше сотоварищей, менее всех интересовался учебой и норовил их пристрастить к спиртному, картам и девочкам, особенно Батлера, который выглядел на все пятнадцать: высокий, сильный, покрытый темным загаром, который не сходил даже зимой. Летом он работал на плантациях. Уже взрослые девушки засматривались на рослого, плечистого юношу, а самые смелые из них выказывали и более откровенные желания. Но грубые удовольствия, о которых рассказывал Джек, оставивший свою невинность в соответствующем заведении, представлялись ему нестерпимо гадкими… Ретт хорошо усвоил уроки матери и попытался передать их Харрисону.

– Однажды ты встретишь лучшую на свете девочку, свою единственную, которая будет прекрасна как принцесса, но из-за твоих Зизи, она не захочет подарить тебе свой поцелуй, красивый и нежный, как лепесток розы.

– Батлер, святая невинность, да ты у нас поэт! – долго смеялся товарищ, но больше его никуда не звал.

Ретт учился легко, быстро схватывая суть вещей при хорошей памяти и удивительной для его возраста наблюдательности. Ему нравился правильный английский язык, латинский и французский, но больше привлекала математика и география, а самыми успешными были для него атлетические занятия. Физической подготовке в школе уделяли большое внимание. Ему не было равных в плавании, рукопашных схватках, да и в умственных упражнениях он был в числе лучших.

Лето перед окончанием школы друзья хотели провести вместе. Майклу отец давал шхуну, и он пригласил всех в путешествие. Дэну и Джеку все равно податься было некуда, а вот Ретта отец не отпустил.

– Может мне с тобой поехать? – предложил Джек, – увеличим поголовье рабов твоему отцу.

– Ну, кто о чем, поехали, если не заскучаешь среди болот. Там ведь никаких развлечений, если только на рыбалку выберемся.

– У вас, говорят, соседка очень подходящая.

– Ты о ком?

– О нашей даме-патронессе, леди Чайзвик. Какая женщина, какое великолепное тело! Куда девочкам с набережной до неё!

– Так она же старая! – изумился Ретт.

– А ты думаешь в заведении все молодые? Элоиза всего на четыре года старше меня, зато умная и богатая. Мы бы с ней отлично поладили: я дарил бы ей молодость, а она крепко держала бы меня в руках. Да, ладно, уговорил, поеду с ребятами, погуляю еще.

Ретт уже укладывал вещи, как вдруг отец позвал его в кабинет и, глядя в окно, произнес:

– Леди Чайзвик просила, чтобы это лето ты поработал у неё.

– Я не раб, и не наемный работник, – начал Ретт, но взглянув на отца, замолчал.

Уже в пять лет он знал, что отец его не любит, и всегда прятался под стол, когда тот заходил в детскую. В двенадцать лет сын не прятался и часто получал хлыстом за своеволие. Теперь его не пугала ярость мистера Фицджеральда, он был выше него ростом и намного сильнее, но совсем не хотел ссорами огорчать мать и очень боялся, что ему запретят видеться с малышкой Розмари.

– Отвезешь это письмо и выяснишь, в чем она нуждается, – холодно приказал Батлер-старший, считая разговор оконченным.

– Как скажете, сэр! – произнес юноша, взял конверт и удалился.

Он не слишком жаловал англичанку, и хотя не очень понимал, почему его нянька в разговорах с кухаркой величала её не иначе как «змеей подколодной», слышал в том угрозу матери.

Хозяйка встретила его сама, она была в легком платье, без пышных кринолинов и украшений, густые черные волосы, небрежно схваченные голубой атласной лентой, рассыпались по плечам. Она была совсем не похожа на злодейку, готовую причинить вред его матери, казалась совсем молодой, если бы, не взгляд, очень смелый и очень взрослый. Отдав послание, он хотел уйти, но она остановила его.

– Подождите, возможно, потребуется ответ.

Прочитав письмо, она усмехнулась.

– Вам известно содержание?

Он отрицательно покачал головой.

– Мистер Батлер просит меня заняться вашим воспитанием. Он находит, что вы слишком увалень для светского общества и не сможете занять там подобающего вашему происхождению положения.

Юноша задумался. С чего это вдруг такая забота о нем? Отец заставлял его работать на рисовой плантации наравне с рабами. По вечерам он валился с ног от усталости, какое к черту общество? Единственное, что его по – настоящему увлекало – это река Эшли. Там среди аллигаторов, черепах и диких кабанов он чувствовал себя свободным, как птица, охотился, рыбачил. Потом относил рыбу знакомым неграм, они надевали её на прутья и жарили на костре. Ничего вкуснее он не ел, и манеры для этого не требовались.

– Моя мама достаточно много времени уделяет нашему с братом воспитанию, – ощетинился Ретт,

– Ну, вот что, мистер Батлер, – вдова будто не заметила его враждебной настроенности к непрошеной воспитательнице. – Как хотите, а без завтрака я вас не отпущу. Оставьте свой сюртук в гостиной и пойдемте.

Она стояла так близко, что он ощущал её дыхание, пьянящий запах её тела, видел её грудь, чуть прикрытую прозрачной тканью. Ему нестерпимо захотелось коснуться рукой этой ткани. Она, конечно, заметила его взгляд, но, как ни в чем не бывало, взяла под руку и провела в крошечную уютную комнатку рядом с кухней. Она сама накрыла на стол, ловко и споро. Было видно, что она делает это часто, движения были привычно отточенными. Он, не отрываясь, следил за этими белыми, оголенными до локтя руками, и ему все больше хотелось, чтобы она дотронулась ими до него.