С легким сердцем Скарлетт собиралась домой, но уже в поезде стало ясно, что торжествовать ей рано. Чем ближе к Атланте, тем более сдержанным и задумчивым становился Ретт.

– Слишком поздно, – думал он, – мне уже нечем ответить на ее любовь. Да и любовь ли это? Скорее всего, она выдумала очередной костюм, который пришелся впору теперь ему. Пусть всего лишь костюм, но как приятно в нем пребывать и совсем не хочется покидать его.

В Атланте все разговоры вертелись вокруг Батлеров.

– Опять переживают медовый месяц – говорили одни.

– Они что разорились? – интересовались другие, когда появилась вывеска на их доме: Отель «Switzerland».

Никто ничего не знал, а то, что рассказывала Индия, никого не устраивало – ничего скандального. И все с нетерпением ждали их возвращения.

Счастливый вид Скарлетт в сногсшибательных нарядах развеял сомнения относительно их финансов и убедил всех, что супруги Батлер воссоединились. За ними тихо наблюдали, но никто не мешал их уединению. Каждый вечер они гуляли в саду, и огонек его сигары весело светился в темноте. Казалось, так будет всегда, однако Скарлетт не покидало предчувствие, что её счастье не продлится долго. Ретт давно все решил для себя и лишь смягчает боль расставания.

На самом деле это было не так. Чарльстонские планы рухнули, и Батлер готов был отказаться от этих чертовых рудников, только бы не оставлять ее одну. Беда была в том, что вместе с любовью вернулась ревность, и он все чаще заводил разговоры об Эшли.

– Даже не стал утруждаться в поисках нового повода для размолвки, – решила Скарлетт, – значит день отъезда близок.

Это было похоже на его старый испытанный способ добиться, чтобы взыграл ее ирландский нрав, и она выгнала бы его, как бывало прежде. Но теперь ее почему-то не раздражали его уловки, и она терпеливо, старательно подбирая не обидные для него слова, в который раз рассказывала о своем детстве, о том, как влюбилась в белокурого принца, как он часто навещал их, сопровождал ее на все праздники, как они ездили верхом…

Упомянув как-то про тропинки, известные только им, Скарлетт испугалась, как бы Ретт не подумал, что у них что-то было с Эшли. Но то, что он произнес, совсем сбило ее с толку.

– Не волнуйтесь дорогая, я знаю, в то время ваше тело сохранило девственную чистоту, чего нельзя сказать о ваших мыслях и намерениях. Вот тогда образцовому джентльмену надо было думать о чести и не компрометировать вас своими визитами в течение двух лет, если родовая спесь не позволяла ему жениться на девушке не своего круга.

– Почему, Ретт, не своего круга? Моего отца все уважали, никто не отказался бы от родства с нами. – Но тут она вспомнила, как в Чарльстоне тетушки стеснялись ее, считая брак своей сестры мезальянсом.

– Никто, кроме Уилксов, – продолжал Ретт, – поэтому они и женились на кузинах.

– Да и бог с ними, мой отец тоже не горел желанием получить Эшли в зятья, он считал, что я не буду с ним счастлива. А вот вами отец гордился бы, – и она прижалась к плечу мужа.

Ретт слегка отодвинулся и поспешно произнес:

– Не придавайте, Скарлетт, слишком большого значения этой поездке, она у меня не первая, женщины только разные. Страсть проходит быстро.

– В отличие от вас для меня все было впервые. Не старайтесь, дорогой капитан Батлер, вам не удастся разочаровать меня теперь, когда я знаю, какой вы настоящий. Там, на яхте, вы не лгали мне – вы любили. Это останется со мной навсегда, чтобы вы сейчас ни говорили, – шептала Скарлетт, нежно касаясь губами его щек, губ, рук.

А Ретт представлял, как она вот так же нежно будет ласкать Эшли, когда он уедет, и готов был убить обоих. Признания, которых он от нее требовал, нисколько не успокоили его, а лишь разбередили старые раны, разожгли муки ревности. Уилкс всегда будет стоять между ними, и вслед за этим сладким мигом страсти неизбежно последуют боль, подозрения, страх потерять ее, опять страдания, скандалы. Это невыносимо!

– Разве этот месяц вдвоем не показал, что она любит тебя, а не его? – спрашивал он и тут же возражал себе.

– Нет, я всего лишь вовремя оказался рядом. Она, наконец, почувствовала себя женщиной, а как южанка и католичка не могла в силу своего воспитания принадлежать никому, кроме того, с кем обвенчана. И что значит месяц по сравнению с годами ее любви к Эшли? Конечно, он уже не тот вальяжный аристократ, каким был прежде, но все еще хорош собой: строен, благороден, загадочен и притягателен для неё своей недоступностью, пока траур не закончится… А тогда воспитание ей все позволит? Возможно, ведь не зря же она так поспешно сменила дом, наладила отношения с родственниками, прикинула на себя образ искренней, доброй, кроткой, сердечной женщины, похожей на Мелани.

Скарлетт не прерывала его размышлений и не стала удерживать, когда он сообщил о своем отъезде. Бессмысленно было надеяться, что они смогут переступить через все пережитое и начать все сначала.

– Я должен работать, дорогая, – уклончиво пояснил Ретт. – Сейчас такое время, что можно все потерять, а у меня, кроме вас с детьми, еще мать, сестра и Диего. Я составил завещание, все документы у мистера Гамильтона. Если вам или детям что-нибудь будет нужно, обратитесь к мистеру Телфорду. Он поможет.

– Не беспокойтесь, я знаю, как мне жить без вас. Развод, так развод, я не должна ни на кого надеяться. Приезжать тоже больше не надо.

– Вы сожалеете о времени, проведенном со мной?

– Ну, что вы, будучи моим мужем, вы так боялись проявить любовь и нежность, дабы не ущемить свою гордость, что я и не предполагала, какое это счастье быть любимой вами, – с подчеркнутой признательностью ответила Скарлетт.

Он не понял, смеется она над ним или действительно так думает. Она сильно изменилась и все чаще озадачивала его своими замечаниями, настолько, что он не всегда мог быстро найтись с ответом.

– Возможно, тогда я был не прав, – осторожно признался Ретт, – но изменить уже ничего нельзя в нашей жизни. Я хочу быть свободным, такую же свободу предлагаю вам. Сепарация – раздельное проживание супругов – очень распространено в Европе и поощряется церковью. Вы восхитительно чувственная женщина и можете выбрать того, кого захотите.

– Вот как раз этого-то я и не могу, – усмехнулась про себя Скарлетт, а вслух ехидно спросила:

– Оставаясь при этом миссис Батлер?

– Ну, да, – ответил Ретт.

– Благодарю за великодушие, то есть вы живете где-то, с кем-то, я тоже, а для всех мы семья, – продолжала Скарлетт. Может кому-то удобно такое лицемерие, но у меня другие представления о семье: душа в душу, и все пополам – и радости, и горести. А если этого нет, то и фамилия ваша мне не нужна.

– Я не смогу вам дать то, что вы хотите, если вы действительно этого хотите: семью, детей, любовь, постоянство. Однажды я попытался, но у нас ничего не получилось. Мне уже не вернуть вас в свое старое сердце и очень трудно верить в вашу любовь, ведь вы еще себя не знаете…

– Довольно, капитан Батлер, вы сейчас меня уговариваете или себя? Я согласна на развод. Похоже, единственным храбрецом, встретившимся мне в жизни, был Чарльз Гамильтон. А вы мало чем отличаетесь от незабвенного мистера Уилкса и так же боитесь моей любви. Прощайте, Ретт, надеюсь, вы встретите ту, с которой будете счастливы.

– Как легко она согласилась на развод! – возмутился Батлер и внимательно посмотрел на нее.

Совсем недавно она была так нежна с ним, а сейчас это совсем другая женщина, решительная, гордая и независимая, как та в черном костюме с букетом желтых цветов, которая тоже навсегда осталась в его памяти. Но было и еще что-то в ее лице, новое, чего он не мог понять. То была боль поражения, несостоявшегося счастья, придававшая особую роковую прелесть ее глазам.

Он поцеловал ее руку и растворился в тумане, окутавшем, казалось, весь город. Он добился того, чего хотел – она сама отказалась от него, но… почему же так ноет сердце? Никогда еще разлука не казалась ему столь тягостной, разве что в ту страшную ночь, когда пала Атланта.