— Ах, точно. Истоковики, — Яннике постучала ногтем по золотистому полупрозрачному камушку в середине разобранного видеофона. — Истоковики дают Энергию, на которой работает вся наша техника. Видеофон вот. Лампочки. Автомобили. Даже дирижабли. Смотри, здесь вот проводок сгоревший был, — Яннике взяла лежавший на столе пинцет и указала на один из подсоединенных к истоковику проводов. — Я его заменила. Теперь все должно работать. Давай-ка проверим! — Яннике перевернула видеофон, и Агнесс увидела выпуклый экран и ряд кнопок внизу: кнопка со схематичным изображением молнии, потом цифры от нуля до девятки и еще две — зеленая и красная. Сбоку от экрана был динамик. Яннике своим узловатым пальцем ткнула в кнопку с изображением молнии. Экран засветился золотистым светом и по нему побежали помехи. Агнесс приподнялась, опираясь на стол, чтобы лучше видеть, а Яннике стала нажимать на кнопку с цифрами, потом нажала на зеленую кнопку. Из динамика послышались гудки. Агнесс никогда раньше не видела, как люди пользуются видеофонами, и происходящее казалось ей очень странным и любопытным. А потом на экране появилось изображение. Агнесс даже вздрогнула от неожиданности. Это был Том, и его голос послышался из динамика:

— О. Починила, да?

— Починила, раз с тобой говорю! — ответила Яннике. — Сейчас вот с мелкой тебе и отправлю, — она кивнула на Агнесс, которая перегнулась через стол и, склонив голову, разглядывала изображение на экране. Цвета видеофон не передавал, все изображение было в оттенках золотого, цвета истоковика и Энергии. Том рассмеялся, должно быть, увидев любопытную мордаху Агнесс, и та быстро села обратно на табуретку. Ей стало стыдно за свое дурацкое любопытство.

Яннике выключила видеофон, снова перевернула его, пристроила сверху крышку и стала прикручивать ее винтиками по углам. Агнесс наблюдала за ней с таким интересом, что Яннике позволила ей самой попробовать закрутить последний винтик. Получалось плохо и медленно. Отвертка все время соскакивала, винт не закручивался, и в итоге Яннике все равно пришлось доделывать работу самой. Но когда Агнесс потом несла этот видеофон Тому, чувство причастности к тому, что этот прибор снова работает, делало ее счастливой. Агнесс шла почти вприпрыжку и думала о том, что завтра снова придет к Яннике и попробует еще что-нибудь прикрутить.

Одним прикручиванием дело не ограничилось. Агнесс увлекла работа с техникой, а еще истории Яннике о прошлом Нового Рима и в особенности о дирижаблях. Девочка проводила у старушки все больше времени и потихоньку училась ремеслу. Все чаще Агнесс ночевала на старом матрасе в углу за стеллажом с деталями.

Иногда Агнесс спускалась в самый низ, туда, где раньше жила. В тайне даже от самой себя она надеялась, что кто-нибудь поймает ее там и скажет: «Агнесс, где ты пропадала! Твой отец тебя обыскался!» Но этого не происходило. Однажды, примерно через год после того, как Агнесс перебралась к Яннике, она сама разыскала отца. Он был в самой убогой таверне, которую только можно было найти в трущобах. У нее даже названия не было. Просто таверна. Внутри было темно: светильники тут почему-то не включали, а свет уличных ламп еле-еле пробивался через маленькие грязные окна. Внутри было три столика, потемневших от грязи, и стойка, на которой сейчас практически лежал отец Агнесс. Она осторожно подошла к нему. В этой жалкой таверне не было даже музыки. В ней не было людей, и только бармен дремал на стуле, прислонившись к покосившемуся стеллажу с самой дешевой выпивкой.

Отец Агнесс сидел на высокой табуретке, одна его рука была вытянута поперек стойки, и на эту руку он пристроил голову. Глаза его были закрыты, а из уголка рта текла слюна.

— Пап? — позвала его Агнесс. Она не видела отца больше года и все-таки соскучилась. Она понимала, что если бы отец хотел найти ее, то нашел бы. Да, она теперь проводила много времени на более высоких этажах, но все равно спускалась поболтать с Косым Джаром, да и по делам иногда приходилось. Отец мог расспросить людей. Все в округе видели, как она носится с посылками. Все-таки Агнесс хотелось верить, что отец искал ее, просто не смог найти. Может, ему кто-нибудь соврал, что она погибла?..

— Пап! — сказала Агнесс уже громче, и отец медленно открыл глаза.

— Че?.. А… ты… Че надо?

— Пап, это я, Агнесс, — может, он спросонья не понял, кто перед ним?

— Я вижу. Че надо?

Агнесс застыла, не зная, что сказать.

— Жратвы нет. Денег нет, — сказал ее отец.

— Да я не… у меня все есть, пап. Я просто…

— А если ниче не надо, то вали, не мешай! — отец махнул рукой, будто отгоняя муху.

Агнесс растерянно отступила на шаг. Мгновение наблюдала, как отец устраивается поудобнее, чтобы снова заснуть, сложив руки на стойке. Агнесс вышла из таверны, и больше она к отцу не возвращалась.

***

Прошло пять лет. Агнесс больше не носилась по трущобам, доставляя посылки и сообщения. Она была помощницей Яннике. За помощь в работе и по хозяйству та позволяла ей жить в углу за стеллажом и обучала механике.

Неизменным остался кусочек неба. Та особенная крыша, с которой можно было смотреть на пролетающие на фоне небесной синевы белоснежные дирижабли.

Агнесс лежала на крыше, подложив руки под голову. Небо было ярко голубым, иногда по нему бежали белые сияющие облака. Девочка немного беспокоилась о том, не скроют ли они из вида дирижабль, если он будет пролетать здесь…

— Эй, Железка! — это прозвище закрепилось за Агнесс с тех пор, как она стала много времени проводить со Старушкой Яннике. Во-первых, потому, что девочка постоянно возилась с «железками». Во-вторых, потому что особенно приглянувшиеся таскала с собой, чтобы использовать или изучать в свободную минуту. Так, например, на поясе у нее висело двое часов с открытым механизмом (рабочие и те, которые она пыталась по аналогии починить), многофункциональная складная отвертка, чтобы в них ковыряться, и гаечный ключ, потому что с ним она чувствовала себя спокойнее. Вообще к двенадцати годам ее внешний вид начал отражать внутреннее содержание: помогая Яннике, Агнесс стала зарабатывать достаточно, чтобы покупать одежду на свой вкус. Она предпочитала то, что удобно: свободные плотные штаны; тяжелые ботинки, которые защищали ноги от сырых и замусоренных улиц трущоб; рубашка и куртка с множеством глубоких карманов, по которым тоже можно было распихать железки. При этом Агнесс знала, в каком кармане у нее лежат шестеренки, в каком — гайки, в каком — шурупы и так далее. Полный порядок. Свои рыжие кудрявые волосы Агнесс стала заплетать в две тугие косы, чтобы не мешали. От работы с механизмами руки Агнесс огрубели, на них появились мозоли и мелкие царапины от случайно задетых острых краев деталей. Ногти по краями стали черными от машинного масла и, как у Старушки Яннике, они отказывались отмываться.

Агнесс повернула голову на голос и увидела Косого Джара. Как и она сама, парень подрос, стал долговязым и оттого еще более смешным. Его пыльно-русые волосы торчали во все стороны, правый глаз по-прежнему косил, а на месте выпавших передних зубов выросло два новых, крупных и немного кривых. Да, Агнесс проиграла то пари и, потеряв первые молочные зубы, с честью приняла свой заслуженный щелбан. Но это было целых четыре года назад. Нельзя сказать, что Джар и Агнесс все эти годы были закадычными друзьями, но иногда Агнесс все-таки хотелось пообщаться со сверстниками, и тогда она болталась на улице с Джаром.

— Хочешь на эти свои диржибали близко посмотреть? — спросил Косой.

— Дирижабли, — поправила его Агнесс и снова перевела взгляд на небо.

— Да пофиг. Пойдешь или нет? Я дырку в заборе у порта нашел. Посмотришь на них вот как на меня сейчас! Там как раз сегодня какой-то дирж… ди-ри-жабль грузят. Сеня сказал. Он с их грузчиком бухал.

Услышав столь заманчивое предложение, Агнесс села и внимательно посмотрела на Джара.

— И что ты за это хочешь?

— Да ты че! Мы ж друзья!