Агнесс встала и пошла прочь от костра. Она вышла к краю обрыва в паре десятков метров от лагеря. Впервые в жизни Железная Агнесс увидела звездное небо до горизонта, насколько хватает глаз, и джунгли под ним, в обрамлении скал. Ночь была наполнена мерцающим светом: звезды, желтые светлячки, похожие на крошечные летающие истоковики, отблески уютного костра, от которого она так хотела сбежать. Агнесс всхлипнула и зажала себе рот ладонью, чтобы никто не услышал. Всхлипнула снова и сорвалась в раздирающие душу рыдания. Она прислонилась спиной к дереву и сползла на траву. Ее трясло. Всего было слишком много. Слишком сложно. Слишком ново. Она окончательно перестала понимать, что происходит. Чего она хочет, что чувствует, что должна чувствовать, что ей нужно делать и почему. Сейчас она только надеялась, что никто ее не услышит. А то этим ведь еще взбредет в голову ее успокаивать!
Через несколько минут, когда ей уже почти удалось унять свою истерику, рядом появился Ланский.
— Вам лучше вернуться в лагерь, — сказал он. — Ночью в джунглях опасно. Впрочем, днем тоже.
Сначала Агнесс просто смотрела на него снизу вверх. Потом резко встала и вывалила на Ланского весь ворох вопросов, скопившихся за день:
— Что происходит? Кто эти люди?! Кто… вы?! Я знаю, что вы служили в Новоримском флоте! Я вас видела!
Ланский несколько секунд сосредоточенно вглядывался в ее лицо, потом спросил:
— Вы… это не вы тогда подглядывали за погрузкой через дыру в заборе?..
В этот момент Агнесс накрыло детское восхищение. Он помнит! Отважный Капитан ее помнит!
— Вы помните… — прошептала она.
Ланский грустно улыбнулся.
— Конечно. Это был наш последний с Джеймсом полет…
— Джеймс?.. Это… который тогда был с вами? Ваш друг?
— Да. Мой старпом и лучший друг с академии. Когда мы вернулись… в общем… все пошло не так. Его убили. Меня объявили пиратом.
— Что произошло? — спросила Агнесс.
Ланский задумчиво смотрел на нее, должно быть решая, стоит рассказывать или нет. Но тут его отвлек шорох в близлежащих кустах. Ланский закатил глаза:
— Эрик, мы просто разговариваем.
Из-за дерева, из тех самых кустов, появился Эрик с револьвером и как обычно очень суровым лицом. Ланский продолжил:
— Видите ли, Агнесс… Я очень помог Эрику. Теперь он за меня беспокоится.
Парень все-таки опустил револьвер. Видимо понял, что теперь выглядит совсем уж глупо.
— А остальные? — спросила Агнесс, все еще поглядывая на Эрика на всякий случай. — Соня сказала, что всех так или иначе откуда-то выгнали. У вас тут типа… команда изгнанников?
— Формулировка немного странная, но, по сути, вы правы, — ответил капитан. — Хотя это не просто изгнанники. Замечательные люди. Очень талантливые. Ромашка, например, гениальный медик. Росла в семье врачей, у них всему училась. Уже в пятнадцать лет она могла спокойно вырезать аппендицит или удалить гланды.
— Ромашка? — с сомнением спросила Агнесс. — Вот та странная девочка, которая вечно залипает на цветы? — да, Агнесс видела, как Ромашка обрабатывала рану Эрика. Тогда девушка выглядела взрослее и серьезнее. Но все равно поверить в то, что Ромашка способна заниматься серьезной медициной было сложно.
— О, да, — ответил Ланский. — Ромашка, она же Рамона Блант, должна была стать величайшим врачом Нового Рима. Но родители умерли, а родственники не хотели делить наследство со странной девочкой и сдали ее в психиатрическую лечебницу. Оттуда она сбежала, и тоже оказалась в трущобах.
— Пятнадцатилетняя девочка с непривычки в трущобах… Ауч.
— Да. Я ее забрал. У Кендре попроще: учительница из элитной школы. Кое-кто из учеников ее невзлюбил, насочинял про нее баек, что она детей бьет. Ее лишили права преподавать. А она ведь добрейшая женщина! Хранительница книг. Знает больше всех нас. Кстати, а вы уже говорили с Петром? Это наш техник. Усатый такой.
— Нет, я пока только с Кручининым говорила. Прикольный мужик.
— А, да, — Ланский улыбнулся. — Мой верный друг и старший помощник.
— А я что-то думала, что Эрик у вас старпом. Так рвется в бой, — Агнесс глянула на парня с усмешкой. Впрочем, не злой. Его забота о безопасности капитана почти доходила до забавного абсурда и вместе с тем вызывала уважение. В трущобах так друг за друга никто не вписывался. Даже в Стае, где было хоть какое-то подобие морального кодекса, когда становилось жарко, каждый был сам за себя.
— Я второй помощник, — сказал Эрик. В ночном свете его загорелая кожа казалась бледной, глаза особенно темными. Они отражали бликами лунный свет, как вода, и от этого выглядели почти зловеще. В целом в образе Эрика было что-то трагическое. Он был похож на персонажа книги или синематографа. Из тех, что на обложках и плакатах стоят темным силуэтом на фоне заката или луны.
— Буду знать, — Агнесс чуть улыбнулась ему и снова обратилась к капитану: — У остальных такие же истории? Петр? Соня?
— Петр работал на дирижаблестроительном заводе при Джоне Кейвсоне. Когда власть сменилась, завод стали разворовывать. Он пытался помешать. Ему сказали: «Сиди тихо, или уходи». Он сказал: «Нет». Тогда ему сказали: «Сиди тихо, или уволим по статье». Он сказал: «Нет». Ему сказали: «Сиди тихо, или мы тебе так карьеру испортим, что тебя даже в автосервис не возьмут». Петр пошел на принцип. Когда у них в цеху сгорел дирижабль, это повесили на Петра. Уволили за халатность. И правда с тех пор никуда его не брали. Сидел в трущобах, делал заводные игрушки для детей…
— Петр сильно дирижабли любит, — сказал Эрик. — Когда капитан его к себе техником взял, Петр от счастья плакал.
— А ты? — спросила его Агнесс. — Что у тебя за история?
И тут Эрика будто подменили. Он больше не казался забавным в своей паранойе. Он больше не выглядел эффектно-трагичным персонажем из развлекательного синематографа или дешевого романа. Взгляд Эрика стал тяжелым, холодным, глубокий и опасным, как холодная вода в городской реке. Все тени на лице стали темнее и резче, на мгновение Агнесс даже показалось, что от его лица остались только кости.
— Моя история закончится тем, что я убью своего брата, — сказал он.
Ланский подошел к Эрику, положил руку на плечо и заглянул в глаза:
— Эрик, не нужно, прошу тебя. Не надо так.
— Когда придет время, я сам решу.
Ланский отошел от него, печальный и задумчивый.
— Давайте вернемся в лагерь, — попросил Эрик и снова глянул на Агнесс все еще пугающе темным, но уже более спокойным взглядом. — А у Сони завтра сама спросишь. В отличие от остальных, она свою историю рассказывать любит.
Когда они вернулись в лагерь, напряжение постепенно ушло, насколько это было возможно для их ситуации. Эрик стал прежним: то и дело настороженно поглядывал на Агнесс, но без той пугающей тьмы в глазах. В какой-то момент она не удержалась и показала ему средний палец. Эрик только покачал головой. Забавно, но это маленькое взаимодействие даже как-то успокоило Агнесс. Под утро она даже смогла задремать, прислонившись к дереву.
Проснулась она от лязга металла. Это был звук рукопашной битвы. Агнесс тут же вскинулась, выхватила револьвер. Но, повернувшись на звук, она увидела, что это всего лишь Эрик и Ланский практикуются в фехтовании. Агнесс опустила револьвер и какое-то время наблюдала за ними. Это было, черт побери, красиво! Эрик был одет в черное. Обычно на нем был плащ, но сейчас он снял его, чтобы не мешал. В итоге Эрик остался в рубашке с широкими рукавами и жилете. Его движения были стремительными, яростными. В каждый удар и выпад он вкладывал эмоции. Возможно, выплескивал злость, которую зародил в нем вчерашний разговор. Может быть, Ланский потому и предложил Эрику эту тренировку: чтобы прочистить мозги от лишних эмоций. Агнесс вспомнила, каким темным был взгляд Эрика, когда тот говорил об убийстве брата, и поежилась. Интересно, что такого вытворил его брат, что Эрика теперь так корчит?
Ланский фехтовал более технично, сдержанно, контролируя каждое свое движение. Он тоже избавился от своего плаща, светлого и свободного, и теперь был одет примерно так же, как Эрик, только в светлые тона: белая рубашка, песочного цвета жилет. Контраст получался во всем: и в цветах одежды, и манере фехтовать, и в образах в целом. Эрик — темный, страстный, быстрый. Ланский — светлый, спокойный, сдержанный. Агнесс стало интересно, кто бы из них победил, если бы они дрались всерьез. Наверное, шансы были бы примерно равны.
