— Ваш брат был настоящим альбионцем и настоящим Говардом. Образцовым, эталонным я бы сказала, — отрезала Ленне вставая. — Было приятно познакомиться, Уолтер.

— И мне, прекрасная донна из Вернар, — тихо сказал он, глядя в спину своей мачехе.

Альбион быстро напомнил ему, от чего он на самом деле сбежал. Не от грязных улиц и запаха разлагающегося города, из вздувшегося нутра которого валил черный дым. От людей, которые его населяли.

Его отец больше не боялся разбудить Спящего. Наверное решил, что если он не проснулся после смерти Джека, то не проснется и впредь.

А может быть, последнему Говарду было уже все равно.

…

Уолтер не знал, сколько времени провел, задумчиво глядя в огонь. Он устал, от сырости ныла раненая рука, а рассказ Ленне забрал последние душевные силы.

Он не знал, любит ли отца. Ответ на этот вопрос он не мог дать себе много лет и не нашел до сих пор. Должен любить. Всегда хотел, чтобы отец любил его. Но может быть, дело было не в том, что Джек был старшим, не в том, что Джек был лучше, а в том, что он любил отца, а Уолтер — нет? Может быть это он, Уолтер, виноват в том, что у них не получилось нормальной семьи?

Но он никогда не желал отцу зла. И сейчас он приехал, подвергая себя опасности, чтобы предупредить о новой беде — и сразу узнал о том, что есть проблемы серьезнее, чем очередные подозрения.

Из оцепенения его вывел стук в дверь. Стучали тихо и неуверенно, словно боясь потревожить.

Эльстер стояла на пороге, зажимая ворот темно-синего шерстяного платья. Она выглядела растерянной и почти напуганной. Уолтер жестом пригласил ее войти и запер за ней дверь.

— Как надеть эту дрянь?! — прошептала она, отпуская ворот.

Платье было застегнуто только на половину крючков. Если Уолтер правильно разглядел, то корсет не был застегнут вовсе.

— Тебе должны были прислать горничную, — ответил он, улыбнувшись.

— Уолтер, вы совсем тут с головой не дружите — у вас есть специальная тетка, которая помогает одеваться? И зачем вообще столько тряпок? Тут же сорочка, нижняя юбка, корсет, само платье и на меня пытались напялить еще что-то похожее на пиджак, но я отказалась.

— Потому что это считается приличным для женщины видом. Чем труднее снять платье без помощи горничной — тем благороднее и благонравнее дама.

— Судя по тому, как ловко ты застегиваешь весь этот ужас, еще и одной рукой — снимать такие платья ты тоже умеешь без помощи горничной, — проворчала она.

Впервые за вечер он почувствовал себя нормальным человеком, а не частью этого сырого, черного обезумевшего мира. Эльстер с ее грубоватыми возмущениями и искренним недоумением не принадлежала Альбиону, и в этот момент Уолтер чувствовал себя почти влюбленным.

— Уолтер, а зачем мы все это позастегивали, я вообще-то думала идти спать, — спохватилась она.

— Подожди до гонга. В этом доме все по расписанию, в другое время тебя могут потревожить. Можно, конечно, сообщать всем, что ты не желаешь, чтобы тебя трогали, но проще подождать полчаса.

— Ладно. Похожу полчаса, как альбионская леди… Я понимаю, почему ты уехал. Здесь ужасно.

Уолтер слабо улыбнулся. Налил чай в чистую чашку, протянул Эльстер и отвернулся к камину.

— Вы пили чай втроем? — спросила Эльстер, указывая на третью пустую чашку.

— Нет, меня всего лишь пытались отравить, — вздохнул он. — Знаешь… я не удивлен, что история нашей семьи сложилась именно так. Наш род всегда был словно… болен. Он держался много веков, словно боролся со своим проклятием, но в конце концов случилось то, что происходит с каждым неизлечимо больным — наш род угас. И попытки моего отца изменить это только приближают конец.

— Я ничего не понимаю, и вообще аристократы мне всегда казались на голову больными, но я очень тебе сочувствую, — искренне произнесла Эльстер.

— Я тоже аристократ, — заметил Уолтер.

— Может твой батюшка поступился принципами и согрешил с какой-нибудь не столь благородной девицей? — предположила она.

— Если бы я не знал своего отца — тоже бы так решил. Слишком мы с Джеком были не похожи, хотя у нас и были одинаковые глаза.

— А где-то есть его портрет?

Уолтер задумался. После казни Джека все его портреты сняли, и он понятия не имел, куда их дели.

Но один, который отец заказывал перед свадьбой, висел над камином в спальне Джека. Ленне сказала «склеп, который ты устроил посреди дома» — его спальня как раз была соседней комнатой и, судя по всему, там ничего не меняли.

— Пойдем.

Он и сам хотел встретиться с призраком брата лицом к лицу. Джек преследовал его во снах, вынудил его бежать из Лигеплаца, заставил его носить очки, чтобы скрыть от самого себя изумрудную зелень взгляда. Пора было посмотреть ему в глаза снова. И, кто знает, может быть Джек наконец-то исчезнет?

Они тихо вышли в коридор. Запасной ключ от спальни Джека Уолтер перед отъездом положил в один из своих тайников, сам не зная зачем.

Когда они с Джеком были детьми, они оставляли друг другу записки. Маленькая ниша под камином была в обеих спальнях. Уолтер никогда не спрашивал, знает ли о них кто-то еще. Сначала это нарушило бы секретность, в которой был единственный смысл обмена записками. А потом просто забыл.

Дверь спальни открылась без единого звука — прислуга продолжала смазывать петли.

Комната встретила Уолтера холодным полумраком и запахом пыли. Кажется, отопление отключили. Но несколько еще работавших светильников зажглись по хлопку.

Джек предпочитал зеленый цвет. Уолтер, старавшийся как можно меньше времени проводить в Вудчестере, так и не озадачился ремонтом, только распорядился о покупке мебели. Его брат полностью переделал комнату под себя. Темно-зеленое шелковое покрывало на кровати, тяжелые шторы и ковры глубокого изумрудного оттенка, и темно-серые обои в неверном свете гаснущих электрических светильников и правда делали комнату похожей на склеп.

Уолтер не ошибся — портрет все еще висел над камином.

Джек позировал художнику вместе с Кэт. Если лицо Джека Уолтер помнил отчетливо, то образ Кэт почти стерся. Он не видел ее мертвой, ни в лаборатории, где ее нашли, ни потом на похоронах. Кэтрин навсегда была для него живой. На портрете она стояла рядом с Джеком в старомодном зеленом платье и черных перчатках до локтей. Уолтеру вдруг стало неприятно — на портрете двое мертвецов держались друг за друга. Изящная кисть Кэт в черном кружеве, похожем на следы разложения и мертвенно-белая рука Джека.

— Ты совсем не похож на него, — тихо сказала Эльстер, заставляя его стряхнуть оцепенение и оторваться от портрета. — Но твой брат был очень красивым. И его невеста… настоящая леди.

— Кэт… Китти была настоящей леди и чудесной девушкой. Мне так жаль, что все так вышло… так жаль, — прошептал Уолтер не то Эльстер, не то Кэт на портрете.

— Что с ней все-таки случилось? Если не хочешь — не говори…

— Я не знаю, Эльстер. Никто не знает. Все считают, что Джек убил ее. Кэт нашли в его лаборатории, на операционном столе. Она лежала там давно, но было очень холодно и ее почти не тронуло разложение. Тело было… вскрыто. Джек извлек сердце, поместил его в банку с формалином и оставил на полке. Над своим рабочим столом. Не знаю, сколько времени он смотрел на сердце своей жены и зачем ему это было, но кажется… На теле были следы, словно он несколько раз зашивал разрез. И там какие-то распорки, следы каких-то… если честно, я не стал вслушиваться. Ему вменили глумление над трупом, но я уверен… Я думаю, он пытался ее спасти.

— Мертвую?

— Джек сошел с ума. У Кэт всегда было слабое сердце, он очень за нее боялся. Постоянно прописывал ей какие-то препараты, не доверял аптекарям, делал все сам. Я не верю, что он ее убил.

Эльстер тяжело вздохнула и взяла его за руку. Это был не чопорный жест с портрета, она переплета свои пальцы с его и слегка сжала. Она искренне пыталась поддержать, и Уолтер был благодарен за это.

— А где его дневники? Я как-то книжку читала, тоже про доктора, он там себе что-то колол и в кого-то превращался и все свои эксперименты записывал. Неужели никто не прочитал записи Джека? Или он их не делал?