Марат покраснел, в строю раздались смешки.

– Товарищ полковник, – укоризненно сказала Валя.

– Товарищ капитан, – отрезал я, – не мешайте мне воспитывать младшую группу детского сада. Они опять пописали мимо горшка.

Строй замер, словно речь шла не о них.

– А остальные восемь чем занимались? И я больше чем уверен, будь в воздухе другие эскадрильи, они бы так же зевали. Как вам вколотить мысль, что вы уже пилоты, а значит, раскачки не будет. Вы будете учиться и стрелять по реальным целям. Будут стрелять и по вам. Кто это не понимает, может написать родным предсмертное письмо.

– Товарищ полковник, но ведь в зоне аэродрома должны быть стационарные локаторы, – произнес кто-то из астраханцев.

– Вот именно должны, – зло ответил я, еще не остыв, – там зевнули, тут зевнули, а мы сегодня вечером хоронили бы Шахова. Точнее, что от него осталось бы.

Марат покраснел еще больше, поняв, что был сегодня на грани жизни и смерти.

– Спасибо, товарищ полковник, – негромко произнес он.

– Спасибо мало, – фыркнул я, – вторая эскадрилья, за проявленные беспечность, бестолковость, – пожевал губами, проглатывая мат, искоса посмотрел на Валю, – ну и так далее, – закончил я не убедительно перечисление степеней вины, – два часа строевой подготовки после отбоя.

Я ожидал увидеть хмурые лица, но вторая эскадрилья вдруг облегченно вздохнула и расслабилась. Они что, думали я их бить буду?

– А кто будет проводить подготовку? – осторожно спросил Возгальцев. По своей должности он был единственным кандидатом на двухчасовую ночную прогулку.

– Найдем, а вы, товарищ капитан, занимайтесь лечением.

К радостному удивлению Возгальцева, Валя просветив колено рентгеном и сделав несколько компьютерных снимков, только покачала головой.

– Трудно, но излечимо, почему вас списали? Будете ходить ко мне на процедуры. Можете летать. Ограниченно, – подчеркнула она, посмотрев на меня. И выпроводила обоих из санчасти.

После ужина я занялся двухчасовой теорией, прессингуя сержантов. К моему удивлению, никто не возражал, или хотя бы морщился, или, по крайней мере, был в плохом настроении. Большинство даже улыбалось.

– В чем дело, – остановил я лекцию, – у меня испачкано лицо? Или на спине бумажка с надписью «я лох»? Что вы лыбитесь?

Сержанты смутились.

– Товарищ полковник, – осторожно сказал Мишка Самарин, мой старый товарищ еще по вузу, – вы не обращайте внимания. Мы всего лишь рады, что оказались у вас в подчинении. С вашими-то умениями и мы классными пилотами станем.

Я удивился извилистости мысли и продолжил накачивать пилотов. К девяти отправился в штаб. Надо разобраться со сменой локаторщиков. Они что, спали?

Ладыгин, днем находившийся в штабе округе, а теперь тоже пожелавший выслушать разгильдяев, был занят. Локаторщики – три офицера и два контрактника – сидели в приемной и угрюмо ждали, когда комдив соизволит их вызвать к себе в кабинет. Увидев старшего по званию они вскочили.

Вали здесь не было и я обрушился на смену полным набором нецензурной брани, вновь заведенный до предела. Ладно, мои птенчики, передо мной были люди опытные, сидящие за экранами локаторов не первый год.

Первоначально они пытались отбиваться, особенно старший смены капитан Рыжий, которого я знал и был даже, если так можно выразиться, в неплохих отношениях. Но пыл их быстро угас и они лишь сопели. Затем стали заглядывать мне за спину.

Выдав последнюю порцию, оглянулся. На пороге кабинета стояли Ладыгин и Ардашев.

– Не мат, а песня, – подвел итоги комдив, – сейчас вернемся к виновникам, а ты мне скажи, любопытство съедает. По дивизии слух прошел, легенда настоящая, что ты бил по шершню через свою сушку. На ней, я специально посылал посмотреть, ни одной царапины. А шершень сбит. Пушки специальные?

Я удивился:

– Откуда? Таких в помине нет. Открываешь огонь, пропуск и снова огонь.

– Да скажешь тоже, – не выдержал Ардашев, – бортовой комп не успевает по реакции, а ты смог. Чего скрываешь?

Я развел руки.

– М-гм, – хмыкнул Ладыгин, – с чудо-стрельбой разберемся. А что с этими? По степени вины вполне тянут под трибунал.

– Легко отделываются, – кровожадно не согласился я, – у меня пилоты второй эскадрильи, проморгавшие шершень, получили по два часа строевых упражнений после отбоя. Поставить этих тоже, а капитана Рыжего назначить старшим. Пусть марширует и командует.

Ладыгин подумал, его лицо просветлело.

– Капитан Рыжий, вы слышали?

– Так точно!

– Приводите всех в парадной форме, присоединяете к птенчикам Савельева и с десяти до двенадцати топчете плац напротив моих окон.

– Так точно!

Идите!

Смена поторопилась выйти, не ожидая, пока намерения генерала изменятся. Ладыгин повернулся ко мне:

– Покажешь, как стреляешь?

– Да за милую душу!

Я хотел добавить, но тут зазвенела таблетка телефона. Я включил громкую связь, догадываясь, кто хочет со мной поговорить. Не ошибся.

– Товарищ полковник, вам не кажется, что рабочий день имеет тенденцию к окончанию? – спросил меня мелодичный женский голос.

– Так точно, товарищ капитан, – не стал я спорить, – скоро буду.

Ладыгин выслушал наш диалог и махнул рукой, показывая, что он больше меня не задерживает.

Первая половина дня, как я и обещал, началась с отработки фигур высшего пилотажа. Я, Сидоров и майор Михальцев – новый инструктор, присланный из полка офицерского резерва ВВКС и ставший помощником Сидорова – внимательно отслеживали маневры. Самых тупых или, наоборот, продвинутых, я садил на землю и вывозил «в поле» на спарке, показывая методику полета и требуя повторить. К обеду на относительную тройку летали и самые слабые, а Лошкарев и Самарин могли претендовать на подобие четверки. Пора было показать настоящий полет, а не детские шажочки.

Посадил всех на землю, собрал в кучу и приказал наблюдать за боевым полетом. Сушка набрала пятьсот метров – выше будет плохо видно, остановился, имитируя старт и рванул на форсаже. Через пару секунд, набрав предельную скорость, начал крутить фигуры, максимально прижимаясь к земле. Десятисекундного полета хватило на создание учебного фильма.

Но перед тем как выступить перед пилотами комментатором полета, мне пришлось пережить накал человеческих страстей.

Не успел я начать рассказывать, как со стороны штаба дивизии вынырнул шустрый «газик» и подлетел к нам.

В «газике», разумеется, был Ладыгин, который начал материться, еще находясь в машине. Когда он подошел ближе, ничего не изменилось, просто голос стал громче.

Все стояли на вытяжку и восхищались генеральскими оборотами. Впрочем, комдиву быстро надоело говорить одному и он обратился ко мне:

– Ты чего это… мать, вытворяешь?

– Демонстрировал пилотам учебный боевой вылет.

– Если я… подохну от инфаркта… я тебе… этого не прощу, – начал он просвещать меня, вставляя в промежутки живительные фразы. Потом до него дошло: – учебный боевой? Показывай.

Я это и хотел сделать, но перед этим задал вопрос – что пилоты видели? Оказалось, что видели они до безобразия мало. Сидоров за них вступился:

– Скорость и высота были такие, что и я почти ничего не увидел.

– Вот, – назидательно поднял я палец, – а товарищ генерал даже номер разглядел.

– Скажешь тоже, – уже спокойно сказал Ладыгин, – манеру я увидел, исключительно твоя, наглая и талантливая.

– А нам можно так летать? – поинтересовался Самарин.

– Нет, – отрезал генерал, а я добавил:

– Для того, товарищ сержант, чтобы просить разрешение на такой полет, вы должны, прежде всего, подумать о своих технических возможностях.

Мишка увял. Я поступил жестко, но надо сразу заставить пилотов думать, что они могут.

В аудитории на большом планшетнике мы сначала посмотрели запись, сделанную видеокамерами, совмещенными с локатором. Видеокамеры постоянно запаздывали, но, главное, местами сушка пропадала из виду.