– Неправда, – пожала плечами уверенная в себе Анисья. – Все говорят, что я красивая и хорошо учусь. Посмотри, какая спортивная у меня фигура, и какие густые косы! И в дневнике каждый день – «пятерки»! Многие школьницы учатся и выглядят плохо, но родители их любят и балуют, говорят ласковые слова. Я спрашивала их: «Почему?» Они отвечали: «Это – наши дети, и потому они дороги нам, и потому они самые лучшие для нас». А ты? Скажи честно, почему? Почему ты не хочешь, чтобы наша семья жила счастливо?

– Папа хочет, – подбежала к ним испуганная Катя. – Ведь он растил вас с сестрой, он всегда жил с вами. Никогда не бил. У нас замечательная семья.

Оцепеневшая Аня стояла рядом, и глядела, как лицо Кирилла искажает гнев. А может быть, боль…

Он развернулся и пошел к выходу, громко крикнув жене: «Это всё – твои выкрутасы, карельская ведьма!»

– Я?! Ведьма? – опешила Катя. – У меня нет даже дара травницы! Что за чушь, антикварный анчутка!

Под тяжелыми шагами проскрипел паркет. Хлопнула дверь. Со стены посыпалась штукатурка.

Прошла долгая январская неделя.

Катерине сообщили, что тело ее мужа найдено в Обводном канале. «Причина смерти – самоубийство». Девочки недоуменно переглянулись, а потом тихо обняли мать.

– Дети не понимают смерти. Ваше везение, – отрешенно сказала им Катерина и на два дня впала в ступор. Она не лила слез, плюхнулась на кровать и молча, как после неудачной беременности, уставилась в потолок. Затем впервые за много лет улыбнулась, сверкнув проясненными глазами. Это выглядело неестественно и зловеще. Сестры не помнили улыбку матери и теперь испуганно смотрели на ее обнажившуюся десну и неровные, кариозные зубы.

– Смерть входит без стука, и в дуду не дудит, – сказала Катя задумчиво. – Ну, что ж, анчутки, наступила новая жизнь. Я больше не должна пытаться родить. И больше не виновата, что родить не могу. Я боялась умереть, но все равно шла на риск, хотела доказать, что нужна ему. Это ужасно – любить мужчину, и быть не в состоянии удовлетворить его прихоти!

– Разве это – любовь? – спросила Аня. – Любовь – это когда целуются и заботятся друг о друге, когда муж дарит жене цветы. Когда ласкают детей, а вечерами ужинают при свечах.

– Когда любят, не посылают на смерть, – зло фыркнула Анисья.

– А вдруг вы правы? – мать вскинула бровь. – Вдруг это была не любовь? Когда любимый муж умирает, женщина не хочет жить без него. А я – наоборот! Захотела! Я смертельно тосковала раньше, и будто проснулась теперь. Я, кажется, вовсе не опечалена? Почему?

Аня хмурилась, сжавшись в комок на бордовом бархатном кресле с подлокотниками из бивня мамонта. Страшно слышать от матери рассуждения о любви и смерти. Кружилась голова, девочка не понимала, что происходит в семье, и что ей думать об устройстве реальной жизни. Отца, который был рядом, управлял укладом и домашней атмосферой, она вовсе не считала человеком, он существовал для нее, как враждебное привидение, устрашающее создание из параллельного мира, закрытое для диалога. Кирилл приносил в ее жизнь слезы и ужас, но мать утверждала, что он давал хорошие деньги.

На улице Аня вздрагивала, если встречался высокий худощавый блондин. Во всех светловолосых мужчинах чудились фантомы Кирилла. Она боялась его возвращений домой, словно предчувствуя неведомые катастрофы, и жаждала убежать куда-нибудь далеко. На северный полюс или на Карибы. Но уроки географии, биологии и ОБЖ вовремя охладили Анин пыл, она увидела, что действительность далека от книжных сюжетов. Ей не стать ни Гердой в ледяном царстве, ни «морским волчонком» Майн Рида, не открыть фантастический затерянный мир! Реальная планета оказалась страшнее, чем пространство, где жила Аннушка. И она испытала настоящее горе, ощущая себя запертой в клетке с нечистой силой, вокруг которой рыскали голодные волки. Уход Кирилла из жизни сильно смутил Аню. Она не знала его живым, не держала за руку, не сидела у него на коленях, не ведала, как пахнут его волосы. Он издавал только шум и грохот. Теперь девочке казалось, что вот-вот он вернется, и задушит ее. Мать оставалась в восприятии Аннушки миролюбивой сущностью, хотя совсем не понятной и отчужденной.

Непосредственная и не по годам разумная Анисья обняла Катерину:

– Ты – наша мама, и потому ты – самая лучшая. Пожалуйста, не глупи. Слышишь, ты не можешь скучать по скандалам и по риску умереть. Ты улыбаешься и это нормально! Все мамы должны улыбаться.

– Ладно, – зарделась Катя и усмехнулась, и овал ее лица стал другим, непривычным для сестер, мягче, моложе. – Кстати, имейте ввиду, анчутки… В новой жизни нам будет недоставать денег. У меня нет родственников, а ваша бабушка, мать Кирилла, живет сама по себе. Когда вы были маленькими, она брала вас поиграть, а теперь вы ей не интересны. Так бывает. Вы должны уже понимать…

– Что понимать? – в один голос спросили сестры.

– Рядовая история: она считала меня недостойной для своего сокровища. Громогласно вещала, что вы родились от необразованной дикарки. «Эти чухонцы, – злобно твердила она, – у моих предков челядью служили!» Вы, анчутки, для нее всего лишь побочные барские отпрыски, досадная случайность. До революции таких, как вы, ссылали подальше в глушь, и забывали. Тем не менее, кровь замешалась, и все вы теперь вместе Аничковы – анчутки! Родись вы мальчиками, на вашу долю выпали бы ощутимые поблажки!

За время жизни с Кириллом, несмотря на непрестанные ссоры, речь Кати облагородилась. Молодая женщина стала использовать изысканные обороты, привыкла к новым словам, избавилась от деревенского выговора. На людях стала сдержанной, утонченной в одежде и поведении. Теперь ее трудно было отличить от коренной петербурженки.

– Почему парни лучше девочек, мам? И чем ты хуже этих Аничковых? Ведь ты очень красивая! Расскажи нам о бабке и о Кирилле, – с нажимом потребовала Анисья. Она никогда не называла его папой. – И почему он так поступил – в Обводном канале? Ведь никто не имеет права сам уходить из жизни! Я ничего не понимаю!

– Думаешь, я понимаю, анчутка? – насупилась Катя. – У него было всё, что нужно для счастья, но он не хотел жить. Он мечтал о другой стране, других детях, другом уровне достатка! Он оказался слабым человеком и ничего изменить не мог. Он надеялся на чудо, и в том, что оно не происходит, винил меня. Наконец, понял, что его фантазии никогда не осуществятся. Вспылил и выразил миру свой протест! Думал, на дне канала его душеньке станет легче.

– Кирюшка – слабый?! – с возмущением перебила ее Анисья. – Разве он не был монстром?

– Только с нами. В семье быть монстром проще всего, анчутки. – Катерина почувствовала, как от слез защипало в носу и поспешила отвлечься. – Это старая притча. После революции прадед Кирилла подался в Баварию, а потом перебирался то в Голштинию, то в Саксонию. Германия в тридцатых годах процветала. Дела дедушки пошли в гору. Он разбогател, переселился в Бельгию и составил хитрое завещание для далеких потомков. «Мне грустно оттого, – говорил он, – что мои правнуки, – четвероюродные, пятиюродные братья, – станут друг другу чужими людьми, их дороги разойдутся в разные стороны. Между тем, для меня эти юноши будущего одинаково драгоценны. Пусть их свяжет общее дело!

И вот, прошло много десятилетий. Сменились поколения, родились правнуки. Иногда Кирилл с досадой рассуждал о процветающем семейном бизнесе в Антверпене, которым управляли троюродные братья и их сыновья. Говорил напыщенно, туманно, и я не разобралась, что это за бизнес. Знаю только, что, роди я сына, Кирилл получил бы долю наследства и купил бы свой магазин. У нас появился бы собственный бизнес. Он мечтал об этом. Обожал антиквариат. Но разве финансовая неудача – это повод для суицида, анчутки?

– Значит, бизнес важнее семьи? И ты тоже надеялась на наследство, мама? Иначе не рожала бы детей? – испуганно прошептала Аня.

– Не знаю. Я хотела, чтобы ваш отец был счастлив со мной. Катя всхлипнула. – Он любил меня и хотел жить только со мной. Ведь он не завел сына от другой женщины, хотя мог бы.