– Песня самоубийцы, – задумчиво протянул он.

– Почему? Разве ты сам никогда не хотел полетать один, за облаками?» – удивилась Аня. Обычно дети хорошо понимали ее.

– Хотел, давно! Но теперь я собираюсь стать летчиком, как отец, – подросток держался уверенно и спокойно. – А кем ты хотела быть в детстве? Неужели уже всё сбылось, и осталось только умереть?

Анна поморщилась:

– Не знаю. Я хотела жить без унижений, и чтобы люди меня любили. Я хотела сделаться положительным и образованным человеком. Да, это сбылось. Но теперь я не знаю, зачем существовать, ведь ни в жизни, ни в душе нет ничего великого! Всё – пыль. Нечем дорожить, не на кого опереться, незачем бороться.

Мальчик смотрел на нее удивленно, и, помолчав, серьезно ответил:

– А разве великое не растет вместе с тобой? Или не появляется само, когда ты вырастаешь? Почему у тебя его нет?

Аня пожала плечами:

– Для того, чтоб великое росло, его нужно привить человеку в детстве. Но я – дитя анархии, страха и катастроф. Мне никто не сделал такой прививки.

– Великое для каждого человека – это семья и Родина, – не задумываясь, воскликнул мальчик. – А еще – что-то такое. Когда воображаешь свое будущее, и воодушевление наполняет тебя. Ты не ведаешь, что там, оно будто закрыто шторами. Но аж дух захватывает, насколько там интересно!

Детская зависть кольнула Аню. Она с недоверием улыбнулась парнишке:

– Не знаю, не знаю. Родине нет до меня дела… С семьей не повезло. А вот шторы у меня тоже были. Да, да! Но представь: открыв их, я обнаружила пустоту. Ничего завораживающего за ними нет! Жизнь до безобразия проста: ты вырос, получил профессию, стал частью какой-нибудь бездушной рабочей машины, чтоб не умереть с голоду и быть не хуже знакомых. И всё! Когда состаришься или заболеешь, сильные особи выбросят тебя на помойку.

– А как же великие открытия, великие изобретения? – насторожился паренек. – Великие подвиги? Разве их не бывает?

– Бывают, – печально вздохнула Аня. – Но предчувствовать их – еще не значит совершить! Тебе кажется: ты можешь всё, пока не попробуешь хоть что-нибудь сделать в реальности. Конец обычно такой: люди выбиваются из сил и понимают: все их титанические труды – лишь маленький шаг на бесконечной дороге. До великого свершенья им не добраться, как до миража. Мало того, всё вокруг неимоверно запутано, и невозможно разобраться, где – добро, где – зло.

– А по-моему, дело в том, что ты еще несмышленая, – мальчик неожиданно рассмеялся. – Полоса времен «детство – юность – зрелость – старость» – не единственная. Каждый возраст тоже делится на периоды. Вот я, например – ребенок-старик. Я считаюсь ребенком, но давно уже перерос свое детство. А ты – ты как будто недавно родилась во взрослой жизни. Всё, что надо, уже имеешь, но беспомощно хлопаешь глазами, словно младенец, и не можешь идти. Тебе нужно изучить себя и жизнь вокруг – с точки зрения взрослого мира. И верная дорога найдется.

Анна в свою очередь округлила глаза:

– Тебе точно двенадцать лет, а не пятьдесят?

– Мне тринадцать, – с гордостью поправил мальчик.

– Всё правильно, – вяло поддержала его Аня, – самые юные должны верить в себя и в великие свершения. Не то цивилизация погибнет.

Паренек сочувственно протянул ей руку:

– Перестань хныкать, взрослая малышка! Меня зовут Матвей. А здесь под самой крышей наша с отцом квартира. Заходи в гости! Мы живем вдвоем. Ты красивая и не злая.

– О, ты, никак, подыскиваешь себе удобную мачеху, чтобы готовила еду, мыла посуду и протирала пыль? Ни за что! Я не гожусь для семейного рабства. – Аня надула губы. – Ты годишься мне только в младшие братья, и это значит, что твой отец, наверняка, стар для меня!

– Ему – тридцать девять, и он годится тебе в старшие братья, – засмеялся мальчик. – Он, конечно, будет тебя любить, но не украдет, потому что ты – моя.

Анна фыркнула:

– Что за абсурд, малыш!

Очарование ветреной крыши разрушилось, и девушка, грустно вздохнув, направилась к выходу. Кандидатуры «хвостатых» женихов она не рассматривала.

Аня спустилась в уютное кафе с оранжевыми диванами, чтобы побаловать себя молочным коктейлем и чизкейками.

Уютно устроившись на кожаных подушках, она смотрела в широкое окно на пеструю, многоликую толпу и пыталась угадать, кто из людей уперся в «серую стену» бессмысленности бытия, а кто – еще нет. За соседним столиком говорливый тамада встречал будущих молодоженов, и каждой паре по очереди расписывал программы свадебных увеселений. Женихи и невесты еще не видели «серой стены» и мечтали о фантастических праздниках. Им казалось: еще чуть-чуть и случится прорыв в космический рай! Жизнь сказочно засверкает и в ней навсегда восторжествует блаженство! Однако всё их тоскливое будущее, – чудилось Ане, – уже отражали их лица. План их существования, расписанный по годам, тянулся от лёгкого рыжего столика кафетерия – вперед, в воображаемое пространство.

«Ипотеки, ремонты, модная мебель, дорогая еда, машины, поездки к морю. Всем хочется иметь стандартный набор этого праха, – нахмурилась Аня. – А потом приложатся платные клиники, кружки, школы. Для идеальной современной семьи всё это – обязательно. Ячейка общества – двигатель экономики! Мир держится на активных, приобретающих материальные блага людях. Но все это – не мое, нет…»

С детских лет при слове «семья» Аню обуревала тоска. В годы становления ее окружали понурые, ожесточенные, нездоровые люди, что исказило картину мира для девушки. Сильная любовь могла бы помочь ей воспрянуть духом, но Аня была одна. Иногда она знакомилась с парнями, но по-настоящему не влюблялась. Она мечтала только о радости жизни. О подснежниках на своей постели. О неведомых лесных озерах, являвшихся в смутных снах, где она любовалась сиянием брызг в лунном свете. В снах ее окружали добрые ясноглазые люди. Взявшись за руки и раскачиваясь из стороны в сторону, они тянули монотонные песни: «А над нами, а над нами – облака. А под нами, а под нами – луга!» Она просыпалась счастливой. Если бы кто-нибудь спросил Аню: «Что дальше?» – «Ничего, – ответила бы она. – Больше мне ничего не нужно».

Внимание Ани привлек звон колокольчика у входных дверей.

На пороге кафе появился долговязый подросток, встреченный на крыше, и высокий, спортивный, светловолосый мужчина, его отец-летчик. Увидев Аню, мальчишка оживился и, улыбаясь, потянул папашу в ее сторону. Аня засобиралась домой. Всякий блондин своим видом воскрешал ее детский страх, напоминая рано почившего родителя, замкнутого и озлобленного шамана-недоучку.

– Погоди, не убегай, – закричал Матвей. – Мы не кусаемся, и мы угостим тебя, чем захочешь!

Аня взглянула в приветливое лицо рослого незнакомца. Сильный, неудержимый жар поднялся со дна ее души, захлестнул щеки ярким румянцем. Молодой летчик был притягателен, но вместе с тем его появление вызвало в душе Аннушки непостижимое ожесточение и обиду. Его серые глаза смотрели беззаботно и ясно, кудри сбились на лоб. Подойдя к ее столику, он слегка поклонился:

– Виталий.

– Мы рады видеть тебя, – подражая ему, склонил голову мальчик.

Круглые лица обоих выражали смущение.

– Напрасно, – ответила Аня изменившимся от волнения голосом. – Я – анчутка*. Я никому не приношу счастья.

– Вот оно как, – нимало не смутившись, ласково кивнул летчик. – Такая красивая, беленькая, ясноглазая леди, девушка моей мечты, и вдруг – анчутка?! С таким длинным, кудрявым хвостом! Анчутка – стало быть, Анютка?

– Да. – Аня поправила собранные резинкой волосы.

Улыбчивые, открытые отец и сын о чем-то заговорили, обращаясь к ней и задорно перемигиваясь, но она уже не понимала ни слова, замечая лишь отчаянную дрожь своих рук. На нее накатил суеверный страх, в горле встал комок. Сердце выпрыгивало из груди. Дыхание сбилось, тело ослабло. Аня была близка к обмороку. Не вытерпев напряжения, она резко встала, извинилась и поспешила на воздух.