— Ты знал, что не очень готов, и всё равно, рискуя собой, ушёл. Другим не хватило смелости, или они не хотели покидать монастырь, ведь там жилось так спокойно. Ты крутой, Юнги, — заверил младший, заложив руки под голову.
— Ага, такой крутой, как подъём на эту гору — с меня только покатываться. — Чонгук не стал спорить, он знал, что Шугу, если он вбил себе что-то в голову на какое-то время, не разубедить. Он упрямый и твердолобый порой. Обделённость и юношеская неуверенность, перебродив, осела в нём парочкой комплексов, которые изредка прорывались наружу, но чаще Шуга успешно душил и застилал их юмором, оптимизмом и «забиванием хрена», как он выражался, на всё угнетающее.
— Может, с Элией мне стоило остаться? — перевел разговор Чонгук. Юнги на него хитровато покосился в темноте.
— Чего это?
— Я дерусь лучше. Если что, я защищу её надежнее, чем Тэхён.
— Только в этом дело? А, может, тебе девочка понравилась? — въедливо поинтересовался Шуга.
— Что? — вполне искренне изумился парень, никогда не прислушиваясь к своим личным чувствам и эмоциям. Он мог их испытывать, но не культивировать, на уме всегда были задачи золотых, планирование и просчеты дальнейших действий. — Да нет, как можно? Нам же её спасти надо, охранять. Она центр важного задания, которое никак нельзя провалить, к тому же, не умеющая за себя постоять. Было бы непристойно разглядывать Элию, пользуясь её неведением. Я и не смотрю на неё как-то… не так, как следует.
— Да? А я сразу приценился, но, к счастью, она меня не привлекла. Страшненькая.
— Шуга, ну нельзя ж так, — укорил его Чонгук.
— А что такого? Это моё мнение, я ж не ей его говорю. Нет, ну она в моём понимании страшненькая, другим может, и нет. Я люблю посочнее, грудь там, попа… И сама по себе что б была такая, зажигалка, а не вобла…
— Тихо! — шикнул на него младший, что-то заметив в ночном беззвучии. Дёрнувшись к рюкзаку и выхватив из него в момент нунчаки, Чонгук уже подскочил было на ноги, но щелкнуло что-то, и зажглась свеча в ногах матрасов молодых людей. Шуга тоже подпрыгнул, однако через секунду они опознали юношу в костюме монаха Шаолиня.
— Джонхан, твою мать! — схватился Сахарный за сердце. — Ебыча тебе прописать за такое.
— Не ругайся в святом месте, — отчитал его паренек лет шестнадцати.
— Тебя никто не видел? — спросил Чонгук. Ему покачали в ответ головой.
— Отец в совершенстве обучил меня технике Крадущейся тени, иначе я бы тут и недели не выжил.
— Вот уж правда, я тебя почувствовал, когда ты уже был в нашей комнате, — дивясь собственной невнимательности, признал Чонгук. — Ты опасный, Джонхан.
— Пока нет, — улыбнулся тот. — В стремлении уметь быть невидимым, я толком не научился драться.
— С такой внезапностью тебе оно к черту не сдалось, — заметил Шуга.
— Ладно, ближе к делу, — пришёл в себя Чонгук, выяснивший, что перед ними их же лазутчик, уже пять лет живущий в Шаолине. Отправляя своего сына, которому тогда было двенадцать лет, в чужую школу, за тридевять земель, мастер Хан рисковал очень сильно. Не только тем, что мальчика разоблачат, и он лишится сына, но и тем, что Джонхан, ещё не окрепший в учении и не закрепивший воспитание золотого, переметнётся на сторону врагов, и тогда он всё равно потеряет сына. Но Джонхан уже почти повзрослел, не меняя преданности, и, благодаря тому, что он с малых лет обитал в Китае, прикидываясь сиротой, ни у кого не возникало сомнений, что он честный, без камня за пазухой мальчишка, не способный работать на кого-то постороннего, потому что совсем ребенку это, считалось, сделать невозможно — вести двойную игру и лицемерить. А уж провести связь между ним и золотыми было и вовсе нелогично, однако реальность была именно такой. И эта реальность требовала жертвы в виде того, что с сыном больше с тех пор не виделись ни отец, ни мать, ни его младшая сестра. — Кто-нибудь из наших тут проходил?
— Нет, уже месяца три никого не было. А вы откуда и куда? Я видел, с вами спутница.
— Это внучка предсказательницы. Помнишь? Дочь друга твоего отца.
— Да-да, Чимин, кажется, в прошлом году, рассказывал что-то о её поисках. Так, вы домой теперь?
— Ага, — задул свечку Шуга, чтобы не привлекать светом внимания. — Как обстановка в окрестностях?
— Да ничего хорошего. В начале года Синьцзян нанял около двухсот человек из студентов Дэнфэна, а буквально месяц назад около сотни подалось в драконы.
— М-да, — тяжело вздохнул Юнги. — Приближается большая жопа.
— Пока всё не так плохо. Синьцзян направляет свои силы против юньнаньских и толп банд Гуандуна на юге. Если повезет, они там друг друга перережут, и дело с концом.
— А драконы? — насторожился Чонгук.
— С этими не очень понятно. Часть, скорее всего, отправилась в Шаньси, где у них общие дела с этим бабским царством.
— Ох, этот женский клан Шаньси уже задолбал, — нахмурился Шуга. — Нашим вашим, давай спляшем! С ними так легко договориться, что договариваются все, а в итоге на чьей они стороне — непонятно.
— Они же женщины, — пожал плечами Чонгук. — Они слабее, им нужно как-то выживать, вот в ход и идёт хитрость. По крайней мере, сейчас они с драконами, а мы уже знаем об их непостоянстве, и будем предусмотрительны. Так, Джонхан, ты сказал «часть» ушла в Шаньси. А другая?
— В сторону Пекина.
— Чёрт! — стиснул зубы Чонгук, лягнув пяткой одеяло. — Обычно Хэбэй была той провинцией, через которую можно было идти, не задумываясь, но если там, как минимум, полсотни драконов, то это меняет планы. Как безопасно провести Элию? Я рассчитывал, что мы сядем в порт где-нибудь в Бохайском заливе.
— Может, попробовать через Шаньдун? В Циндао? — предположил Джонхан.
— Нет, от Яньтаня и до самой границы с Вьетнамом всё побережье в мафии и гангстерах, — погрустнел Чонгук, понимая, что неприятности и трудности увеличиваются. — Драконов в южных портах всегда было полно, а там и Триада, и эти чудики из Белого лотоса, и пираты, такие же продажные, как шаолиньцы и дамы из Шаньси. И даже американские группировки заплывают. Им, конечно, на нас всё равно, но кто знает, с кем сотрудничает ещё Синьцзян и Цинхай? А именно они охотятся за нами и Элией.
— Жаль, что самолёты — это всегда строгое оформление по документам, — посетовал Юнги. — Как было бы просто!
— Ладно уж, что-нибудь придумаем, — попытался успокоить и себя, и друзей Чонгук. — Спасибо, что предупредил, — пожал он руку Джонхану. — Спокойной ночи, и будь осторожен! Наши мобильные на месте?
— Найдёте их, где и всегда. Заряженные и работоспособные. — Парень поднялся и, готовый опять неслышно исчезнуть во мраке, помедлил. — Как там отец? Передавайте ему, что я… помню все его наставления и стараюсь не подвести золотых.
— Передадим, — заверил Чонгук, подумав, что юноша, наверное, изначально хотел сказать «скучаю по нему», но не стал проявлять чувства. Все они, вступившие на путь воина, должны забыть о привязанностях, о семьях, иначе может случиться беда, как с родными Элии. Чонгук подумал об их троице, которой они чаще всего отправлялись на задания. Ви был сиротой, ему не надо было стараться забыть о доме; Шуга ушёл из дома за несколько месяцев до того, как попал в Лог, чтобы приехать в столицу, Сеул, и достичь небывалых высот. Его родители, ограниченные и несчастные от своей постоянной бедности люди, с радостью отпустили его тогда, и не делали попыток найти. Думали ли они о том, что он мертв или жив? А его, Чонгука, родители, не потянувшие того количества отпрысков, которое наплодили, сами привезли его на Каясан, оставили с тощим рюкзачком у храма Хэинса, и уехали. Хотел ли он, спустя восемь лет, вернуться к ним и сказать что-нибудь? Когда-то он думал, что выскажет им всё, что будет зол, что возненавидит их, но время прошло, вместе с тем гневом и подростковыми слезами, которые он пролил несколько раз в подушку своей кельи буддистского адепта. Даже Чимин, спавший на соседней кровати пять лет, никогда не заметил, как горько далась разлука Чонгуку. А теперь он смотрит на Джонхана и, зная мастера Хана, представляет, насколько больно даются подобные расставания с обеих сторон, но какой иногда в этом заключается родительский подвиг. Родителей, привыкших служить какому-то делу, отдавая ему и себя, и своих детей. Знали ли его мать и отец о Тигрином логе истину? Чонгук не навещал их с тех пор, и не мог ответить.
