— Что за человек? — перебила я.

— Тот, кто будет заниматься оформлением бумаг для школы. Он подъедет завтра ко мне в офис.

Боже, и меня вот такой увидит сестра… Господи…

— Почему именно завтра?

— Потому что сегодня ты работала до восьми, а в девять он уже никуда не поедет.

— Витя, я серьезно спрашиваю!

— Ты чего кричишь?

Я даже опешила: я кричала? Возможно. От любой мало-мальской мысли о предстоящем разговоре с родней меня начинало бить мелкой дрожью.

— Прости. Это из-за Арины. Ты сказал, что я должна завтра с ней поговорить. И вот разговора в таком виде я себе не представляю.

— Ты выглядишь великолепно, — он приблизил губы к моему уху. — Но я тебя предпочитаю без одежды, — и, снова выпрямившись, заговорил в голос: — У Арины в час перерыв. Сходите в кофейню напротив. И не делай из мухи слона. А будете обо мне сплетничать, — Виктор вдруг щелкнул меня по носу. Не больно, но ощутимо. — Она останется без премии, а ты без сладкого… — он привалился ко мне лбом. — И я без сладкого. За то, что выбрал болтливую жену.

— Витя, ты можешь быть со мной хоть минуту серьезным?! — совсем не притворно возмутилась я, отталкивая его двумя руками, вместе с коробочкой с украшениями.

— Зачем ты все смешал? У тебя что, пожар?

Виктор снова привалился ко мне лбом и зашептал совсем тихо:

— Ты не представляешь, какой у меня там пожар. Но и в делах у меня горит. Я потерял шесть лет жизни и не собираюсь терять больше даже одного дня, — он стиснул мои плечи и закрутил головой, точно решил просверлить у меня во лбу дырку. — Где ты шлялась шесть лет назад? Почему я тебя не встретил? Какого черта ты связалась с Вадимом? Шесть лет, кошка! Шесть лет коту под хвост! — он сгреб меня рукой и припал к горящему уху: — Этот ребенок мог быть по- настоящему нашим, понимаешь?

Я отстранилась и заглянула ему в глаза — трезвые. Но что он опять несет?

— Витя, — я шептала, не желая иметь в свидетелях даже ребенка, который топтался на пороге, не понимая, чем это заняты взрослые, когда время его кормить и укладывать спать. — Шесть лет назад ты прошел бы мимо меня, даже не обернувшись. И вполне возможно где-нибудь и прошел. Питер — город маленький. Ты разве это не понял?

— Где ты была шесть лет? — повторил он, будто не слышал меня. Повторил громко, точно оглох от прилившей к голове крови, а Виктор действительно вдруг сделался красным, как вареный рак.

— Я училась преподавать детям английский. Ты знаешь, что такое Jerk?

— Знаю. Это я. Дурак!

— Это действительно ты: джуниор эдюкэйтид рич кид. Молодой образованный богатый парень. Так американские школьники вежливо говорят товарищу, что он несет чухню, полную… Говорят, от голода сходят с ума. Вы себя и меня кормить думаете?

Виктор вскинул голову, и краснота чуть схлынула с лица:

— А мы-то решили, мама пришла, молочка принесла…

— Джерк! — повторила я громко и вытянула голову в сторону Глеба: — Мой руки и пошли на кухню. Твоего папу не дождешься.

При моих словах мимо пронеслось серое чудо, с которым я еще не поздоровалась. Есть хоть один мужик в доме, которому не надо повторять дважды. Хотя бы в том, что касается еды!

Я переоделась в спортивные штаны и футболку и повесила завтрашнюю униформу в шкаф, где уже висел, взятый явно из химчистки, полный костюм Виктора. Точно на прием к английской королеве собрался. А пока у нас были итальянские макароны. С пармезаном и кетчупом.

— А что ты ждала от двух брошенных тобой мужиков? — пожал плечами Виктор. — Мы с Глебом с трудом прочли инструкцию на пачке…

Да, если поднапряжется, Виктор Анатольевич станет неплохим отцом.

Ели мы почти что молча. Рот не для еды я открыла, когда понесла тарелки в раковину и увидела почти пустой пакет от изюма в шоколаде.

— Это я! — подал голос Виктор. — Глеб знает, что это неправильно. Но я объяснил, что иногда взрослые очень сильно нервничают и только шоколад может их спасти.

Я не стала допытываться до причины его нервов. Мне бы свои скрыть. От обоих мужчин, и от кота тоже, который, не удовлетворившись сыром и маслинами, нагло в мяучий голос клянчил второй ужин.

— Пошли зубы чистить. Мне тоже надо, — сдался Виктор и утащил сына в ванную, где честно произвел экзекуцию и над собой тоже. — Мы готовы к сказке, — выглянул он оттуда минут через пять с почти лучезарной улыбкой.

— Не хочу про бабу Ягу! — запротестовал Глеб в голос и даже отказался переодеваться в пижаму.

Взял и залез, наплевав на протесты отца, под диван.

— Ну и сиди там! — Виктор выпрямился, так и не совершив ни единой попытки вытащить сына на свет. — Тетя Ира мне почитает. Я очень люблю сказку про маленькую бабу Ягу. Почитаешь?

Я не хотела смотреть в его лицо. На лицо довольного кота… Может, он мой крем взял и потому лицо блестит, как от масла! Но Виктор вдруг подмигнул. Ну ладно, на воспитательный эксперимент без детских слез и грубой мужской силы, я согласна. Взяла телефон, присела на самый край дивана, как если бы Глеб лежал на подушке, и только хотела открыть рот, чтобы прочитать про требование ветряной ведьмы наказать непослушную девчонку, как ударилась носом в экран подпрыгнувшего телефона: Виктор положил голову мне на колени и уставился на меня влажными глазами, чуть прищуренными, как всегда было у него без очков.

— Ну и как это понимать? — я опустила руку с телефоном Виктору на грудь.

— Понимай, как экскурс в историю. Четверть века назад я только так и засыпал, слушая сказки, которые читала мне бабушка. Ну или считай, что я охраняю свою собственность от вредных котов и таких же вредных детей. Который из вариантов для тебя предпочтительней?

Виктор еще сильнее прищурился, но сейчас уже от еле сдерживаемого смеха.

— Тот, в котором ты лежишь на подушке.

— Глеб! — позвал папа громко. — Можно взять твою подушку, раз ты все равно спишь под диваном?

— Нет! — Рыжик тут же вылез к отцу. — Она моя!

Но смотрели маленькие, но такие большие глаза совсем не на подушку, а на меня. Виктор демонстративно закинул руку за голову и обнял меня за талию.

— Нет, она моя, — проворковал папочка.

— Моя тоже! — почти завизжал Глеб, забрался коленями на диван и принялся спихивать с моих колен темную голову, упершись в макушку отца двумя руками.

Думала, лопнет от натуги. Бедный аж сделался красным. Виктор молчал, и я ущипнула его за бок. Темная голова тут же соскользнула с моих колен и следом за телом рухнула на пол. Глеб тут же с победным видом улегся на нагретое отцом место. Виктор подтянул к носу ногу и опустил на нее подбородок. Бедный Пьеро!

Несчастнее физиономии не найдешь сейчас во всем Питере! Но меня не проведешь… Сейчас он самый счастливый, потому что видит вокруг моей талии маленькие ручки и знает, что они удержат меня куда легче, чем самые крепкие мужские объятия. Веселкин игрок, еще какой… Мне за ним не угнаться. Даже самая растакая женская хитрость вряд ли поможет в общении с самым хитрым лисом в Питере… Вот почему Глеб рыжий! В нем проявилась лисья натура отца!

— С теми, кто без пижамы, тетя Ира не обнимается, — объявил он тихо и спокойно, потому что знал, что его крик или приказной тон сейчас не нужны.

Глеб тут же оделся и забрался под одеяло. А потом неожиданно сел и припал к моему уху:

— Не читай, — его влажные губки касались моего уха, совсем как недавно горячие губы его отца. — Отдай телефон папе, пусть сам себе читает.

Вот, подрастает еще одна лиса. Пора мне не в зеленый, а в рыжий покраситься, чтобы иметь шанс вписаться в лисью семью.

— Теперь уже никто ничего читать не будет, — у папы явно вместо ушей локаторы.

— Завтра я подниму всех в шесть, — Пауза… — с копейками… Завтра на работу, а папа на работу никогда не опаздывает. Давай уже отпускай тетю Иру, она единственная у нас с нечищенными зубами, а пытается кусаться…

Я уже ничего не пыталась. Я приняла его правила. Если не гладить этого кота против шерсти, он очень даже милый. И если не забираться с ним под одно одеяло, когда под боком ребенок. А если забираться, то… Я закрыла глаза, пытаясь не чувствовать ухом его ухо — почему не существует двуспальных подушек?