Настя продолжила стоять перед ним, не двигаясь. Романтический вечер исчезал в тумане. Кешу бы сейчас уложить спать, одного, а не лезть с поцелуями. И потому Настя даже не подставила для приветственного поцелуя щеку. Впрочем, Кеша не сделал никакой попытки ее поцеловать.

       — Там еще все теплое. Ты накрой пока на стол. А я в душ, ладно?

       Она кивнула и наконец пошла на кухню. Достала тарелки, а потом задержалась взглядом на тонких высоких бокалах и с трудом заставила себя протянуть к ним руку. Куда ему пить? Да и ей тоже некуда. И, главное, незачем. Во всяком случае, сегодня. Но как же тяжело было удержаться, чтобы не обернуться к прихожей, когда Кеша прошел в душ, оставив, наверное, деловой костюм в шкафу.

       Сервировка стола не заняла много времени, но и не подняла волшебным образом настроения. Насте давно не было так грустно из-за неудавшихся планов.

       — Насть, а это очень красиво!

       Она чуть не подпрыгнула от звука его голоса: в летних брюках и футболке, с взъерошенными полотенцем все еще мокрыми волосами и с раскрытыми веером набросками, Кеша стоял, прислонившись к дверному косяку. А она — у края стола, не в силах отлепить увлажнившиеся пальцы от стекла: и сам черт не разберет, дело ли тут в качестве самих набросков или же в том, кто их держал.

       — Я старалась, — еле выговорила Настя, чувствуя в висках дикую пульсацию.

       Да, она старалась и не только держа карандаш и мокрую кисть, но и сейчас — старалась стоять ровно, не заваливаясь на стол, и так же ровно дышать, чтобы сарафан на груди не ходил ходуном. Не получалось ни первого, ни второго — ничего!

       — И что от меня теперь требуется, чтобы запустить проект? — Кеша улыбался, чуть тряся листами, будто настоящим веером.

       Не могли же у него на самом деле дрожать руки. Хотя ему было жарко — шрам горел на щеке ярче обычного: видимо, Кеша не отрегулировал в душе горячую воду.

       — Подпись?

       Настя не знала, что отвечать, вот и молчала. Просто смотрела на него, будто год не видела. Или два? Или вообще лет так двадцать. Он пошел тогда в школу и вот только сейчас вернулся…

       — Настя, ты чего?

       Знала бы она, чего… Просто потемневшие его глаза превратились в два магнита, и она больше не могла смотреть в их бездну, вот и моргала судорожно.

       — Ничего, просто…

       Просто невозможно сказать правду — ту правду, которая хочет распластать Настю на его груди, чтобы больше никогда не отрываться от него.

       — Я в январе стану тетей, — выдала она новость брата, хотя до сего момента и не вспоминала про беременность Милы, будто Илья ничего и не сообщал.

       — Вот так дела… — Кеша еще больше расплылся в улыбке. — Поздравляю! Чего раньше не сказала? Я хоть бы его поздравил.

       — Ты уже поздравил. Куда ж больше!

       Она не нарочно заговорила так глухо. Просто голос пропал, будто все звонкие нотки в нем спалил вырвавшийся из груди жар. Шея под волосами увлажнилась, как в июльскую жару.

       — И он мне только сегодня сообщил. Мама еще не знает.

       — Вот как… А срок-то выходит не маленький.

       Настя нервно кивнула.

       — Мальчик у них будет. У Милы, его жены, дочка. В третий класс пойдет.

       — Большая. Помогать станет…

       Настя закусила губу. Как прекратить этот дурацкий, никому не нужный, точно украденный из дурацкого сериала, разговор? Она согласна на кальку с дешевого ужина, но только б это был их вечер, без Ильи, Милы, мамы так же, как и без представителей Кешиной родни. Ну чего же он до сих пор стоит в дверях и мнет листы? Ей не жалко акварелей, ей жалко драгоценных минут бесцельно утекающего вечера.

       — Может, откроешь шампанское? — нашла наконец Настя правильную реплику.

       И Кеша начал судорожно осматриваться, чтобы найти место, куда положить рисунки — и нашел, сверху на холодильнике. Потом достал шампанское и снова прижался спиной к дверному косяку, точно специально держал дистанцию. Или это невидимая защита стояла на магнитном поле вокруг Насти?

       — Стрелять? — спросил Кеша за секунду до того, как Настя решила набрать в легкие воздуха и выдохнуть просьбу поскорее сесть за стол.

       — Не надо.

       Она действительно не хотела никакого иного шума, кроме звука собственного сердца. И его — но он стоял слишком далеко от ее ушей, которые пылали даже на таком расстоянии от предмета страсти.

       Пробка выстрелила ему в ладонь, и из горлышка пошел дым. Один шаг, второй, и вот до Кеши можно дотронуться… Нет, еще нельзя, и Настя сжала дрожащие пальцы в крепкие кулачки, прижав их к таким же трясущимся коленкам. Кеша наполнил оба бокала и, дождавшись, когда пена чуть осядет, долил шампанское до самого края.

       — Ты меня прямо ошарашила.

       Кеша придвинул к ней стул и сел рядом, а не напротив, как тогда за завтраком. Протянул бокал.

       — Я даже не знаю теперь, за что пить в первую очередь…

       — За нас! — выдала Настя смело, не желая впускать в свой охранительный круг призраков чужого счастья. Ее собственное было еще настолько зыбко, что его мог развеять даже самый безобидный чих, и Настя старалась не поймать носом ни одного пузырика, делая первый обжигающий глоток, когда в ушах еще стоял звон бокалов и голос Кеши, прошептавший: «За нас!»

       Но кто же эти «мы»? Неужели действительно «мы»… Настя смотрела ему в глаза, судорожно стараясь удержать ресницы приклеенными к верхнему веку: ей страшно было даже на долю секунды выпустить Кешу из вида — а вдруг возьмет и растает, как видение… Как сон, счастливый утренний сон, который спасает тебя от жуткой действительности, захватив в свой плен ровно через пять секунд после сработавшего будильника.

       — Настя, не пей все, — Кеша даже тронул ее за запястье, чтобы отвести бокал от ее рта. — Сначала поешь. Ты ведь ничего не ела, да?

       Настя взглянула на стол: Кеша почти ничего не отпил из своего бокала. И опустила руку — да так резко, что не будь бокалы правильными, точно бы расплескала все по тарелкам. Но не шампанское было б тому виной, а его краткое, легкое, но до жути болезненное прикосновение. Теперь она точно не сможет ничего проглотить — ни шницелей, ни картошки, ни овощей… Ничего! Желудок превратился в крошечный шарик, как в «Ералаше» газета во рту у итальянского учителя — в пульку для рогатки.

       — Я не голодна, — сказала смущенно Настя, чтобы заранее получить индульгенцию для слишком скромного аппетита.

       Но аппетит пришел, как и должно, во время еды, а возможно потому, что еда в рот попадала не с ее, а с Кешиной вилки. Настя едва удерживала спину прямой: следом за животом отяжелела грудь и тут же потащила за собой плечи. Это был самый длинный и самый мучительный ужин в Настиной жизни, а ведь Кеша так старался сделать его запоминающимся… И если бы он только не поднял тот же бокал для нового тоста… Но нет, сердце Насти радостно подпрыгнуло в груди: Кеша ничего не сказал про Илью. Он просто улыбнулся:

       — Чтобы в нашей жизни с сегодняшнего дня были только приятные новости…

       Настя мечтала не сводить глаз с Кешиного лица, но из-за дурацкой формы бокала пришлось запрокинуть голову, чтобы осушить его до дна… Да так сильно, аж до хруста шейных позвонков или до протяжного стона, который вырвался из Настиной груди вместе с пузырьками, ударившими в нос. Пальцы едва не разжались — но даже отпусти она сейчас бокал, его уже крепко сжимали пальцы Кеши, хотя тот и нашел его на ощупь, впечатав губы в Настино плечо. Она тоже отыскала опору в его плечах, а вот несчастный пустой бокал, пошатнувшись, рухнул в тарелку, потому что Кеше срочно потребовались пальцы, чтобы поймать рванувшееся из груди Настино сердце. А Настя еще сильнее смяла футболку, когда Кеша заскользил носом по ее тонкой шее к пылающей мочке.

       — Второй бокал будет лишним, — прошептал он в самое ухо, обжигая ее прерывистым дыханием.