— Пей чай горячим. Чего на него смотришь?

       Чая он не хотел. И такую женщину не хотел. Хотел другую. В рваных джинсах, с крашеными волосами и накладными ресницами. Кто бы мог подумать!

       Мед в чае горчил, точно в него, как и в его жизнь, жахнули целую бочку дёгтя. И кто — пигалица какая-то, мышь белая, пусть и в жёлтом цветастом костюмчике. На кой-она ему сдалась?!

       — Да, кстати, тебе тут звонили…

       Иннокентий чуть из кресла не выпрыгнул. Удержался за холодные железные ручки. И всё же так дернулся, что Валерия вздрогнула.

       — Обжёгся?

       В воскресенье, только не чаем!

       Увы, звонила не Настя. Звонили по бизнесу, и он вернул звонок. Второй, третий и так до полудня, успевая лишь менять в руках трубку стационарного телефона и мобильник. И вот, когда он крутил в руках, вместо перстня, спираль телефонного шнура, лежащий на столе айфон задрожал, сообщив о принятой эсэмэски. Номер незнакомый. Он двинул палец и замер: «Здравствуйте, Кеша. Это Анастасия. К сожалению, я не смогу выполнить ваш заказ. Если не сложно, скиньте номер карты или кошелька, куда можно перевести вашу предоплату. Спасибо.»

       Он замер, кровь ударила в голову и забурлила в ушах. Пришлось даже переспросить последнюю фразу, которую он вообще не услышал. К черту эту Настю! Он резко перевернул айфон экраном вниз, точно прихлопнул назойливую муху, жужжащую который день в его голове: у-жжж-жалю, у-жжж-жалю… Уже ужалила, коза!

       Он отставил в сторону телефонный аппарат и взял айфон. Пальцы дрожали, и он два раза перенабирал сообщение: «Очень жаль, Настя. Я рассчитывал на подарок Тимке. Деньги можешь оставить себе в качестве чаевых…» Он стёр последнее слово и дописал: благодарности за помощь в театре. Всего доброго. Пока.» Отправить и забыть! Как недоразумение. Самое большое и последнее в его жизни.

       Он бросил взгляд на пустую чашку. На ней было написано по-английски: работа не убивает, но зачем рисковать. Точно, зачем? Ради денег. А вот стрелки Эрота бьют наповал. Внеплановые отношения порой хороши, но не стоит тратить на них столько нервов.

       Телефон вновь завибрировал, и Иннокентий чуть не выронил его из рук. Настя писала: «Я не заработала этих денег. Могу передать их Славе. Они с Машей могут взяться за ваш заказ. Вас это устроит?»

       Нет, его это не устроит. Он так и написал: «Нет. Слава сказал, что детские комнаты должна расписывать именно ты. Нет, так нет». И тут же ответ: «Как вам вернуть деньги?»

       «Настя, оставь деньги себе. На собаку. Купи ей самого лучшего корма…»

       Какая дурь… Почему он с ней вообще переписывается?

       «Моя собака не ест корм…»

       Конечно, не ест. Потому что у тебя нет никакой собаки! Но он не стал писать ей это.

       «Настя, пожалуйста, оставь деньги себе и не мешай мне работать!»

       Он поставил восклицательный знак, хотя обычно не ставил в эсэмэсках даже точек. Довела! Хотелось расколотить айфон к чёртовой матери! А вместо этого он пялился на экран в ожидании нового сообщения, но Настя больше ничего ему не написала. Восклицательный знак подействовал. А не надо было его писать!

       — Дура! — вырвалось у него в голос, и Иннокентий испуганно поднял глаза на дверь.

       Никто не услышал и ничего не подумал. А Настя подумала и очень хорошо подумала и правильно подумала, что ему даром не нужна роспись детской. Но черт дери эту дуру — он бы и пальцем ее не тронул, откажись она разделить с ним постель. Заплатил бы за работу и пожелал счастья в личной жизни. Но, видимо, она так не думала. Что-то он сделал не так в их встречу. Или другие до него, поэтому она больше не доверяет заказчикам мужского пола.

       Можно, конечно, позвонить и поговорить с ней по-человечески. Заверить в своей безвозмездной помощи. Соврать, в конце концов! Она же врала про собаку! А там, ну как получится. Ведь хотя бы в двадцать семь надо уже попытаться поухаживать хоть за одной девушкой?

       Но позвонил он Монике, даже не попытавшись вызвать номер Насти, если она вообще писала ему со своего телефона. Эта рыжая мышь ещё тот консерватор!

       — Я вечером приеду. Приготовь мне рыбу, если можешь.

       — Что-нибудь случилось или ты просто голодный?

       — Я просто соскучился. Пока.

       Он снова с силой сжал в ладони айфон и уставился на дверь. Его никто не беспокоил. Вообще никто. Он соединил себя с секретаршей:

       — Дядя Серёжа пришёл? Нет? Жаль… Может поедим тогда вместе. Да, нет, все нормально. Просто так.

       Но все было далеко не просто так. Ему жизненно необходимо было подзарядиться от Валери позитивом.

        — Тебя так сестра мучит? — спросила секретарша, когда он минут пять ковырял вилкой салат с копченым лососем, который они взяли в кафе на первом этаже. — Или то, что в этом салате три грамма рыбы?

       — Сестра, — Иннокентий смело встретился с внимательным взглядом женщины. — Я хочу, чтобы она избавилась от ребёнка. Есть проверенная клиника?

       — А что ты так на меня смотришь? Точно на знатока. Я родила дочь в девятнадцать и сразу научилась предохраняться. Но я узнаю.

       — Узнай, пожалуйста. Я буду очень признателен. И чтобы ни душа…

       — Когда-нибудь кто-нибудь от меня что-нибудь узнавал?

       Нет, Валерия Ильинична — могила. Если она чего-то не хотела слышать, она затыкала собеседника на первом же слове.

       — А теперь ешь. Иначе твой вирус тебя сожрёт. С потрохами.

       Точно. Если он ещё хотя бы раз вспомнит про эту рыжую девку в рваных джинсах, ему действительно хана!

       Но вспомнить пришлось. В шестом часу, когда он уже намеревался выехать к Монике, сработал интерком, но Валерия Ильинична ничего не сказала, и Иннокентий, забыв про пиджак, вылетел в приемную.

       У стола стояла незнакомая девушка. Зализанная, с красными гормональными прыщами на лице. Он удивлённо воззрился сначала на неё, а потом — на секретаршу.

       — Вам тут конверт принесли, Иннокентий Николаевич. Хотела быть уверенной, что вы знаете, что это?

       Он догадался и почувствовал подмышками холод. Сучка! Других слов нет.

       Он протянул руку и взял конверт. Можно не пересчитывать — здесь больше двадцати тысяч. Настя вернула даже чаевые. Дрянь!

       — Давай выйдем? — он махнул рукой в сторону двери в коридор, и девушка покорно пошла за ним. — Спустимся на один пролёт, чтобы нас не услышали.

       Девушка снова кивнула.

       — Тебя как зовут? — спросил он уже у окна.

       — Ксения.

       — Слушай, Ксения, — он тряс перед её носом конвертом. — Не знаю, что тебе там подружка наболтала. Но я дал эти деньги не ей, а её матери и потому не приму назад.

       Врать так напропалую!

       — Настя ничего не говорила мне про деньги. Сказала просто отдать конверт секретарше.

       — Она не говорила, так я говорю! — не удержал голос тихим Иннокентий.

       — Чего орёшь?

       Он обернулся: по лестнице поднимался Сергей Александрович. Как всегда, вразвалочку.

       — Ничего, — выдал Иннокентий, ещё больше вытянувшись в росте, и дядя перевёл взгляд на опешившую девушку, которую он был на голову выше:

       — Чего он орёт?

       — Ничего, — ответила несчастная, пряча глаза.

       — А это что? — теперь Сергей Александрович ткнул пальцем в конверт, который Иннокентий продолжал держать в руках.

       — Помощь приюту для собачек, — без зазрения совести солгал Иннокентий. — Ещё вопросы будут?

       — Чего орешь?

       — Я не ору. У меня голос просто сел.

       — Чего вы делаете на лестнице? — не унимался Сергей Александрович.

       — Ничего мы здесь не делаем. Это моя личная помощь. Не хотел, чтобы кто-то в офисе подумал, что я подбиваю их пожертвовать на бедных животных. Кстати, не хочешь сам лично пожертвовать?

       — В другой раз, — бросил Сергей Александрович и двинулся к дверям офиса.