«Бывает!» — утешал он себя.

Шип получил доступ к немыслимому скоплению чистой потенциальной силы. Он плавал в ней — купался в ней. С беспечным мотовством он колдовал над вещами большими и малыми, готовя инструменты на будущее.

В разных личинах он посещал обитателей обоих берегов Внутреннего моря и слушал. Некоторых подчинял своей воле, но теперь предпочитал нашептать пару слов — и пусть его сладостные внушения колдуют сами по себе.

Он следил за Гауз. На место каждого посланца, которого она убивала, он отряжал нового, и еще, и еще — до тех пор, пока не смог наблюдать за нею круглосуточно с разных точек. Лицезреть ее обнаженной. Одетой. Занятой в эфире или читающей книгу, спаривающейся со своим неотесанным мужем или вынашивающей месть.

Она завораживала его. Отвращала. Но она была подобна идеальному орудию, точно ему по руке. И он желал ее как женщину. С тех пор как Шип испытывал такого рода влечение, прошло много, много лет, и он упивался. Он говорил себе, что это не слабость, но сила. Смотрел, как она, обнаженная, ворожит; впитывал ее восторг, когда она собирала в эфире потенциальную силу и метала огромные энергетические сгустки; вожделел ее. Благодаря своим бледным серым мотылькам он видел ее под девятью углами, когда она вставала, как плясунья, на цыпочки и все быстрее ритмично двигала животом...

«Я возьму ее и буду ею обладать и пользоваться, а она мне послужит. И, делая так, я нанесу удар королю, изувечу Красного Рыцаря, уничтожу графа и стану еще могущественнее. А когда она мне надоест, я ее поглощу. И сделаюсь еще сильнее».

Шип пребывал в теле Знатока Языков, а потому мог улыбаться.

Он все еще посмеивался, когда его разыскали сэссагские послы.

Это были сильные мужи, все воины, и они его ненавидели. И боялись. Он чувствовал их страх и нерешительность — вообще говоря, он уловил этот страх из такой дали, что ему хватило времени соорудить им и кров, и стол, чтобы с ними сесть, и огонь в очаге, а заодно обновить нынешнее тело.

Они поочередно представились, и он восхитился их отвагой, как восхищается силой рабов человек, который их покупает.

— Где этот чародей, Шип? — спросил самый смелый. — Мы пришли повидаться с ним.

Шип поклонился, как никогда не кланялись сэссаги.

— Я он и есть, — сказал он.

— Да ты же из наших шаманов! — заявил человек с зарубками девяти убийств на правом ухе.

Но первый смельчак покачал головой и опустился на колено:

— Он — Шип. Я служил ему этой весной, у скалы.

— И мы с тобой проиграли, — улыбнулся старый шаман. — И ты забрал своих воинов и бросил меня.

— Это казалось наилучшим выходом, господин, — кивнул воин. — Ты потерпел поражение и был мне не господином, а только союзником.

— Смелые речи, — заметил Шип.

— Теперь матроны прислали меня заключить мир, — сказал смельчак.

Шип снес его защиту и выудил из мешанины мыслей имя.

— Ты Ота Кван, который занял место Тадайо в качестве верховного воина, — проговорил он, подстроив тембр голоса под собственный голос Ота Квана. — На переправе ты показал себя храбрейшим бойцом.

Другие воины посмотрели на Ота Квана с подозрением.

Он гневно зыркнул на них, и Шип извлек из его поверхностных мыслей их имена.

— А не собираются ли сэссаги лгать, а потом предавать, как поступили весной? Мне это незачем. Хуран принадлежит мне. — Он без улыбки подался вперед, как старик, который делает внушение. — Ах, да, ведь ты и на юге был важной птицей.

При этих словах другие воины отошли подальше от Ота Квана.

Тот пожал плечами.

— Могучий Шип, нам известно, что это ты наслал на наши селения великанов.

— Нет, — улыбнулся Шип.

Ота Кван перевел дух. Остальные пятеро переглянулись.

— Нет, — повторил Шип. — Я вам не какой-нибудь человек, чтобы вести со мной переговоры. Вот мои условия. Ты — Ота Кван — станешь моим капитаном. Мне нужен военный для командования войсками. И у скалы я проиграл как раз потому, что такого человека не было. Среди хуранцев нет воина столь доблестного, как ты. Вдобавок ты приобрел богатый опыт на юге. Взамен я наделю тебя могуществом, которое превзойдет всякое воображение. И, если захочешь, оставлю в покое сэссагов, ибо они — всего-навсего горстка хижин, где обитают полуживотные, а в лесу такого добра без счета. Я предоставлю сэссагов самим себе и в большем для них наказании не нуждаюсь.

Наименьший храбрец из шести — а он был очень смел — вскочил на ноги.

— Ты лжешь! — выкрикнул он.

Шип рассмеялся, вырвал из него душу и поглотил. Человеческая оболочка рухнула с глухим стуком.

— Лгут слабые, — сказал он. — Мне незачем лгать. Что думают остальные? Будете моими военачальниками?

Ота Кван выдавил улыбку. Он закивал.

«Он уже решил служить мне, но теперь немного поломается», — подумал Шип. Люди нагоняли на него тоску.

— Зачем мне тебе служить? Я не ищу власти. — Воин посмотрел в человеческие глаза Шипа. — Того, что мне хочется, у тебя нет.

«Врешь», — подумал Шип и еще раз прошерстил его мысли, словно взъерошил волосы ребенку со всеми его колтунами, которых ни разу не коснулся гребень. Запустил ему в голову энергетические щупики и прочел имя.

Орли.

Он расхохотался. Казалось, он был обречен добиваться своего. Все подносилось ему на блюдечке. Или в этом заслуга черного места?

«Ему уже наплевать».

От его смеха Ота Квана передернуло.

Другой из шестерки обнажил короткий альбанский меч.

Шип сотворил заклинание.

На груди воина вспыхнул амулет, клинок рубанул — и рубанул удачно, по левой руке Знатока. Брызнула кровь.

Шип неуклюже встал из кресла, подобрал отсеченную руку и выставил ее навстречу второму удару. Плеснув противнику кровью в лицо, он блокировал его меч, и клинок засел в кости.

Затем одним посылом дотла спалил его амулет, применив специальную для таких случаев смесь мелких заклинаний. Со стороны Шипа было глупо забыть о том, что эти могучие воины могли обладать какой-никакой защитой.

Дотронувшись до воина, он выдал малое проклятие, которое возбудило все нервные окончания на его коже. Все, до последнего нерва.

Тот с криком упал и забился в корчах, не думая о своем теле, — стал колотиться головой, а потом, утратив власть над всеми функциями, вывихнул себе плечо. Его вопли накладывались один на другой, как кровельная плитка. Четверка сэссагов побледнела.

Шип приставил отрубленную руку к культе. Врачевание давалось ему хуже всего, но им он свое искусство показал и расточил дневной запас сил на восстановление конечности. В конце концов, это была всего лишь одежда, вроде плаща.

Сэссаги содрогнулись.

— Ну разве я не подобен богу? — задушевно осведомился Шип. — Если кто-то из вас желает меня убить — вперед. Я готов. К вашим услугам, как выражаются люди.

Его слова подчеркивались воплями жертвы.

— Вы пытаете пленных — не отрекайтесь, я знаю. Вы делаете это, чтобы доказать их отвагу. Что ж, этот оплошал — разве не так вы скажете? — Он улыбнулся.

Катавшийся по земле человек уже опорожнил и кишечник, и мочевой пузырь, но продолжал метаться, словно схваченный монстром, и безостановочно кричал, так что, казалось, не успевал и вздохнуть. И вот он приложился головой об мраморный стол, где покоились яйца, и, выпростав одну руку, коснулся правого. Тут же, на глазах у собравшихся, он был пожран и превратился в пепел.

Яйцо на миг вспыхнуло и выстрелило пурпурно-черным светом, а потом затихло.

Опешил даже Шип. Он подступил к яйцам и помедлил, чтобы надеть свою самую прочную панцирную личину. После этого он внимательно изучил их во всех доступных спектрах.

Яйца пили потенциальную силу. Взамен не отдавали ничего.

Шип вздрогнул от страха и попятился от яиц. Но он — даже он — не посмел показать свой испуг возможным прислужникам. Поэтому он выдавил жестокий смешок.

— Обворожительно, — похвалил он вслух.

И круто развернулся на месте, стараясь держать свои тощие, похожие на ветви руки подальше от яиц.