— Боже, ну и вонища от них, — сказала Мэри.

Снаружи вспыхнул золотисто-зеленый свет, и стало слышно, как молится сестра Амиция.

— О! — воскликнула Филиппа. — Хочу взглянуть на ее чудеса!

— Можешь остаться на месте и помогать мне с этими пряжками, — ответила мать.

Снаружи играл золотистый свет, напоминавший рассветный.

— Так нечестно! — возмутилась Филиппа.

— Помогай, не наглей, — бросила ей Хелевайз. — Освободи его плечо.

Пока она колдовала над непонятными пряжками под рабочей рукой раненого, в помещение вошли сэр Джон, священник и сестра Амиция. Филиппа вдруг с крайней серьезностью занялась застежками.

У сестры Амиции растрепались волосы, под глазами пролегли морщины. Хелевайз ни разу не видела ее такой старой.

Но она тронула Филиппу за руку.

— Надо еще аккуратнее, — сказала она. — Посмотри: сломаны и ключица, и плечо, и все эти мелкие косточки. А вот нагрудная пластина: видишь, где вмятина? — Амиция тяжко вздохнула. — Ребра тоже сломаны, и им даже не расправиться, пока не убрана пластина. — Голос у нее был теплый, воркующий — воплощение материнской любви.

Вздохнув еще раз, она сдвинула камень на своем кольце, чтобы открыть оконце.

— О господи, — проговорила Амиция.

В шестистах лигах восточнее замер на полувздохе Красный Рыцарь. На миг показалось, что он сидит рука об руку с послушницей Амицией под волшебной яблоней на монастырской стене в Лиссен Карак. Ощущение было столь сильным, что он и впрямь туда перенесся.

Она ни о чем не попросила, но он отдал все свои резервы — запасы энергии, которые приберегал для общения с Гармодием.

Она забрала все.

Сэр Джон отстранил Филиппу и развязал шнуровку на пластине. На третьей тесемке внутри что-то сдвинулось, и сэр Ричард сдавленно вскрикнул.

Сэр Джон посмотрел на монахиню, и та покачала головой.

Он вынул кинжал, перерезал ремень, доспехи вскрылись, внутри хлюпнуло.

— Хелевайз! — позвал сэр Джон, и та, подсунув вместе с ним руку, чуть повернула раненого; тот закашлялся кровью, а священник убрал пластину.

— Нет! — возразила сестра Амиция. — Положите его ровно. Аккуратнее.

Филиппа наконец распустила последние тесемки, и сэр Джон с чавкающим звуком открыл левый наруч.

Глаза сэра Ричарда распахнулись, и он вскрикнул, а потом тяжело вдохнул и сказал:

— Простите, ради Христа.

Сестра Амиция положила руку ему на плечо. Ее лицо побледнело, потом стало почти свинцовым. Кольцо полыхнуло на свету, как алмаз, а затем засияло крохотным солнцем.

Она вздохнула. И медленно улыбнулась.

Ее глаза открылись.

А у сэра Ричарда они снова задвигались. Он испустил вздох, который, похоже, сдерживал очень долго.

— Я больше никогда не усомнюсь в существовании Господа, — произнес он сонно.

Сестра Амиция рассмеялась слабо, но обнадеживающе и тяжело опустилась на скамью.

Кризис миновал, и Хелевайз с дочерью переглянулись. Обе заулыбались. Смрад стоял поистине чудовищный.

— Всем мыться, — распорядилась Хелевайз. — Что это, ради всего святого?

— Дерьмо великана, — ответил сэр Джон. — Прошу прощения за мой галлейский, но уж как есть.

Зал и двор были набиты битком, никто не спал. И все произошло сразу: девушки понесли воду из колодца, а огонь развели и в кухне, и в зальном камине, и даже в покоях Хелевайз и каждый чайник отдали под кипяток. Бен Матерщинник, лучший из новичков, принялся чистить лошадей, и к нему присоединился выживший лучник. Молодой Джейми стал собирать смердящие доспехи — худшие были у лорда Уимарка, а Филиппа к этому времени успела вскипятить ему воды. Он посмотрел на нее и улыбнулся.

— Ты убил великана? — спросила Филиппа.

На миг ему захотелось соврать, такая она была хорошенькая. Но он пожал плечами и потупился.

— Меня отослали с лошадьми, — сказал он. — Я и разочка не ударил.

— Придет и твой черед, — улыбнулась она, и он мгновенно влюбился.

Все выкупались. У рыцарей, как ни странно, имелось мыло, а женщины приготовили еще; женщины мылись в зале, а мужчины — в кухне, и Хелевайз, поскольку грязная работа еще предстояла, задала моду обходиться без нижней юбки.

Сэр Ричард попробовал встать и был притиснут к постели Амицией.

— О, славный рыцарь, даже при Божьей помощи моему врачеванию вам полезнее будет лежать спокойно и побольше спать.

Он воззрился на нее с обожанием:

— Но почему, прекрасная сестра? Мне давно не было так хорошо!

Она с улыбкой пригладила ему волосы.

— Сказать? Когда я врачую — когда врачует любой хороший лекарь, — мы сшиваем ткани ровно настолько, чтобы свести, и не больше. В ход идет сила, которая превосходит всякое колдовство. — Она робко улыбнулась и покачала головой. — Представьте, с какой силой вы отрубаете противнику руку. Чтобы пришить ее на место, нужна намного большая. Поэтому мы закрепляем, что можем, а остальное предоставляем Господу и природе. А исцеление естественное внушает больше надежды на успех. К тому же для всякого врачевания мне, поверьте, надо еще подучиться.

Взирая на нее восхищенно, сэр Ричард сказал:

— Я уверен, что вам уже нечему учиться.

Амиция немного знала, что значит быть знахаркой — и женщиной, а потому поняла, что пора взбить подушку и изобразить занятость.

Лорда Уимарка перенесли в покои Хелевайз. Вонь, оставшаяся от великана, начала рассеиваться, но прошло еще несколько дней, прежде чем окружающих перестало тошнить. Хелевайз принесла бочонок сидра, и все по чуть-чуть угостились — там вышло мало. Старуха Гвин выставила бурдюк вина, к которому все жадно присосались, а Мэг Хастинг испекла свежий хлеб.

Наконец волнение улеглось. Хелевайз убедилась, что дочь отправилась спать с подругой Джен, а не с каким-нибудь оруженосцем — нет, всерьез она этого не боялась, но сочла нужным проверить, а после еще раз отчистила в зале стол и помогла старухе Гвин прибрать в кухне, где от мужчин осталась мыльная вода. Амиция отключилась прямо в зале на деревянной скамье, и Хелевайз укрыла ее тяжелым шерстяным одеялом. Остановившись посреди зала, она прислушалась к тишине. Гвин, беззубо улыбнувшись, со скрипом поднялась на чердак, где у нее была каморка.

Хелевайз простояла в нерешительности достаточно долго, чтобы осознать чужое присутствие, а через миг его руки обвили ее талию.

— Всегда и ходи так одетой, — выдохнул он ей в ухо.

— Джон Крейфорд, если я хоть немного учую, что от тебя несет великаном... — пробормотала она. Он попытался поцеловать ее, и она пригнула голову, выскользнула из его рук, но поймала за кисть и потянула во двор. — Где твой оруженосец?

— В сторожке, — прошептал он. — Овин я оставил за собой.

Она обняла его за шею.

— Тяжко пришлось?

— Уже лучше, — сказал он, поднял ее и отнес в овин.

Отец Арно сидел в зале и прикладывался к кубку. У него тряслись руки. Сестра Амиция вошла и присела рядом.

— Могу я чем-нибудь помочь?

Он улыбнулся, встал и отвесил поклон.

— Вы и есть знаменитая монахиня Диких? Мне не говорили, что вы так хороши собой.

— Вы правда священник? — осведомилась она, но ухмыльнулась, и он невольно ответил тем же.

Выпил еще вина и сказал:

— Я неплохо убиваю чудовищ. Прошу прощения, сестрица, но у меня кризис веры. — Он повернул к ней голову: — Но с какой стати я в этом признался?

Она пожала плечами.

— Я постоянно слышу подобное. Наверное, со мной легко разговаривать — я смазливая, и все такое. — Сев напротив, она взяла грязный кубок и налила вина. — Впрочем, и у меня постоянно случаются кризисы веры, так что ничем не могу помочь.

Отец Арно откинулся на спинку.

— Возможно, я буду прав, если скажу, что коль скоро кризисов веры у вас было много, то и разрешались они нередко, а потому вы станете мне лучшим поводырем.

Он отвернулся.

— В чем же дело? — спросила она.

— Я не умею исцелять. Не мог никогда, потому что...

Они немного посидели молча, он расплакался, и она сочла за лучшее не вмешиваться. Чуть позже она прочла молитву и протянула ему свой простенький носовой платок.