Еще там была дюжина бочек с вином, и эти бочки вскрыли прежде, чем подоспели офицеры.

Сверкнула вспышка. Раздался грохот, как будто посреди лагеря ударила молния.

Аэскепилес уже бежал туда.

Дариуш наткнулся на Верки, который смотрел, как умирает его разведчик. Тот выпил вина, и оно оказалось отравлено. Он сучил ногами по утоптанному снегу, его рвало кровью, и кровь струилась из прочих отверстий.

— Мать их так! — выругался Верки.

— Как давно они ушли? — спросил Дариуш.

У Верки был жалкий вид.

— Два дня по меньшей мере, — ответил он. — Должно быть, тот дозор, с которым мы дрались, поддерживал костры.

На пути оказался особенно каверзный двойной карман, и нордиканцам пришлось расчищать путь лопатами, чтобы прошел хоть кто-нибудь, а Красный Рыцарь оцепенел в седле.

«Эй!»

Гармодий торжествовал.

«Твой маленький подарок?»

«Он поймет, что это то же заклятие, которым он зарядил амулеты».

«Значит, ему известно, что Кронмир у нас?»

«И то, что его поимели. Рассвирепеет будь здоров».

«А если он развернется? Он еще может возвратиться в Лонику кружным путем, и так же быстро, как мы минуем холмы, а то и быстрее».

В уютных покоях Дворца воспоминаний Красного Рыцаря было тепло. Гармодий сидел, закинув ноги на подлокотник огромного кресла. Он поднял кубок с дымящимся пряным вином.

«Не развернется. Он будет уязвлен, его самолюбие пострадает. И он пойдет за тобой».

«Хочешь, чтобы я передал эту похвальбу остальным?»

Гармодий пожал плечами.

«Мне бы лучше остановиться. Ты так самоуверен, что мне плевать на победу — главное, чтобы ты оказался не прав».

Гармодий кивнул.

«Можно показать мое лучшее творение?» — спросил он.

Фантом молодого капитана дал разрешение. Они очутились в мастерской — эфирном помещении, в котором соединилось несколько мастерских, известных Габриэлю Мурьену. У ближайшей стены стояла скамья — заурядная деревянная лавка, заваленная инструментами, и на каждом горело оккультное начертание.

И там же покоился меч.

«Что это?» — спросил капитан, превозмогая расцветающую головную боль.

«Разящий клинок», — ответил Гармодий.

«Для меня?» — вдруг устрашился капитан.

Гармодий рассмеялся отвратительным, жутким смехом:

«О нет, мой мальчик. Я не настолько неблагодарен. — Он поднял меч и взмахнул им, как мальчишка новой игрушкой. — Это для меня».

Мэг тосковала по своим фургонам. Ей не хватало уюта и надежности ослиной упряжки, но в первую очередь — возможности держать в тепле и сухости ноги. В фургоне не было сырости ни в снегопад, ни в ледяной ливень.

Совсем другое дело — взбираться на гору, подгоняя упрямого осла.

Джон Ле Бэйлли шел где-то далеко впереди. Растянутая на добрые шесть миль по высоким кряжам и крутым горам, армия истончилась до ширины в одну вьючную животину. Они поднялись выше границы снега, что в некотором роде облегчило Мэг жизнь, так как земля промерзла. Но пальцы ног при каждой остановке немели, а ей был пятьдесят один год, и яркое приключение теперь казалось чудовищным испытанием на выносливость.

К полудню они достигли ручья — или того, что в прочие времена года выглядело как высохшее русло или хилая струйка воды.

Первого марта это был поток шириной двадцать футов, который несся так быстро, что мелкие камни безостановочно катились по дну. Пока Мэг смотрела, течением принесло целое дерево — оно окунулось, звучно ударилось о булыжник и продолжило путь.

Колонна собиралась на плато; мужчины и женщины с растущим отчаянием пытались как угодно согреть ноги. А день даже не был особенно холодным.

Большую часть всадников Красный Рыцарь взялся переправлять традиционным способом — при помощи веревок и лошадей. Двое упали, и на другом берегу развели два огромных костра в попытке спасти промокших, продрогших бедолаг.

Мэг даже не потрудилась спорить. Она перекинула три ледовых моста: один получился дамбой, а два других имели высокие арки и избыток опор.

Капралы и ветераны подняли шум, выкрикивая приказы. Плавучее дерево видели все.

— Могу достать тебе лошадь, — сказал Красный Рыцарь.

Он подъехал к Мэг, наблюдавшей за переправкой женщин.

— А для остальных? — спросила она.

Он поджал губы.

— Да. Ледовый мост — замечательный трюк. Мне надо поучиться, а то расходую слишком много энергии.

Она посмотрела ему в глаза.

— Это правда твой план?

Он выглядел великаном в полном доспехе и двух огромных плащах, похожих на шерстяной кокон. С пожатием плечами лишь великолепная золотая брошь на правом плече поднялась на дюйм.

— Мой план накрылся, когда Андроник призвал в разгар зимы пять тысяч душ. Я этого не ожидал. И сейчас выполняется мой... хм... третий альтернативный план. — На краткий миг его неизменное бесстрастие дало трещину. — Дурак я, пожалуй, был, когда затеял все это зимой. Но... мастер Смит посоветовал поторапливаться. А Кронмир сказал, что императора убьют.

Мэг покачала головой. На них смотрели.

— Еще один день, и мы начнем терять людей. Не все схоларии привыкли к такой жизни, а лошадей нечем кормить. Мы продержимся на корме для мулов...

— А потом съедим мулов, — закончил он. — Я знаю.

Но слово свое он сдержал, и к следующему привалу все женщины сидели на запасных лошадях. Включая Кайтлин де Тоубрей, которая со своим пузом прошла всю восточную сторону гор.

С наступлением темноты они не остановились.

Красного Рыцаря заметили за спешным совещанием с сэром Гельфредом; костры развели и пищу приготовили — вернее, съели холодной, а горячим выпили чай или просто кипяток, причем в огромном количестве. А после снова пустились в путь.

Покинув костры, армия сразу приступила к спуску. Три дня она скиталась по кряжам, то вверх, то вниз, но теперь наклон стал устойчивым, а ледяная дорога, расчищенная изможденными нордиканцами, превратилась в двухколейную, не столь засыпанную снегом, а потом — в каменистый тракт.

За час до рассвета, когда голодная и невыспавшаяся Мэг почувствовала себя комком старых суставов и нервов, они обогнули отрог по длинной кривой, и все, кто дошел до края, ахнули.

Там оказался крутой обрыв. Дорога продолжалась; она тянулась под огромными каменными арками по каменным же опорам и низвергалась уступами, словно замерзший горный водопад, но скала была высотой в полтысячи футов, и поток, который струился внизу, терялся во тьме — догадаться о нем удавалось лишь по гулкому грохоту его ледяных вод.

Обрыв устрашал, но крики поднялись из-за далеких мерцающих огней, которые навели на мысли о сказочном народе. Где-то — во всяком случае, в пределах досягаемости — существовали свет и тепло.

Аэскепилес взглянул на остатки опор ледового моста и выругался, а потом спросил:

— Насколько он прочен?

После короткого ритуала сбора он построил свой.

— Он сделал три, — показал Деметрий мечом.

— Я должен поберечь силы, — ответил Аэскепилес. — Если он транжирит свои — тем лучше.

Городок назывался Амфиполисом, и его ворота взяли штурмом. Ветераны отряда не стали никого предупреждать и обошлись без формальных призывов к сдаче, а город и знать не знал, что в горах над ним появилось вражеское войско. Перед рассветом ветераны приставили лестницы к низким стенам, как делали в Арелате. Пятьдесят фракейских солдат, очутившихся не с той стороны главных ворот, умерли очень быстро — обманутые, пойманные в ловушку и истребленные подчистую. Сэр Йоханнес не потрудился взять пленных.

Отец Арно с Гельфредом сидели в седлах посреди главной площади и кричали на Красного Рыцаря, пока к ним не присоединился император. Имея при себе сотню воинов, он шел зачищать улицы от лучников — непобедимых лучников.

— Вы никакой не рыцарь, если отдадите этот город на растерзание, — заявил отец Арно.