Толмачка пронзительно повторила его слова. Поскольку она едва вышла из отрочества и росточком была пять футов, они несколько потеряли в весе.

— Вот этого я видеть не хочу! — прокричал сэр Милус и пару раз небрежно чиркнул по коре ближайших шестов своим боевым топором с деревянной, упрятанной в кожу рукоятью. — Каждый, кто перерубит шест целиком, получит вечером лишнюю чарку вина. А вот что я видеть хочу! — Плавно шагнув вперед, рыцарь обрушил топор на массивный кедровый ствол. Удар пришелся точно в цель; после второго тяжелый шест слегка накренился. Рыцарь поднял забрало, которое упало на лицо, как только он опустил топор. — Сражайтесь с деревом, как с человеком!

Он отступил, подскочил опять, топор сверкнул, и удар оказался настолько мощным, что отозвался в каждом воине. Рыцарь отпрыгнул, восстановил стойку, рубанул еще — сверху, в самую сердцевину дерева.

— Пусть ни один удар не пропадет впустую! — прогремел он. — Бейте в голову, руки, бедра! Покажите мне, на что вы способны! Начали!

И они начали. Все поочередно подступали к шестам и били. Кто-то действовал неуклюже, а некоторые поражали нехваткой фантазии и всякий раз ударяли одинаково. Были и такие, кто проявил чутье и вступил в поединок, поочередно и всерьез сражаясь за обе стороны. Несколько человек обрушили на шесты целый град ударов в стремлении заработать выпивку.

Офицеры метались меж ними — кого-то хвалили, кому-то велели попробовать заново.

Примипил переходил от шеста к шесту, выдергивая людей из одного строя и направляя в другой, так что к тому времени, когда самые обремененные доспехами воины начали задыхаться от усталости, в каждой шеренге оказались представители всех четырех полков. Деревянные скимитары соперничали в рубке с деревянными топорами. Лучники фехтовали проворно, прикрываясь баклерами, схоларии наносили удары из-за продолговатых конических щитов, а нордиканцы то рубили в манере дровосеков, то прибегали к легчайшим, как их клинки, касаниям. Шесты качались и разлетались в щепки.

В полдень, когда солнце поднялось в зенит и на площади собралось пять тысяч зевак, воины разбрелись по ближайшим тавернам и постоялым дворам.

Сэр Гэвин и граф Зак восседали на конях непосредственно в воротах внешнего двора, возглавляя мощный отряд, который был набран из всех четырех полков. Пока стражи ели и пили, за площадью наблюдало пятьдесят часовых, а с крыш за нею следили сэр Гельфред и его разведчики.

Но ничего не случилось.

Ко времени, когда солнце стало садиться, большинство солдат уже не смогло занести руку выше плеча.

Так прошел день второй.

На третий площадь уставили мишенями для лучников, а зрителей оттеснили, натянув сотни ярдов белой бечевки. Пешие мужчины и женщины из всех четырех полков, вооруженные длинными и короткими луками, выстроились в сто двадцать шеренг перед ста двадцатью мишенями. Примипил же, как и накануне, перетасовал все ряды.

Вперед шагнул Калли.

— Я желаю увидеть четкое попадание со всех дистанций, — объявил он, подошел к вардариоту и поклонился. — Можно воспользоваться вашим луком?

Тот извлек лук из набедренного чехла. Лук был роговой, с тетивой из сухожилия, совсем короткий. Из колчана, что висел на другом бедре, воин достал стрелу.

Калли повернулся к мишеням. Он положил стрелу на тетиву, прицелился и выстрелил. Со смачным чавканьем она впилась в солому на палец от точки смертельного удара.

— Не воображайте. Не зарывайтесь. — На удивление хорошенькая имперская вестовая, стоявшая позади, повторила его слова по-вардариотски и по-морейски. — Помните, что малое расстояние чревато своими неприятностями. — Калли усмехнулся. — В каждой шеренге есть несколько лучников и много солдат, которые в жизни не держали в руках лука. Шеренге с лучшими показателями достанется по золотому флорину на человека. Те, что займут второе и третье места, получат по двойной норме вина. Так что получше натаскивайте своих олухов!

Он убрался с линии прицела.

— Начали!

В четверг метали копья.

В пятницу пехотинцы осваивали пересеченную местность бегом, а всадники — вскачь. Пострадало больше дюжины лошадей, и их пришлось прикончить. Люди повывихивали лодыжки, и очень многие проклинали герцога. Днем вымотанные пехотинцы перекусили на холодном осеннем солнце под покровом оливковых деревьев с плодами столь спелыми, что падали на головы и воины швырялись ими друг в дружку.

Кавалеристы прибыли по другой дороге, прибегнув к помощи проводников и прихватив отряд местных страдиотов — первый, пока ненадежный признак пусть даже вялой поддержки дворца населением. Явилось больше сотни человек; и месяца не прошло с тех пор, как все они сражались под знаменами герцога Андроника. То есть каждый, кто состоял в местном полку.

— Половина окажется предателями, — буркнул сэр Гэвин.

Герцог пожал плечами.

— Мне нужна новая нагрудная пластина, — сказал он, приставил руку козырьком и присмотрелся к местным отрядам, которые тянулись за длинной чередой всадников. — Нам безразлично, предатели они или нет, Гэвин. Что бы они ни думали про себя — вот они, здесь.

Расположившись под оливковыми деревьями, воины из пяти полков разделили яблоки и разбавленное вино, твердую колбасу и миндальные орехи в меду.

При звуке труб все проворно вскочили.

Дальше двинулись колонной и по пути дважды перестроились в боевой порядок. Затем колонны сами преобразились в шеренгу: свернулись, развернулись и, к удовольствию герцога, разошлись от центра к флангам так, что каждая колонна расправилась весенним цветком. И вся его скромная армия неожиданно вытянулась в длинную линию: в середине — пехота, по бокам — кавалерия.

Сэр Гэвин смотрел, как это происходит. Все последние дни он ездил бок о бок с братом в составе того, что стало именоваться свитой. Сэр Милус держал штандарт; трубач был за пажа; сэр Гэвин и сэр Майкл разделили кое-какие обязанности боевого планирования и элитной вестовой службы; сэр Алкей переводил, а все приказы отдавал вроде как сэр Томас, ибо герцог редко открывал рот. Гэвин тревожился за него, поскольку тот постоянно витал в облаках, тупо глядя в пустоту. И пил. День напролет. Тоби, оруженосец, только и знал, что подавать ему фляги.

«Если бы я так пьянствовал, мне бы в седле не усидеть», — подумал Гэвин.

Раньше войско насчитывало в лучшем случае пятьсот человек. Сейчас в нем было их четырнадцать сотен, говоривших на трех языках, и они при каждой возможности усваивали новые навыки.

Герцог проехал спереди — он задержался на пригорке, чтобы взглянуть на перегруппировку, — и остановился подле сэра Томаса.

— Забери правофланговых и сформируй колонну для марш-броска по дороге. По Альбанской дороге.

— Где ты всему этому научился? — поинтересовался Гэвин.

Его брат решительно не походил на пьяного, когда все-таки открывал рот.

— Есть книги, — улыбнулся ему Габриэль. — Дам почитать, если хочешь. В имперской библиотеке хранится — пятнадцать? двадцать? — книг по стратегии и тактике.

— Вот оно, новое рыцарство, — рассмеялся Гэвин. — Мы все станем книгочеями.

Сэр Томас выказал свое удивление только тем, что конь его беспокойно потоптался, а потом небольшая армия начала стягиваться из шеренги в колонну так, что каждый отряд в пятьдесят душ прошел четверть окружности и после отступил по четверо — кавалеристы по трое — справа, в результате чего стена из щитов превратилась в длинную змею с вардариотами в голове и хвосте, и эта змея поползла в холмы на северо-запад. Была середина дня, и герцог вел армию на Альбу. Оставляя город пустым.

Кронмир рассыпал по столу монеты.

— Мне нужен полный отчет о том, как он перестраивает войска: в каком порядке, кто находится в центре — все, что увидишь. Нианна, добудь расписание местной милиции, которая ходит под его знаменами.

Женщина покачала головой.

— Я, может быть, и добуду, но если герцог Андроник использует его для убийств, то я тоже покойница. Я почти разоблачена.