Успокаиваю себя, да.

Все же комплекую, когда у некоторых титьки размером с мою голову.

Два зала, в одном столики и стулья, во втором мягкие оранжевые диванчики. Идём на диван, он двигает меня к стене и садится рядом. Открыв чёрную кожаную папку с меню, говорит:

- Вообще, я люблю подарки дарить. Это прикольно, когда человек радуется. Что будешь? Пиццу?

- С грибами. И салат.

- С опятами.

Знает меня, вдоль и поперёк. Изучаю его, подперев рукой щеку. Чуть выше на стене крутят по телику музыкальный клип, попса о любви. И так в тему. У певицы голос проникает прям в нутро. Музыка её работа, но согласна с “легенда разрушена, я обезоружена, ведь ты очень нужен мне, нужен мне, нужен мне”.

Ему приносят солянку и сосиски в тесте. Ест одну за другой. Любит выпечку. В фруктовый чай высыпает четыре сахарных пакетика. Часто вытирает губы и пальцы салфетками. Лениво следит за роликами по телевизору. Долго жуется. Губы блестят.

Мне надо ещё больше деталей. Не могу себе запрещать его исследовать, я учёный, а он какая-нибудь редкая порода, морская глубина, с рифами, и он мой мир теперь. Вода заволакивает.

Помню лето. Купалась один раз, но так, что на всю жизнь. Пришли с Антоном на дикий пляж, там где все голые тусуются. Вечером уже, собиралась гроза, а люди собирали вещи. Я стеснялась, сняла только верх от купальника, под волосами грудь не видно. А когда в озеро зашла, бросила Антону трусики. Водой скрыта. Он не пошёл купаться, а я плавала. Сначала на нас сыпали пошлость, парочка свингеров звали к себе в гости, ждали, когда я выйду из озера. Но потом заискрила молния, и хлынул ливень, и озабоченных смыло с пляжа. И всех, мы одни остались. У берега старый поддон и дырявая лодка, Антон прятался там от дождя, а я плавала, наедине со стихией, небо чёрное, вода чёрная, гремит и льет и я словно часть природы, у меня кольцо соскользнуло и в пену, в пучину, навсегда. Так впечатляюще, по какому-то наитию сняла ещё одно кольцо и кинула в бурю, в тот момент мистика со всех сторон зажимала - вот мой дар, тебе вода, забери, взамен прошу благосклонности твоей.

И все сбылось, похоже. Он здесь, со мной, мне его подарили, и даже не представляла, что такое может быть.

Фантастичнее вымысла.

- Подавлюсь, если будешь так смотреть, - он улыбается.

- Как на счёт интереса? - отпиваю кока-колу. - Когда получил, что хотел, эмоции слабее?

- К тебе? - он усмехается. - Победа означает либо врага, либо будущего союзника. Ты мне враг?

- Нет, мы вместе.

- Сама ответила, - он делает глоток чая. - Как в фильмах американских, клятва у священника.

- И пока смерть не разлучит?

- И после.

- Пафосно звучит.

- Тебе кажется, - он наклоняется.

Целую. Он двигает локтем и роняет стакан с газировкой мне на колени. Почти пустой, но все же коричневое пятно расплывается на и так испачканных серых брюках. Он изображает сожаление - картинно прикладывает ладонь ко рту.

- Ох, какая неприятность.

- Ты специально?

- Нет, так жалко, - встаёт, тянет меня за руку. - Надо срочно замыть. В туалет.

В глазах пожар, и мне жарко.

Мы еще не были наедине в этом плане при свете, только по тьме, и меня это устраивало, так легче, когда его не видишь, боюсь, не хочу, чтобы он смотрел, когда про любовь, кажусь самой себе неопытной и глупой, сама дала оценку своим способностям, от него подобной не надо.

- Может, дома?

- Хочу щас.

И я не против, устоять - не про нас. Это как в стареньком стишке “если хочешь меня - возьми, намекни только - где и как, я хочу быть с тобой вблизи. Просто сделай мне тайный знак”.

Из второго зала ведёт лестница на второй этаж, в детскую игровую комнату. Там же закуток с тремя туалетами.

Закрываемся в первом. Потом пьем ещё кофе и пробуем второй. Третий оставляем “на потом”.

Могли бы ещё, но скоро мастер придёт устранять неполадки в квартире, а мы ответственные товарищи, договорились, значит, должны быть на месте.

Едем домой, я порочна. Развращенная за предел, снесла все рамки, что оставались, и мне здорово. Видела в зеркале, как он двигается. Синие глаза, как мои, и ему некогда было следить за отражениями. Он отключается от всего, кроме тел, и смотрит вниз.

Любуется своим достоинством постоянно.

Завидую, тоже хочу наглядности. Могу лишь воображать, как оно, когда он прижимает, скользя отодвигает, и снова прижимает, и в темпе, в темпе. Поворачивает лицом к стене, давит на поясницу. Когда так сильно запрокидываешь голову, волосы касаются его там, внизу. И он свободно целует шею, новые отметки сразу по тональнику. Ему мало меня, знаю это по губам его, рукам, и мне мутит разум, такое чувство, что если меня не станет, жизнь рухнет, величайшая депрессия и попытки суицида само собой. Нельзя, наверное, так остро воспринимать секс, но я бессильна, невозможно убавить накал, этот человек распускает щупальца по всему телу, мне везде ток, где он касается, и мозг сломался, как рубильник у нас в подьезде.

У нас.

- Тебе родители звонили? - поворачиваюсь.

- Трубку не беру, - он расслабленно вертит руль. Ещё бы, он так вымотан, сама помогла. Я прямая причина его разболтанности, ленивой улыбки и голоса чуть в нос. Он напоминает рэпера, который брезговал занятиями с логопедом и щас мучает мои перепонки на громкости “кровь из ушей”.

- Почему? - убавляю звук.

Он жмет плечами.

- Написал отцу, что не по телефону разговор, - говорит. - Чёрт, - цедит сквозь зубы. - Дура соседка, не так все быть должно.

Он волнуется. Пусть и скрывать пытается.

Мнение Ильи ему важно, хоть тысячу раз пошути, а связь их паутина. Если они столько лет одни друг у друга были. Пять. Мужчина и пацан в переходном возрасте, и вдруг горе - смерть частички семьи. Только сейчас вдруг понимаю, что он, может, и не бабник совсем, просто его понесло тогда от безысходности, развлекаться, и с годами все циничнее. Пока не заметил во мне родное что-то, меня не смущает сравнение с мамой, это не эдипов комплекс, а теплота, меня греет он, когда говорит что-то такое особенное или касания его рук, диаметрально, грубость, когда мы раздеваемся, и нежность вне этих моментов, меня топит, я в космос.

- Все хорошо будет, - выхожу из машины.

Дождь кончился, двор ещё не высох, но солнышко выглянуло, его лучи в каплях на скамейке. Природный фен. Никакого вреда. Только красота, и я слишком стала впечатлительной.

- Верю, - он достаёт телефон, смотрит на часы. - Так. С Цезарем надо выйти ещё.

- Спускай его, я погуляю, - останавливаюсь у лавочки, прикидывая садиться или нет. Веду ладонью, стряхивая дождь. - Оставишь свой телефон? В интернете второй день отстутствую.

- На, - вкладывает трубку мне в ладонь. Прижимает к себе на секунды, чмокает. - С Цезарем щас придем.

- Жду.

Прислоняюсь к перилам у крыльца и захожу вконтакте. На автомате хочу нажать на выход с его странички, но взгляд гипнотизирует цифра 6 на входящих сообщениях.

Отбросив скромность, лезу в месседжеры.

Так.

Беляш. Гена. Ещё какие-то парни, наверное, одноклассники. И две девичьи аватарки. Одна спрашивает куда пропал, не виделись два месяца, это неинтересно.

Вторая Вика. Написала сегодня, судя по времени - через полчаса после того, как мы со стадиона уехали.

Ты двуличный. У нас нифига не на один раз это было. Смысл теперь переобуваться? Не стремно?

Кусаю губу.

Стучу ногтем по экрану.

Листаю переписку вверх.

Взгляд торопливо выхватывает обрывки фраз, цепляется за Викины возмущенные ” почему не отвечаешь??”, “классно, Сереж, спасибо за игнор!”, и его сухие “занят”, “позже”. Никакой конкретики, про кровать и подобного, а меня колотит уже. Он ведь не мог, я ведь уже все бросила. Смотрю на последнее сообщение, буквы путаются, но складываются обратно в ту же фразу “нифига не на один раз”.

Не придумав ничего лучше, пишу сама. Серёжа вечно дурак, она не поймёт, что это я.

Не переобуваюсь. Напомни, что было, Викусь?