Смотрю, как Сергей выкладывает перед Майонесей прозрачный контейнер с румяными биточками. Комментирует: его любимое филе белой рыбы с картошкой.

Сую нос в авоську. В стеклянной пузатой бутылке апельсиновый сок с мякотью и термопакет с мороженками-сендвичами. Которые с печеньем. Обожаю.

Он подтягивается и садится рядом. У него в кармане играет рэп. На экране Викин номер. Он убирает звук.

- Мы вместе? - неожиданно спрашивает. - Или ты еще тридцать лет думать будешь?

- А ты хочешь, до сих пор? - шуршу упаковкой “орео”. В джинсах оживает роком телефон. Вот так. Сначала ему звонит. А мне потом.

Здорово.

- Если побыстрее разберешься с этим всем, - Сергей скручивает крышку и пьет сок.

Болтаю ногами в воздухе. Жую мороженое. Пищит принятое сообщение.

У тебя даже смелости не хватает поговорить. Мне все ясно. Вещи твои на мусорке.

Жесть просто. Когда мне надо забрать кофту или юбку, так: “Олеся, ты же помнишь, какой у меня бардак в шкафу”. А как выкидывать, так сразу все нашла.

- Я и так ни о ком не думала, кроме тебя, - убираю телефон. - А теперь вот что.

- Чего? - он брызжет соком. Трет мокрую футболку. - Когда за Антошу замуж собралась, тогда ты обо мне думала? Или когда я за тобой ехал, а ты с базы с ним смоталась?

- У него мама в аварию попала.

- Позвонить нельзя было?

- Телефон не работал. Успела только Вике написать.

- Вике, - передразнивает он. - Сначала Вика, а я так.

- Чего ты все переворачиваешь, - раздражаюсь. - Она бы проснулась, а меня нет. Они могли искать пойти. Может, я в лесу заблудилась. В карьере утонула. Надеялась, что она тебе передаст про больницу.

- А с кольцом как?

- Никак.

- Прекрасно. Только мыслями и со мной, да?

- Ты тоже с Викой в кино целовался. С Иришей ночуешь, в маминой тачке ее возишь, к нам домой с ней приходишь.

- Ой, я тебя умоляю. Сравнила.

- Конечно, тебе можно.

- Ты что несешь?

Мы говорим на повышенных, на нас с любопытством оборачиваются парочки. Все любят чужие ссоры. Сергей спрыгивает и убирает пустой контейнер обратно в пакет. Треплет собаку за ушами. Молча доедаю мороженое. Аппетита и нет.

Он облокачивается на парапет и смотрит на воду. Говорит куда-то вниз:

- Перестань, тебе не одной тут тяжко. Мне тоже осторчетело тебя прощать. Я и не доверяю уже тебе.

Бам, бам. Аж в ушах стучит.

Теряюсь. Мну в кулаке фантик. Расправляю и снова складываю. Так увлеченно, будто важнее и нет ничего.

- Д-дальше что? - сиплю. Прочищаю горло. Сама понимаю, что он уже не верит, после всего. Но мы же до сих пор что-то решаем. - Тогда к чему это щас?

Он молчит. Ветер обдувает его волосы, гуляет рябью по футболке. На его лице отблески огней, меняют черты, он выглядит совсем чужим. Майонеся устраивается у его ног, сложив лапы под головой.

Любит его.

Я, кажется, тоже.

С самого начала.

Шмыгаю. В воздухе сыро, пахнет водорослями и болотом. Не Испания, короче.

- Не знаю, - говорит Сергей. - По привычке уже.

- Что? - переспрашиваю. Ответа и не ждала, такая длинная тишина. - По привычке не сдаешься?

Пожимает плечами. Повторяет:

- Не знаю.

- Ничего не осталось больше? Кроме привычки?

- Наверное.

У меня мурашки бегут. Хуже нет зла, когда такой вот безраличный голос. Бежать, бежать, выдыхаться, резко остановиться и задать себе вопрос: а оно мне надо, вообще?

И так сразу не найти ответа, зачем гнался.

Из “я хочу тебе сдаться” ты превращаешься в “шанс от скуки”.

Кошмар.

Проснись.

Теряю его, не к месту рвусь обратно, ведь он мне нужен так сильно. Воздухом и всем миром становится в одну секунду, перпендикулярные чувства, сначала у него, потом у меня, пересеклись на чуток, а паузу не нажали, и дальше в разные стороны.

По привычке не сдается.

Ничего не осталось.

Меня режут будто. Как свинью. Такой внутри визг.

- Тогда что? Это все? - спрыгиваю, убираю фантик в задний карман. - Смысла ведь нет, если так. Если ты не хочешь уже.

- А ты хочешь?

- После твоих слов?

- Мог не говорить. Просто не хочу врать тебе, - он наклоняется и отвязывает собаку.

Едва сдерживаю слезы. Чай с ромашкой точно не поможет, прям железно.

Первый раз мы были на озере, потом на карьере, щас у реки. Еще в ванной. Проклятая вода.

Я теперь мыться не смогу без истерик.

Он меня провожает. У него машина осталась во дворе. Иду вперед, он позади. Дистанция небольшая, но как обрыв моста. И пусть, опять реветь при нем, еще и из-за него - злорадствовать он, вряд ли, будет, но все поймет. Что нужен мне. Хотя, и так понял. Не идиот ведь.

И все же надеюсь, что догонит.

И он не догоняет.

Дома почему-то нет слез. А я ждала водовороты Сальстраумен. Давит изнутри, так сильно, и так хочется вволю порыдать, но выжимаю едва-едва, не могу.

Помню, как плакала Вика из-за расставания. Весной, с Сашей. Он собрался переезжать в другой город, и не сказал ей. Она случайно узнала - залезла в его вк. Наврала ему, что беременна. Но он все равно уехал. Она была у меня дома, одна. Мы тогда недавно познакомились с Антоном, он меня забрал с маминой работы и ждал внизу у подъезда, хотели съездить в “макдональдс”. Но я только зашла в квартиру и все. Вика каталась по полу и выла. Бешено. Громко. Головой билась. Я спустилась вниз, сказала Антону, что все отменяется. Он не поверил в плачущую подругу. Поплелся со мной наверх. Она напугала его. Первый раз, наверное, что-то такое видел. И меня тогда очень впечатлило, что он не уехал, потащил нас обеих в кафе, тормошил ее, она даже улыбаться начала. Потом подвез нас домой, Вика поднялась, а я еще сидела с ним в машине. Он говорил: не боишься, что она там одна? Ответила: нет, я же не бросила ее, взяла с собой на свидание, развлекла, - поправилась, - то есть ты развлек. И он тоже поправил: мы развлекли. Выделил так это слово “мы”. Словно это насовсем.

Пью папино снотворное, и ложусь спать. Одна. Не только здесь, а в целом. Понедельник. Я - отшельник.

Вторник тошнотворник.

На физру не могу проснуться, а следующие две пары Вика сидит с Ирой и Златой. Втроем ржут надо мной и строчат в лс всякую грязь.

Вот как им самим не надоедает? Еще бы кнопку мне подложили. Мелом сиденье измарали. Нарисовали меня на доске голой.

Дома делаю уроки. Бросаю трубку, когда мама требует немедленно прекратить капризы. Убеждаю по телефону папочку, что просто осенний сплин. Сплю.

Среда, в бокале много льда.

У Вики день рождения, который мы уже отметили на базе. Не пишу, но заказываю ей золотистый лимузин до универа, она еще в школе мечтала приехать на нем, как королева.

Пьяная королева.

Не удержалась от шампанского, на парах ей весело. Или делает вид. Вместе с Ирой. Сережа весь день тусуется со Златой. Их это дико бесит.

Меня тоже. Он меня игнорирует. Ловила несколько раз его взгляды, но он отворачивался. И я отворачивалась, пялюсь, когда он не видит.

От Вики приходит короткое “спасибо”.

Дома делаю уроки. Я так скоро привыкну. Сплю.

Четверг померк.

Ниочемский день.

Пятница тянется.

Сережа переключается на Машу, которая с красными волосами. На правоведении и естествознании сидит с ней. Они все время шушукаются. Алмаз Маратович мечет на них свои алмазы, они: ссори, мы молчим. На второй паре Шафиковна выгоняет их в коридор.

Мне уже в лом здесь учиться. Он даже профессию у меня забирает.

На обеде ко мне за стол прибивается Злата. Ирочка ее за Сережу, наверное, кинула, они с Викой подружки теперь. До лампы, что там у них.

Злата неловко ставит поднос рядом с моими стаканами. Криво улыбается:

- Что скучаешь?

- Не скучаю.

- Грустная сидишь.

- Нет.

- Вкусный чай?

- Чего надо?

Она замолкает. Ковыряет вилкой винегрет. У нее сегодня крупная завивка. И она намазалась блестящими тенями. Вырядилась в свободный шелковый топ на тонких бретельках с глубоким вырезом. Без белья. Он и сам, как ночнушка. Серый, бесшовный, заправлен в синие джинсы.